Гюнтер, Ганс Фридрих Карл

Ганс Фридрих Карл Гюнтер
Hans Friedrich Karl Günther
Prof. Hans Günther (Bundesarchiv)
Псевдонимы:	Генрих Аккерман
Место рождения:	Фрайбург, Германия
Место смерти:	Фрайбург, Германия
Род деятельности:	антрополог, писатель, философ, поэт-драматург, автор расовой теории, преподаватель
Годы творчества:	1920—1952
Направление:	Расовая теория
Язык произведений:	немецкий
Дебют:	Уход Ганса Бальденвега, 1920, драма
Награды:	медаль Гёте

Ганс Фридрих Карл Гюнтер (нем. Hans Friedrich Karl Günther; 16 февраля 1891, Фрайбург — 25 сентября 1968, там же) — германский антрополог и евгенист, оказавший своими научными работами серьезное влияние на расовую политику немецких национал-социалистов.

Он преподавал в университетах Вены, Берлина и Фрайбурга, написал многочисленные книги и эссе по расовой теории. В 1929 году он издал «Краткую расологию немецкого народа», которая стала очень популярной. 14 мая 1930 года был назначен на только что созданную кафедру социальной антропологии в Йенском университете, где он 15 ноября того же года прочел свою вступительную лекцию под названием «Причины расового упадка немецкого народа после Великого переселения народов». После прочтения лекции с ним тем же вечером общался Герман Геринг и обратился ко всем собравшимся с хвалебной речью в адрес Гюнтера. По итогам своей работы Ганс Фридрих получил прозвище Rassenpapst — Расовый Папа

Биография

Юность

Отец Ганса Гюнтера Карл Вильгельм был потомственным музыкантом, семья которого происходила из окрестностей города Дессау (Саксония-Анхальт). Мать Гюнтера Матильда Катарина Агнес, урожденная Кропф, была родом из Штутгарта, где жило несколько поколений её семьи. По этой линии прослеживается отдаленная связь с семьей матери Кеплера, великого астронома и астролога.

Гюнтер учился в родном Фрайбурге в университете Альберта Людвига, где он изучил сравнительную лингвистику, но также слушал лекции по зоологии и географии. Аттестат получил в 1910 году. В 1911 он провёл семестр в Сорбонне (Париж).

Молодость

Он окончил докторантуру в Сорбонне в возрасте 23 лет, в 1914 году, защитив диссертацию на тему «Об источниках народной книги о Фортунате и его сыновьях» — романтическом, полусказочном собрании авантюрных историй эпохи средневековья. Первые свои деньги он заработал, издав эту работу отдельной книгой.

В этот же год начинается Первая мировая война, Гюнтер вербуется в пехоту, но вынужден комиссоваться из армии с полученным на службе тяжелым суставным ревматизмом. Он продолжает службу, но уже в качестве санитара Красного Креста.

Зрелость

В 28 лет, в 1919 году Ганс Гюнтер официально выходит из протестантской церкви и начинает писать свою первую программную работу «Рыцарь, Смерть и Дьявол. Героическая мысль», которая вышла в 1920. Книга была напечатана в Мюнхене Юлиусом Фридрихом Леманом, специализировавшимся на издании националистической и расистской литературы. Генрих Гиммлер был очень увлечен этой книгой. Леман оказал влияние на формирование взглядов Гюнтера и убедил его написать расовое исследование немцев, оказывая поддержку финансово и материалами в виде фотографий расовых типов.

В 1922 Гюнтер продолжает учиться уже в Венском университете, работая в музее в Дрездене. В 1923 он переехал в Скандинавию, где жила его вторая жена-норвежка. Он получил научные награды от Упсальского университета и Шведского института расовой биологии, возглавляемого Германом Люндборгом. В Норвегии же он встретил Видкуна Квислинга, будущего «фюрера» Норвегии.

Гюнтер и национал-социализм

В 1930 году Гюнтер через своего друга Пауля Шульце-Наумбурга (1864—1949) знакомится с руководством национал-социалистической партии, победившей только что на выборах в Тюрингии. Следствием этого знакомства явилось создание правительством Тюрингии по специальному распоряжению от 14 мая 1930 года кафедры социальной антропологии в Йенском университете, несмотря на протесты либеральной профессуры.

В тот же день Ганс Гюнтер был назначен профессором на только что созданную кафедру социальной антропологии в Йенском университете, где он 15 ноября того же года прочел свою вступительную лекцию под названием «Причины расового упадка немецкого народа после великого переселения народов». После прочтения лекции с ним тем же вечером общался Герман Геринг и обратился ко всем собравшимся с хвалебной речью в адрес Гюнтера. Уже вечером восторженные студенты устроили факельное шествие перед домом нового преподавателя. Но отзывы в не разделявших идеи национал-социализма газетах были иного рода: его кафедру назвали «кафедрой антисемитизма», а его лекцию, как и любого учёного подобного рода в то время, покушением на науку.

С этих пор жизнь Гюнтера была связана с национал-социализмом.

В 1931 году некто Карл Даннбауэр, имея задание убить лидера партии Розенберга, упустил его из вида и принял решение убить Гюнтера. Предпринятая им попытка оказалась неудачной из-за оказанного Гансом Гюнтером сопротивления, хотя Ганс и получил ранение в руку, требующее в последующем длительного лечения.

В 1935 он покидает Йенский университет, став профессором этнологии, этнобиологии и сельской социологии Берлинского университета, одновременно с этим руководя расовым институтом в Далеме.

В 1935—1937 помогает Гестапо осуществить программу стерилизацию «рейнских бастардов»

Он получил несколько наград во времена Третьего рейха, особенно в 1935 году. На партийном съезде 11 сентября 1935 года Альфред Розенберг, главный идеолог партии вручил Гюнтеру как первому лауреату премию НСДАП в области науки и подчеркнул в своей речи, что Гюнтер «заложил духовные основы борьбы нашего движения и законодательства рейха».

В последующие годы Гюнтер получил медаль Рудольфа Вирхова от Берлинского общества этнологии и антропологии, которое возглавлял Ойген Фишер, и был избран в руководство Немецкого философского общества. По случаю 50-летия (16 февраля 1941 года) Гюнтер был награждён медалью Гёте и золотым партийным значком. Кроме того, с 1933 года он вошел в Совет по демографии и расовой политике, находившийся в подчинении Вильгельма Фрика, министра внутренних дел и народного образования Тюрингии.

В апреле 1945 года в Тюрингию вошли американцы и заняли виллу Шульце-Наумбурга. Гюнтер, как и другие жители Веймара, несколько недель работал в концлагере Бухенвальд. Когда стало известно, что Тюрингия войдет в советскую зону, Гюнтер с семьей вернулся во Фрайбург.

После окончания войны Гюнтер три года провел в концлагере. Суд решил, что хотя он и был частью нацистского режима, но не был инициатором преступлений и потому несёт меньшую ответственность за последствия. 8 августа 1949 года суд третьей инстанции вынес приговор об освобождении.

Парадокс состоит в том, что главный расолог Третьего рейха никогда не был членом НСДАП, хотя и был награждён золотым партийным значком.

Расовая теория

В 1925 г. Гюнтером была сформулированна нордическая идея — ряд концептуальных положений, направленных на сохранение нордической расы. Гюнтер являлся адептом нордицизма. Выделял шесть европейских субрас:

1. Нордическая раса (нем. nordische Rasse)
2. Динарская раса (нем. dinarische Rasse)
3. Западная раса (средиземноморская раса) (нем. westische (mediterrane) Rasse)
4. Восточная раса (альпийская раса)
5. Фальская раса
6. Восточно-балтийская раса

Любой европейский народ представлял по Гюнтеру смешение этих рас, у немцев преобладала «нордическая», которая сыграла основную роль в становлении цивилизаций индоевропейских народов. Остальные расы расценивались Гюнтером ниже (на второе место после нордической в духовном плане он ставил динарскую расу, восточно-балтийскую считал более умственно развитой, чем восточная и западная). Семиты (евреи) (которых он относил преимущественно к неевропейским (по его типологии) переднеазиатской и ориентальной расе) считались полной противоположностью нордической расе, способной вносить только «смуту и беспорядки», и представляли, по его мнению, особую опасность для немецкого народа, которая к при дальнейшем смешении с евреями привела бы к созданию в Германии «европейскоазиатско-африканского расового болота».

Гюнтер считал, что «нордическая раса» имеет особую ценность для германоязычных народов. Он не был сторонником определения нордической расы как высшей на Земле вообще, но был против смешения рас и считал, что для африканской или азиатской цивилизации нордическая примесь будет вредной и «неполноценной». Индийскую, персидскую, греческую и римскую цивилизацию он считал результатом порабощения местных аборигенов нордическими племенами.

В работе 1959 года «Исчезновение талантов в Европе» Гюнтер продолжает отстаивать превосходство нордической расы и важность евгеники для «отсрочки Заката Европы».

Критика

По образованию Гюнтер был филологом. Его расовая теория получила оценку псевдонаучной, учёные-специалисты называли Гюнтера «фанатичным невеждой» и создателем «расистских фантазий».

Библиография

1. Уход Ганса Бальденвега, 1920 год, драма
2. Рыцарь, Смерть и Дьявол. Героическая мысль, 1920 год
3. Об источниках народной книги о Фортунате и его сыновьях, диссертация, 1922 год
4. Расология немецкого народа, 1922 год
5. Старая академическая наука
6. Расология Европы, 1924 год
7. Нордическая идея среди немцев, 1925 год
8. Рыцарь, Смерть и Дьявол, стихи, 1925 год
9. Аристократия и раса, 1926 год
10. Раса и стиль, 1926 год
11. Немецкие головы нордической расы (в соавторстве с Ойгеном Фишером), 1927 год
12. Платон как хранитель жизни, 1928 год
13. Расовая история эллинского и римского народов, 1928 год
14. Расология еврейского народа, 1929 год
15. Краткая расология немецкого народа, 1929 год
16. Индоевропейская религиозность, брошюра. 1934 год
17. Религиозность нордического типа, 1934 год
18. Урбанизация, её опасность для народа и государства с точки зрения биологии и социологии, 1934 год
19. Создание правящей знати путём родового воспитания, 1936 год.
20. Формы и история брака, брошюра, 1940 год
21. Крестьянская вера, 1942 год
22. Выбор супружеской пары для счастья в браке и улучшения наследственности
23. История жизни эллинского народа, книга, 1956 год
24. Исчезновение талантов в Европе, 1959 год, книга, посвященная вопросам евгеники.
25. История жизни римского народа, книга 1957 год
26. Иисус, его миссия и отношение к ней на Западе, книга, 1952 год
27. Нордическая раса у индогерманцев Азии
28. Мои впечатления об Адольфе Гитлере, 1969 год

Литература

Издания автора на русском

• Ганс Ф. К. Гюнтер. Избранные работы по расологии / В. Б. Авдеев. — второе изд., дополн. и проиллюстр. — М.: «Белые альвы», 2005. — 576 с. — (Библиотека расовой мысли). — ISBN 5-7619-2015-X.

Издание содержит следующие произведения: «Нордическая идея среди немцев», «Расология немецкого народа», «Краткая расология Европы», «Нордическая раса среди индоевропейцев Азии и вопрос о прародине и расовом происхождении индоевропейцев», «Расовая история эллинского и римского народов», «Что такое нордический расовый тип», «Раса и стиль», «Религиозность нордического типа», «Народ и государство в их отношении к наследственности и отбору», «Выбор супружеской пары для счастья в браке и улучшения наследственности», «Наследственность и воспитание», «Наследственность и среда», «Исчезновение талантов в Европе».

Решением Пресненского районного суда г. Москвы от 27.08.2012 данная книга была признана в РФ экстремистской и внесена в Федеральный список экстремистских материалов под номером 2348.

• Ганс Ф. К. Гюнтер. Индоевропейская религиозность. — Тамбов, 2006. — 80 с.

• Ганс Ф. К. Гюнтер. Расология еврейского народа. — «Сампо», 2010. — 374 с. — ISBN 978-5-9533-1733-7.

• Ганс Ф. К. Гюнтер. Родоведение. Наука о семье / В. Б. Авдеев. — М.: «Белые альвы», 2011. — 336 с. — (Библиотека расовой мысли). — ISBN 978-5-91464-001-6, 978-5-91464-049-8.

Исследования на тему

• Robert Wald Sussman. The Myth of Race: The Troubling Persistence of an Unscientific Idea. — Harvard University Press, 2014. — 384 p. — ISBN 9780674417311.
• Christopher Hale Himmler’s Crusade: the True Story of the 1938 Nazi Expedition into Tibet Bantam, 2004 ISBN 978-0-553-81445-3  (англ.)
• Karl Saller: Die Rassenlehre des Nationalsozialismus in Wissenschaft und Propaganda. Progress-Verlag, Darmstadt 1961. [d-nb.info/454261101 DNB]  (нем.)
• Hans-Jürgen Lutzhöft: Der Nordische Gedanke in Deutschland 1920—1940. Klett, Stuttgart 1972, ISBN 3-12-905470-7.  (нем.)
• Peter Emil Becker. Wege ins Dritte Reich (Teil II). Sozialdarwinismus, Rassismus, Antisemitismus und Völkischer Gedanke. Thieme, Stuttgart / New York 1990, ISBN 3-13-736901-0.  (нем.)
• Friedrich Hertz. Hans Günther als Rasseforscher. Berlin 1930. [d-nb.info/577202456 DNB] (Erkenntniskritischer Ansatz.)  (нем.)
• Elvira Weisenburger: Hans Friedrich Karl Günther, Professor für Rassekunde. In: Michael Kißener / Joachim Scholtyseck (Hrsg.): Die Führer der Provinz. NS-Biographien aus Baden und Württemberg, UVK, Konstanz 1997, ISBN 3-87940-566-2.  (нем.)
• Erich Freisleben. Grundelemente der Rassenkunde und Rassenhygiene der Weimarer Zeit. Eine Untersuchung zu zwei Standardwerken. Diss., Freie Universität Berlin 2003. [d-nb.info/96757997X DNB]  (нем.)
• Peter Schwandt. Hans F. K. Günther: Porträt, Entwicklung und Wirken des rassistisch-nordischen Denkens, Vdm Verlag Dr. Müller, Saarbrücken 2008, ISBN 3-639-01276-3.  (нем.)

Отрывок, характеризующий Гюнтер, Ганс Фридрих Карл

Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.