Гёмбёш, Дьюла

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гёмбёш Дьюла»)
Перейти к: навигация, поиск
Дьюла Гёмбёш
венг. Gömbös Gyula<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Королевства Венгрии
1 октября 1932 года — 6 октября 1936 года
Предшественник: Дьюла Каройи
Преемник: Кальман Дараньи
Министр обороны Королевства Венгрия
10 ноября 1929 года — 2 сентября 1936 года
Предшественник: Карой Чаки
Преемник: Миклош Козма
 
Рождение: 26 декабря 1886(1886-12-26)
Мурга, медье Тольна, Австро-Венгрия
Смерть: 6 октября 1936(1936-10-06) (49 лет)
Мюнхен, Германия
Партия: Венгерская ассоциация национальной обороны, Венгерская партия национальной независимости, Партия национального единства
 
Награды:

Дьюла Гёмбёш, граф Якфа (венг. Gömbös Gyula [ˈɡømbøʃ ˈɟulɒ]; 26 декабря 1886, Мурга, медье Тольна, Австро-Венгрия — 6 октября 1936, Мюнхен, Германия) — венгерский крайне правый политик и военный, один из лидеров антикоммунистического «Сегедского движения», активный участник свержения Советской республики. Близкий соратник Миклоша Хорти. Премьер-министр Королевства Венгрия в 19321936 годах. Ориентировался на итальянский фашизм и германский национал-социализм.





Армейский офицер

Родился в семье сельского учителя, дунайского шваба. Семья Гёмбёш принадлежала к венгерской Евангелическо-Лютеранской Церкви. В 18971901 учился в Евангелическом лицее Шопрона. В 1901 поступил в военное училище Печа, окончил в 1905 в звании энсина. Был определён на службу в пехотный полк австро-венгерской армии, дислоцированный в Загребе.

В составе австро-венгерских войск Дьюла Гёмбёш участвовал в Первой мировой войне. Окончил войну в звании капитана.

Политически Гёмбёш был правым популистом, сторонником Независимой партии мелких хозяев. Несмотря на своё немецкое происхождение, он стоял на позициях венгерского национализма, резко критиковал Габсбургскую империю, выступал за отделении от Австрии и независимость Венгрии.

Командир венгерских «белых»

В ноябре 1918 года Дьюла Гёмбёш решительно поддержал Революцию астр. При этом его политические взгляды эволюционировали в направлении правого радикализма. 19 января 1919 года Гёмбёш возглавил Венгерскую ассоциацию национальной обороны (MOVE) — ультраправую военизированную организацию, типологически сходную со фашистским Союзом борьбы (но возникшую раньше итальянского аналога)[1].

Провозглашение Венгерской советской республики привело к консолидации венгерских антикоммунистических сил. Антисоветский военно-политический центр сложился в Сегеде под руководством Миклоша Хорти. Дьюла Гёмбёш вошёл в ближайшее окружение Хорти и занял пост военного министра в правительстве венгерских «белых». Вооружённые формирования под командованием Гёмбёша сыграли важную роль в свержении советской республики и послужили основой для воссоздания венгерской национальной армии. Гёмбёш также пытался разложить изнутри Венгерскую Красную армию[2].

После разгрома Венгерской советской республики силами чехословацко-румынской интервенции и сегедских отрядов Гёмбёш активно участвовал в белом терроре и преследовании венгерских евреев. С другой стороны, в 1921 году Гёмбёш сыграл решающую роль в вооружённом отпоре монархистам и пресечении попытки возвращения на венгерский престол Карла Габсбурга.

Ультраправый политик

Дьюла Гёмбёш выступал как идеолог и политический лидер «Сегедского движения» — венгерской разновидности фашизма. Он призывал к установлению в Венгрии режима по образцу фашистской Италии. Вокруг Гёмбёша группировались правые радикалы, иногда с криминальным уклоном, типа Миклоша Козмы и Пала Пронаи. Эта группировка, объединяла в основном «джентрийские» элементы и выдвигала радикальные популистские установки. Данная тенденция вызывала серьёзные опасения у традиционной элиты, интересы которой выражало консервативное правительство графа Бетлена.

На этой почве у Гёмбёша возникли осложнения с Хорти, опиравшимся на консервативные круги. Хорти через Козму передал Гёмбёшу угрозу «расстрелять с болью в сердце»[3], после чего Гёмбёш временно ограничил политическую активность. По некоторым сведениям, он переориентировался на контакты с изготовителями фальшивых фунтов стерлингов.

Во второй половине 1920-х годов Дьла Гёмбёш возобновил активную политическую деятельность. Покинув консервативно-хортистскую Партию национального единства, он учредил в 1924 году Партию защиты расы, впоследствии переименованную в Венгерскую партию национальной независимости. Партия занимала ультраправые позиции, выступала под лозунгами крайнего национализма, расизма, антикоммунизма, антилиберализма и антисемитизма[4]. Во внешней политике объявлялась программа реванша и возвращения территорий, утраченных по Трианонскому договору. В социально-экономической сфере Гёмбёш требовал общественного контроля над капиталом и проведения «последовательно христианского курса».

В 1928 году произошло политическое примирение Гёмбёша с Хорти и Бетленом. Гёмбёш взял назад прежние радикальные призывы, в том числе погромно-антисемитские, и вернулся в Партию единства. На следующий год он получил воинское звание генерал-майора и пост министра обороны в правительстве Бетлена.

Премьер-министр

Великая депрессия начала 1930-х тяжело отразилась на венгерской экономике и дестабилизировала политическую ситуацию. В 1931, после десятилетнего премьерства, ушёл в отставку Иштван Бетлен. В сентябре 1932 за ним последовал кабинет Дьюлы Каройи[5]. Безработица в Венгрии достигла 60 %[6]. Активизировались крайние радикалы слева и справа. В такой обстановке 1 октября 1932 года регент Хорти назначил главой правительства Дьюлу Гёмбёша.

Своё правительство Гёмбёш характеризовал как «христианско-национальное и авторитарное». На посту премьер-министра он объявил программу социальных реформ. В политической сфере она сводилась к резкому ужесточению режима и усилению репрессий. В идеологии и культуре шла массированная пропаганда националистических «духовных скреп»[7]. Велась подготовка к запрету Социал-демократической партии и подчинению профсоюзов государству[8]. Гёмбёш провозглашал откровенную ставку на насилие как «приемлемый метод управления государством, позволяющий направлять ход истории в интересах не узкой клики, а всей нации»[9].

Социально-экономическая политика была направлена на стимулирование национального производства за счёт государственной поддержки и развития общественных работ. Этот курс принёс определённые результаты: в 1935 году объём промышленного производства достиг докризисного уровня[8].

Важнейшей внешнеполитической целью Гёмбёша была ревизия Трианонского договора[8]. Гёмбёш был сторонником т. н. «Белого интернационала Рим-Вена-Будапешт»: альянса правоавторитарных государств — хортистской Венгрии, муссолиниевской Италии и австрофашистского режима. Активизировались дружественные контакты с Польшей Юзефа Пилсудского, Гёмбёш был удостоен высшей польской награды.

Гёмбёш ориентировался также на тесный союз с Третьим рейхом. В 1933 году он стал первым главой иностранного правительства, совершившим визит в гитлеровскую Германию. Германия предоставила Венгрии крупный кредит. В 1935 году Венгрия и Германия заключили секретное соглашение о сотрудничестве, в котором был также затронут вопрос о разделе Чехословакии по этническому принципу[10].

По ряду признаков, Гёмбёш планировал кардинальную трансформацию венгерского режима в подобие германского национал-социализма (высказывания такого характера отмечались в его контактах с Германом Герингом)[11]. Эти планы вновь вызвали недовольство консервативных кругов во главе с Хорти, встал вопрос об отстранении Гёмбёша с премьерского поста[12]. Однако 6 октября 1936 года Дьюла Гёмбёш скончался в Мюнхене от почечной недостаточности.

Современное восприятие

В современной Венгрии Дьюла Гёмбёш является авторитетной фигурой для правого крыла партии Фидес — Венгерский гражданский союз, крайне правых националистов из партии Йоббик и созданной в 2007 году организации MOVE[13]. В то же время к нему негативно относятся либералы и социалисты. Эти разногласия в оценках исторической фигуры привели к серьёзному конфликту в городском собрании Сегеда по вопросу о статусе Гёмбёша как почётного гражданина города[14].

Напишите отзыв о статье "Гёмбёш, Дьюла"

Примечания

  1. [solidarizm.ru/txt/evore.shtml КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО ЛАГЕРЯ / ВНР: эволюция революции. Они были первыми]
  2. Из письма Гёмбёша — Ференцу Жюлье, начальнику штаба Венгерской КА: «Милый Франци!.. Возьми в свои руки дело контрреволюции, будь готов в тобой же установленный день начать контрреволюцию и присоединиться к Хорти…»
  3. Кризис политической системы капитализма в странах Центральной и Юго-Восточной Европы / А. И. Пушкаш. Взаимоотношения правящей партии хортистов и правооппозиционных течений.
  4. [hvg.hu/tudomany/20110608_memento_antiszemita_diak_gombos_1930/ «Gömbös megesz mindenkit»: a szegedi antiszemita diákok és a «fajszerető» díszpolgár]
  5. Всемирная история, в 10 тт. Т. 9. — Москва, 1962. — С. 216
  6. Всемирная история, в 10 тт. Т. 9. — Москва, 1962. — С. 215
  7. [beszelo.c3.hu/onlinecikk/a-harmincas-evek-a-magyar-szellemi-elet-nagy-korszaka A HARMINCAS ÉVEK, A MAGYAR SZELLEMI ÉLET NAGY KORSZAKA]
  8. 1 2 3 Всемирная история, в 10 тт. Т. 9. — Москва, 1962. — С. 376
  9. Michael Mann. Fascists. New York, New York, USA: Cambridge University Press, 2004.
  10. [www.hrono.ru/sobyt/1938veng.html Хронос: Захват Венгрией Южной Словакии 1938 г.]
  11. Payne, Stanley G., Fascism: Comparison and Definition. Madison, Wisconsin: University of Wisconsin Press 1980, s. 112. ISBN 0-299-08060-9
  12. Gergely Jenő: Gömbös Gyula. Politikai pályakép. Vince Kiadó, [Bp.] 2001. p. 26.
  13. [solidarizm.ru/txt/evore.shtml КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО ЛАГЕРЯ / ВНР: эволюция революции. Бой мечты]
  14. [nol.hu/belfold/kiselejteztek-gombos-gyulat-1505371 Kiselejtezték Gömbös Gyulát]

Отрывок, характеризующий Гёмбёш, Дьюла

Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.