Гётеанум

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 47°29′10″ с. ш. 7°37′13″ в. д. / 47.486048° с. ш. 7.620357° в. д. / 47.486048; 7.620357 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=47.486048&mlon=7.620357&zoom=14 (O)] (Я) Гётеанум (Goetheanum) — всемирный центр Антропософского движения, расположенный в швейцарском городе Дорнах и названный в честь Гёте.

Памятник «органической архитектуры» 1920-х годов, по мысли спроектрировавшего здание Рудольфа Штейнера, призван представлять собой модель Вселенной.

По проектам Штейнера в Дорнахе и его окрестностях построены ещё 12 зданий, так или иначе имеющих отношение к деятельности Антропософского общества.





Первый Гётеанум

Первый Гётеанум строился в 1913-19 гг. из дерева и бетона как образец гармонического сращения различных видов искусства («гезамткунстверк»). Изначально здание предназначалось для проведения летних театрализованных представлений под эгидой Антропософского общества во главе с доктором Штейнером.

Хотя строительство пришлось на годы Первой мировой войны, колонию художников, которая возникла рядом со стройплощадкой, составляли представители обеих воюющих сторон. Из деятелей Серебряного века в возведении Гётеанума принимали участие Андрей Белый со своей женой Асей, Максимилиан Волошин со своей женой Маргаритой (расписывала купол).

Штейнер принципиально отказался как от имитации природных форм (что было распространено в эпоху модерна), так и от мертворождённых геометрических конструкций. Ради вящей гармонии он спроектировал здание без прямых углов, для стёсывания которых были приглашены местные лодочные мастера. Все элементы Гётеанума были наделены символическим смыслом. Скульптурное убранство иллюстрировало метаморфозы человеческого духа, а росписи и фризы — его поступательное развитие.

Это уникальное здание было уничтожено в ночь с 31 декабря 1922 на 1 января 1923 года поджогом, в котором бездоказательно обвиняли часовых дел мастера Отта — сторонника другого извода антропософской доктрины. Курт Тухольский пошутил по этому поводу: «Штейнереанум казался каменным, но обратился в пепел за ночь, ибо был сколочен из гипса и досок — как и само учение»[1].

Второй Гётеанум

Сгоревшее здание оказалось застрахованным на сумму 3,2 млн. франков, что позволило Штейнеру уже в 1923 году приступить к проектированию нового Гётеанума, на этот раз из бетона, а ещё через год начать строительные работы. Возведение здания было окончено через четыре года, когда архитектора уже не было в живых.

Второй Гётеанум, как и его предшественник, обладает текучими органическими формами. Породы дерева Штейнер выбирал таким образом, чтобы «ощущались вибрации всех искусств». В интерьере господствует зал, рассчитанный на более чем 1000 мест. В послевоенное время он дважды подвергался реконструкции, при этом в неприкосновенности остались витражи штейнеровского времени.

Высокую оценку новаторскому зданию из железобетона, но без прямых углов дали посещавшие его архитекторы Хенри Клеменс ван де Велде, Фрэнк Ллойд Райт, Ганс Бернхард Шарун, Фрэнк Гери. Гётеанум объявлен швейцарскими властями памятником истории и культуры.

Напишите отзыв о статье "Гётеанум"

Примечания

  1. Kurt Tucholsky: Deutsches Tempo. Texte 1911 bis 1932. Rowohlt, Reinbek bei Hamburg 1990, ISBN 3-499-12573-0, S. 363.

Ссылки

  • [www.goetheanum.org/ Официальный сайт Гётеанума]  (нем.)
  • [i-humanus.ru/book1/ Рудольф Штайнер. Роспись первого Гетеанума. Этюды Жерарда Вагнера]

Отрывок, характеризующий Гётеанум

– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.