Мадам Гюйон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гюйон, Жанна-Мария»)
Перейти к: навигация, поиск
Мадам Гюйон
фр. Jeanne Marie Bouvier de la Motte Guyon
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Жанна-Мария Гюйон, урождённая Бувье де ла Мотт, чаще называемая Мадам Гюйон (фр. Jeanne Marie Bouvier de la Motte Guyon; 13 апреля 1648, Монтаржи9 июня 1717, Блуа) — французский мистик, один из крупнейших представителей квиетизма.





Биография

Жанна Бувье де ла Мотт родилась в буржуазной семье, её отец был судьёй. Обучалась в монастырской школе, где познакомилась с мистическими сочинениями Франциска Сальского и Иоанны де Шанталь. Однако монахиней она не стала, а в 16 лет вышла замуж за 38-летнего аристократа Жака Гюйона, сеньора де Шеснёй. В этом браке Гюйон родила пятерых детей, двое из которых умерли в детстве.

В 1676 году умирает и её муж. После этого мадам Гюйон, обеспечив материально своих детей, возглавляет в 1681 году в Гексе общину женщин, перешедших из кальвинизма в католицизм. Епископ Женевский определил ей духовным руководителем барнабита Франциска Лакомба. С 1681 г. по 1686 г. Лакомб сопровождал мадам Гийон во многих путешествиях по Италии, Франции и Швейцарии[1]. Однако вскоре она оставляет эту свою деятельность, чтобы в Тонон-де-Бене на Женевском озере заняться изучением мистической католической литературы. В 1683 г. мадам Гийон серьезно заболела, и именно в это время, по ее словам, в ней произошли мистические перемены, в частности, в неё вселился Младенец Иисус, так что уже не она действовала и не она желала, но все в ней и через нее делал Бог, поэтому она не несла никакой личной ответственности за свои слова и дела. Она подолгу хлестала себя бичом, носила пояса с шипами, жгла свое тело свечами и лила на него расплавленный воск, заворачивалась в крапиву, требовала, чтобы ей вырывали здоровые зубы, ходила в башмаках, куда были положены острые камешки, ела нечистоты. Как-то раз она взяла в рот сплюнутую кем-то мокроту[2]. В связи с возникающими у мадам Гюйон «прозрениями» и откровениями, возникает напряжённость в её отношениях с официальной католической церковью.

В 1686 году мадам Гюйон приезжает в Париж, где быстро сходится с влиятельными придворными, интересующимися мистицизмом, в том числе и с мадам де Ментенон, на которую Гюйон произвела сильное впечатление. В 1688 году мадам Гюйон, по распоряжению парижского архиепископа, была насильно заключена в монастырь визитандинок, однако вскоре по требованию мадам де Ментенон вышла на свободу. После своего освобождения Гюйон через мадам де Ментенон знакомится с воспитателем принцев короны Франсуа Фенелоном, на которого мадам Гюйон впоследствии также имела большое влияние. В связи с этим та власть, которой начала пользоваться при дворе Гюйон, была негативно оценена многими влиятельными особами, поддерживавшими великодержавную политику короля Людовика XIV, которую последний проводил начиная с 1667 года. Учение мадам Гюйон было слишком мягким и пацифистским, являлось опорой для оппозиции трону.

После падения в 1693 году мадам де Ментенон судьба мадам Гюйон была предрешена. В 1694 году епископ Мо Жак-Бенинь Боссюэ проводит теологическую проверку сочинений Гюйон и обнаруживает в них 30 «ошибок». Несмотря на заступничество Фенелона, Боссюэ, заручившись поддержкой папы, добивается заключения мадам Гюйон в тюрьму. В 1695 она — как «государственный преступник» — отправлена в Венсеннскую крепость, затем содержалась в монастыре, а период с 1698 по 1703 год провела в Бастилии. После освобождения жила у одного из своих сыновей в Дизье близ Блуа, ведя оживлённую переписку со своими единомышленниками.

Многочисленные путешествия и разнообразная деятельность, не помешали мадам Гийон написать тридцать пять томов сочинений. В начальный период отношений с мадам Гийом Лакомб велел ей записывать все приходящие ей в голову мысли, что она и выполняла абсолютно автоматически, не задумываясь особенно над тем, что она пишет. В своей автобиографии она утверждала, что ее переполняло неодолимое желание написать Les torrents spirituels и что самое удивительное во всем этом было то, что текст как бы изливался из глубины ее души, минуя рассудок[3].

См. также

Напишите отзыв о статье "Мадам Гюйон"

Литература

Ссылки

  • [www.ccel.org/g/guyon/?show=worksBy Works by Jeanne Marie Bouvier de la Motte Guyon] at CCEL
  • [home.infionline.net/~ddisse/guyon.html Short Biography] by Dorothy Disse
  • [ru.scribd.com/doc/133591355/Жанна-Гийон-Песня-Песней-Соломона-Новая-редакция Жанна Гийон. Песня Песней Соломона]

Примечания

  1. Джордан Омэнн, O.P. Христианская духовность в католической традиции.. — Рим-Люблин: Издательство Святого Креста, 1994. — С. 305. — 416 с. — ISBN 83-7014-1718.
  2. Делюмо Ж. Грех и страх. Формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII-XVIII века). / В.В. Харитонов. — Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2003. — С. 422. — 752 с. — ISBN 5-7584-0121-8.
  3. Джордан Омэнн, O.P. Христианская духовность в католической традиции.. — Рим-Люблин: Издательство Святого Креста, 1994. — С. 306.

Отрывок, характеризующий Мадам Гюйон

Лазарев сидел на почетном месте; его обнимали, поздравляли и жали ему руки русские и французские офицеры. Толпы офицеров и народа подходили, чтобы только посмотреть на Лазарева. Гул говора русского французского и хохота стоял на площади вокруг столов. Два офицера с раскрасневшимися лицами, веселые и счастливые прошли мимо Ростова.
– Каково, брат, угощенье? Всё на серебре, – сказал один. – Лазарева видел?
– Видел.
– Завтра, говорят, преображенцы их угащивать будут.
– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.