Гюго, Адель
| Адель Гюго | |
| Adèle Hugo | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Париж |
| Гражданство: |
Франция |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Сюрен |
Аде́ль Гюго́ (фр. Adèle Hugo) (27 июля 1830, Париж — 21 апреля 1915, Сюрен), дочь Адели и Виктора Гюго[1]. Прототип главной героини фильма Франсуа Трюффо «История Адели Г.».
Биография
Адель была пятым ребёнком в семье, младшей из двух дочерей, и единственной, кто пережил своего прославленного отца. Но психическое состояние Адели было ослаблено и, начиная с 1872 года, она долгие годы провела в психиатрической клинике.
Адель была очень красивой женщиной и одаренной пианисткой. На её психическое состояние серьёзным образом повлияли два обстоятельства: смерть старшей сестры и страстная, но безответная любовь к английскому офицеру. В 1843 году, катаясь на яхте, погибла её 19-летняя старшая сестра Леопольдина.
В возрасте 26 лет у Адели начали проявляться признаки психической нестабильности (что не было исключением в семье Гюго: Евгений (Эжен), брат Виктора Гюго, окончил свои дни в психиатрической лечебнице в 1837 году с диагнозом «приобретённый идиотизм»[2]). Так, Адель считала, что её сестра, Леопольдина, трагически утонувшая во время медового месяца, поддерживает с ней спиритический контакт. Возможно, повлияло и увлечение родителей Адели спиритическими сеансами, которые они проводили за несколько лет до помешательства девушки.[3]
В 1852 году Адель последовала за своим отцом в изгнание на остров Гернси, но там она стала жертвой депрессии, и в 1858 году ей пришлось вернуться во Францию для лечения.
В 1861 году, во время путешествия по Англии, Адель познакомилась с английским офицером Альбертом Пинсоном. Нельзя сказать точно, был ли он бессердечным подлецом, обманувшим невинное создание, или жертвой эротомании. Адель практически сразу начала считать, что именно он — мужчина всей её жизни. Однако Пинсон не ответил взаимностью — не помогла ни редкостная красота девушки, ни слава её отца.
Когда Пинсона перевели служить в Галифакс (Канада), Адель втайне от родителей последовала за ним (чтобы оплатить поездку, она выкрала драгоценности матери).
В течение трёх лет, которые Адель провела в Галифаксе, она рассказывала окружающим, что между ними была помолвка, и что семья жениха против их отношений. Она утверждала, что родила от Пинсона мертворожденного ребёнка (нет никаких доказательств этого), и, наконец, в письме своему брату Франсуа-Виктору написала, что вышла замуж за Альберта. Несмотря на некоторые сомнения, родные Адели опубликовали в газете, издаваемой на острове Гернси, сообщение о свадьбе. Позже Адель призналась брату, что свадьбы не было, но продолжала надеяться, что бракосочетание состоится (и нанимала гипнотизера, чтобы уговорить Альберта жениться на ней)[3].
Франсуа-Виктор предлагал Адели «развестись» с Пинсоном и вернуться во Францию, но Адель отказалась. Пинсон между тем объявил о своей женитьбе на дочери местного судьи. Тогда Адель заставила своих адвокатов написать судье, что это она является женой Альберта. Помолвка Пинсона была отменена.
В 1866 году Пинсона перевели в Вест-Индию на остров Барбадос, Адель поехала за ним. О её дальнейшей жизни на островах мало известно, однако её психическое состояние ухудшалось. Адель настаивала, чтобы её называли «Мадам Пинсон». Наблюдатели описывали её как «грустную, в растрепанной одежде, которая мало подходила для тропического климата». Она постоянно что-то записывала, бродила по улицам. Мальчишки бросали в неё камнями, поэтому она предпочитала выходить в темное время суток.
В 1872 году Адель привезли во Францию. Это было печальное возвращение — за исключением отца, все остальные члены семьи уже умерли. Рассудок Адели окончательно помутился и остаток своей жизни она провела в психиатрической больнице. Отец периодически навещал её, вплоть до своей смерти в 1885 году. Адель умерла в 1915 году, она уже с трудом говорила, но на лице её сохранялись следы былой красоты[3].
В 1975 году Франсуа Трюффо обратился к истории её жизни в фильме «История Адели Г.» с Изабель Аджани в роли главной героини.
В популярной литературе получил распространение термин «синдром Адели», которым описываются случаи страстной безответной платонической любви, однако такой «синдром» не входит в классификацию DSM-IV и является не более чем литературной метафорой[4].
См. также
Напишите отзыв о статье "Гюго, Адель"
Примечания
- ↑ [archive.is/20130417124838/readr.ru/andre-morua-olimpio-ili-ghizn-viktora-gyugo.html Моруа А. Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго.] — М.: Россия-Кириллица 1992. — 528 с. — ISBN 5-7176-0023-2
- ↑ Гаррабе, Жан. [www.ex-jure.ru/freelaw/news.php?newsid=1004 История шизофрении]. ex-jure.ru. Проверено 28 октября 2013.
- ↑ 1 2 3 [www.wellsphere.com/mental-health-article/madame-pinson/515958 Madame Pinson (англ.)]
- ↑ [sova-golova.ru/?p=702 Синдром Адели Гюго, или Любовное помешательство]
Отрывок, характеризующий Гюго, Адель
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.
На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
