Зия Гёкальп
| Зия Гёкальп | |
| Ziya Gökalp | |
 Мехмед Зия-бей Гёкальп | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
25 октября 1924 (48 лет) |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
Зия Гёкальп (тур. Ziya Gökalp, 23 марта 1876, Чермик — 25 октября 1924, Константинополь) — псевдоним Мехмеда Зии (тур. Mehmed Ziya) — турецкий писатель, поэт, социолог и политический деятель туркменского происхождения. После революции младотурок в 1908 году Мехмед Зия принимает имя Гёкальп ("небесный герой").
Содержание
Биография
Зия Гёкальп родился в семье этнических туркоман. Некоторые исследователи (Э. Ю. Гасанова и др.) говорят о его курдских корнях[1], - однако, сам он подчёркивал своё чисто-тюркское происхождение.
После смерти отца образованием Мехмеда занялся его дядя Хасиб-эффенди, давший ему представление о нормах ислама и выучивший арабскому и персидскому языкам. Мехмед ходил в школу в Диярбекире, откуда в 1896 г. переехал в Константинополь. Столкновение мистики и современной науки в его сознании и нежелание дяди поддержать его намерение получить высшее образование подвигли его к попытке самоубийства, от которого Зию отговорил его друг Абдулла Джевдет. В итоге, Зия стал учиться в ветеринарной школе и, будучи вовлечён в подпольный младотурецкий кружок, в 1899 г. был арестован, на 10 месяцев попал в тюрьму. Затем был выслан из Константинополя в Диярбекир. В то время младотурки представлялись борцам против абдул-гамидовской тирании и мало кто мог предвидеть их кровавую будущность.
Познакомившись со многими участниками младотурецкого движения, Мехмед Зия вступил в партию «Единение и прогресс». После младотурецкого переворота 1908 года Мехмед Зия принимает громкое имя Гёкальп ("небесный герой"). В том же году возглавил Диярбекирское отделение партии «Единение и прогресс», а в 1909 г., переехав в Салоники, был выбран в Центральный комитет партии. Издавал в Салониках журналы Genç Kalemler (Молодые писатели) и Yeni Felsefe Mecmuası (Сборник новой философии). Дал путевку в жизнь известному впоследствии журналисту и социологу Ахмету Эмину.
В 1912 г. вернулся в Стамбул, где стал первым профессором социологии Университета Дарюльфюнун. В это время он познакомился с интеллектуалами из Казани, Закавказья и Крыма - и стал ведущим идеологом пантюркизма, пытался обосновать необходимость объединения под эгидой Турции всех тюркоязычных народов и даже народов всей угро-финской группы в единую мега-державу «Туран»[2]. К тому времени шовинистические и мегаломанские установки младотурок стали очевидными для всех (или почти для всех).
В 1913 году Зия Гёкальп стал заместителем министра внутренних дел Талаат-паши. В 1914 году Зия Гёкальп заявил, что именно турок является тем «сверхчеловеком», о котором мечтал Ницше[3]. В области геополитики, имея далеко идущие замыслы по Кавказу, Крыму и Туркестану[4], Талаат и Гёкальп участвовали в разработке военно-политического проекта «Туран Йолу» (Дорога в Туран)[5]. Зия Гёкальп разделяет с Талаат-пашой ответственность за депортацию и геноцид армянского населения. Зия Гёкальп находил полезным, чтобы имущество уничтоженных армянских предпринимателей перешло к туркам[6]. По свидетельству немецкого чиновника, которого Первая мировая война застала в анатолийской области Муш,
|
Ещё в конце октября 1914 года, когда для турок началась война, турецкие чиновники начали отбирать у армян всё, в чём турки нуждались для ведения войны. Их имущество, их деньги - всё было конфисковано. Позднее каждый турок мог войти в армянский магазин и взять то, в чём он нуждался или что хотел бы иметь. | 
|
В 1919 г. Зия Гёкальп был выслан британскими оккупационными властями из Стамбула на Мальту, где провёл два года. После возвращения в Турцию примкнул к кемалистам.
С 1923 г. — депутат турецкого парламента от Диярбакыра. Входил в Великое национальное собрание Турции.
Политические идеи
Гёкальп выступал за тюркизацию Османской империи путём распространения турецкого языка и культуры на этнические меньшинства, а также благодаря идеям пантюркизма и туранизма, которые трактовались как «культ национализма и модернизации».[7]. После Первой мировой войны Гёкальп пришёл к отрицанию османизма и исламизма, будучи убеждённым в неизбежности победы турецких националистов[8]. Поздние работы Гёкальпа легли в основу кемализма, реформ, проводившихся Кемалем Ататюрком. Его наследие определило идеи современного турецкого национализма[9].
Напишите отзыв о статье "Зия Гёкальп"
Примечания
- ↑ См.: Гасанова Э. Ю. «Идеология буржуазного национализма в Турции» // Баку, изд. АН АзССР, 1966 г.; Uzer, Umut The Kurdish Identity of Turkish Nationalist Thinkers: Ziya Gökalp and Ahmet Arvasi between Turkish Identity and Kurdish Ethnicity, Turkish Studies, Volume 14, Issue 2, 2013.
- ↑ См.: Гасанова Э. Ю. «Идеология буржуазного национализма в Турции» // Баку, изд. АН АзССР, 1966 г.; Козубский К. Э. «Под копытом» // Общеказачья газета "Станица", Москва, № 2 (26), декабрь 1998 г.
- ↑ Akcam, Taner A Shameful Act. 2006, page 88.
- ↑ См.: Taha Parla։ The social and political thought of Ziya Gökalp : 1876 – 1924. Leiden 1985.
- ↑ Курировали данный проект Энвер-паша, Талаат-паша, Назым-бей и Ахмед Агаев. См.: Гасанова Э. Ю. «Идеология буржуазного национализма в Турции» // Баку, изд. АН АзССР, 1966 г.; Козубский К. Э. «Под копытом» // Общеказачья газета «Станица», Москва, № 2(26), декабрь 1998 г.
- ↑ См.: Mihran Dabag, «Jungtürkische Visionen und der Völkermord an den Armeniern» // Dabag / Platt։ Genozid und Moderne (Band 1), Opladen 1998. ISBN 3-8100-1822-8.
- ↑ Erickson, Edward J. Ordered to Die: A History of the Ottoman Army in the First World War. Greenwood Press, Westport, Conn., 2001, p. 97
- ↑ Moaddel, Mansoor. Islamic Modernism, Nationalism, and Fundamentalism. 2005, page 157.
- ↑ Parla, Taha. The Social and Political Thought of Ziya Gokalp. 1980, page 7.
Литература
- Taha Parla: The social and political thought of Ziya Gökalp : 1876—1924. Leiden 1985
- Mihran Dabag: Jungtürkische Visionen und der Völkermord an den Armeniern, in: Dabag / Platt: Genozid und Moderne (Band 1), Opladen 1998. ISBN 3-8100-1822-8
- Katy Schröder: Die Türkei im Schatten des Nationalismus. Hamburg, 2003, ISBN 3-8311-4266-1, S. 50-54
- Alexander Safarian, Ziya Gökalp on National Education, "Iran and the Caucasus", vol.8.2, Brill, Leiden - Boston, 2004, pp. 219–229.
- Alexander Safarian, On the History of Turkish Feminism, "Iran and the Caucasus", vol.11.1, Brill, Leiden - Boston, 2007, pp. 141–152.
- Александр Сафарян, Зия Гекальп и "Основы тюркизма", Ереван, Издательство ЕГУ, 2012.(на арм. яз.)
Отрывок, характеризующий Зия Гёкальп
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
