Церковь Святой Феодосии

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гюль-джами»)
Перейти к: навигация, поиск
 

Гюль-джами (Gül Camii) — бывший православный храм, обращённый в мечеть в стамбульском районе Фатих, у древних ворот Айакапи; одна из наиболее важных византийских крестово-купольных построек Стамбула. C XVI века отождествлялась с собором женского монастыря св. Феодосии. В последнее время раздаются голоса за то, чтобы относить церковь к мужскому монастырю Христа Эвергета (Μονή του Χριστού του Ευεργέτου), который тоже находился в этом районе.

Относительно монастыря Эвергета известно то, что он был возобновлён сыном Андроника Комнина и что крестоносцы облюбовали берег у его стен как пристань для своих военных кораблей. Неподалёку от него, в долине между четвёртым и пятым холмами Константинополя, стоял монастырь св. Феодосии, в котором почивали мощи этой широко почитаемой святой. Считается, что в 729 году она воспрепятствовала истреблению образа Христа над воротами императорского дворца, за что была предана иконоборцами мученической смерти.

Монастырь св. Феодосии был любим жителями Константинополя. Молва о творимых святой исцелениях разносилась далеко за пределы столицы и привлекала на время крестного хода множество паломников, и не в последнюю очередь из русских земель. Основатель Македонской династии — Василий I — настолько почитал св. Феодосию, что отдал в монастырь всех четырёх дочерей и обстроил его каменными зданиями.

День падения Константинополя (29 мая 1453 года) пришёлся на день памяти св. Феодосии[1]; накануне император Константин XI повелел украсить храм розами и вместе с патриархом провёл там весь вечер в молитве. Предание гласит, что перед ворвавшимися в Константинополь турками храм так и предстал, в убранстве из свежих роз. Завоеватели пленили молящихся, дали зданию нынешнее имя «мечети роз», а мощи православной святой предали на растерзание псам. На самом деле до 1490 года в стенах храма действовала не мечеть, а баня, подвал же турки приспособили под судоверфь. Минарет был воздвигнут в 1566-74 годах, но обветшал вследствие частых землетрясений и был перестроен Мурадом IV, который также велел переложить часть сводов. Центральный купол на низком глухом барабане — османской постройки. Деревянная ложа султана была устроена в мечети при Махмуде II.

Согласно легенде, возникшей в XIX веке, в Гюль-джами похоронен последний византийский император, а османская надпись XVI века над предполагаемой гробницей местного османского святого Гюль-бабы гласит: «Гробница апостола, Иисусова ученика. Мир его праху». Пятиглавое здание размерами 26 на 20 метров развернуто с северо-запада на юго-восток. Кирпичная кладка исполнена в типичной для раннекомнинского периода технике со скрытым рядом. Центральная апсида выполнена более грубо, нежели боковые, что свидетельствует о её позднем происхождении. Интерьер храма забелён по меньшей мере с XVIII века.

Напишите отзыв о статье "Церковь Святой Феодосии"



Примечания

  1. [days.pravoslavie.ru/Life/life1169.htm Преподобномученица Феодосия Константинопольская]


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Координаты: 41°01′36″ с. ш. 28°57′23″ в. д. / 41.0266667° с. ш. 28.9565000° в. д. / 41.0266667; 28.9565000 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=41.0266667&mlon=28.9565000&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Церковь Святой Феодосии

– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]