Карабахское беглербегство

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гянджинское беглербегство»)
Перейти к: навигация, поиск
Карабахское беглербегство
Статус

Беглербегство

Входит в

Сефевидское государство

Административный центр

Гянджа

Дата образования

первая половина XVI века

Дата упразднения

1740-е годы

Первый беглербег

Шах-верди-султан Зийяд-оглы

Карабахское беглербегство ( перс. بیگلربیگی قره‌باغ‎, азерб. Qarabağ bəylərbəyliyi, арм. Ղարաբաղի բեկլարբեկություն) — одна из административных единиц, наместничество, в составе Сефевидского государства с центром в городе Гянджа, в честь которого также называется Гянджинским беглербегством. Беглербегство граничило на северо-востоке с Ширванским, на юге Тебризским, на западе Чухур-Саадским беглербегствами, на северо-западе с царствами Картлийским и Кахетинским[1].

В Карабахском беглербегстве было развито земледелие, скотоводство, ремесло. Гянджа и другие города были значительными центрами торговли и ремесла. Также в Карабахском беглербегстве чеканились монеты[1].



История

Карабахское беглербегство было создано в первой половине XVI века. Управлялось беглербегство династией Зийяд-оглы из туркоманского[2][3] племени Каджаров[Комм 1]. Первым беглербегом был Шах-верди-султан (азерб.)[1]. Так, ещё шах Тахмасп I назначил эмира Шах-верди-султана Зийяд-оглы, из аймака зийядлы, кызылбашского племени каджар, беглербегом Карабаха и главою племени и аймаков (иль ва уймакат) каджар; знать племени была наделена пастбищами и земельными пожалованиями в Карабаге. По сведениям Искендера Мунши, они владели там яйлагами и кышлагами, имениями (амляк) и садами[4].

Правление над Нагорным Карабахом оставалось в руках его армянских правителей[5]. Здесь, после распада в конце XVI века армянского княжества Хачен, были образованы армянские меликства Хамсы.

Из трех сыновей первого беглербега Шах-верди-султана старший Халил-хан был беглербегом Астерабада и главою поселенной там ветви племени каджар. Другие двое сыновей — Ибрахим-хан и Юсуф-халифэ — были последовательно беглербегами Карабага и главами живших там каджаров до 1576 года[4].

В 1588 году во время Сефевидо-османских войн Карабахское беглербегство перешло под контроль Османской империи. В самых крупных городах беглербегства (Гянджа и др.) были размещены османские гарнизоны[1].

Шах Аббас (15871629 годы правления) неоднократно предпринимал попытки вернуть беглербегство. В 1606 году, после того как Шах Аббас взял Гянджу, он назначил беглербегом Мухаммед-хана. В последние годы правления Шаха Аббаса Карабахским беглербегством управлял сын Аллахверди-хана (англ.) Давуд-хан (англ.). Таким образом, Зийяд-оглы были отстранены от управления беглербегством. Однако, после смерти Шаха Аббаса управление Карабахским беглербегством вновь перешло в руки династии Зийяд-оглы[1]. Поскольку Давуд-хан оказался замешанным в мятеже против шахской власти, пост беглербега карабагского и главы племени каджар был возвращен Мухаммед-кули-хану Зийяд-оглы, преемником которого был сын его Муртаза-кули-хан, умерший в 1074 году хиджры (1663/4 год). Преемником Муртаза-кули-хана стал его племянник Угурлу-хан I (азерб.)[4].

В 1736 году пришедший к власти в Персии Надир-шах, из новой династии Афшаридов, с целью ослабить фамилию Зийяд-оглы отделяет от её владений земли пяти армянских меликств Нагорного Карабаха, кочевых племен Мильско-Карабахской степи, а также Зангезур и подчиняет их своему брату Ибрахим-хану, сипахсалару Азербайджана, население же Казаха и Борчалы (владения кочевых племен казахлар и шамсаддинлу) было передано в подчинение эмирам Грузии (царю (валию) Картлии Теймуразу)[6][7]. Кроме этого из карабахского вилайета были выселены части племен джеваншир, отуз ики и кебирли, которые были переселены в Хорасан[6].

В 40-х годах XVIII века на большей части Карабахского беглербегства были образованы Карабахское и Гянджинское ханства[1].

Напишите отзыв о статье "Карабахское беглербегство"

Комментарии

  1. Племенной союз Каджаров переселились из Средней Азии в Переднюю Азию вместе с монгольскими завоевателями в XIII—XIV веках; в Азербайджане часть этих племен была поселена при Тимуре и Мираншахе. Подробнее см. Петрушевский И. П. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI - начале XIX вв. — Л., 1949. — С. 48.

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Гарабағ бəjлəрбəjлиjи / Под ред. Дж. Кулиева. — Азербайджанская советская энциклопедия: Главная редакция Азербайджанской советской энциклопедии, 1979. — Т. III. — С. 46.
  2. [www.iranica.com/articles/iran-ii2-islamic-period-page-5 Encyclopædia Iranica: Iran II. Iranian History. Islamic Period (651—1979). The Qajar dynasty (1779—1924).]
  3. [www.britannica.com/EBchecked/topic/485405/Qajar-dynasty Britannica: Qajar-dynasty]
  4. 1 2 3 Петрушевский И. П. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI - начале XIX вв. — Л., 1949. — С. 122.
  5. Шнирельман В. А. Войны памяти: мифы, идентичность и политика в Закавказье / Рецензент: Л. Б. Алаев. — М.: Академкнига, 2003. — С. 199. — 592 с. — 2000 экз. — ISBN 5-94628-118-6.
  6. 1 2 В. Н. Левиатов, «Очерки из истории Азербайджана в XVIII веке» стр 82—83:
  7. Петрушевский И. П. Очерки по истории феодальных отношений в Азербайджане и Армении в XVI - начале XIX вв. — Л., 1949. — С. 65.:

Отрывок, характеризующий Карабахское беглербегство


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.