Гётценбергер, Якоб

Якоб Гётценбергер
Портрет работы Луи Кревеля, 1834
Дата рождения:	4 ноября 1802(1802-11-04)
Место рождения:	Гейдельберг
Дата смерти:	6 октября 1866(1866-10-06) (63 года)
Место смерти:	Дармштадт
Гражданство:	Германия
Работы на Викискладе

Якоб Гётценбергер (нем. Franz Jakob Julius Götzenberger; 4 ноября 1802, Хайдельберг — 6 октября 1866, Дармштадт) — немецкий и английский художник. Работал в жанре камерного портрета. Создавал фрески на мифологические сюжеты.

Биография

Родился в Гейдельберге, учился у Петера Йозефа фон Корнелиуса, сначала в Дюссельдорфе, затем в Мюнхене.

В середине 1820-х годов он посетил Лондон, где встретился со многими известными художниками и поэтами. Как свидетельствует Генри Крабб Робинсон в своём дневнике, вернувшись в Германию, Гётценбергер заявил: «Я видел в Англии многих талантливых людей, и только трёх гениев — Кольриджа, Флаксмана и Блейка, и Блейк из них — величайший».

Затем учился в Риме и Неаполе в 1828 году. Вместе с Эрнстом Фёрстером и Карлом Генрихом Германом (Carl Heinrich Hermann) в 1832, расписал фресками аудиторию в Боннском университете. Высокую оценку современников получили также фрески в церкви в Нирштайне.

Гётценбергер был назначен инспектором галереи в Мангейме, посетил Париж и Лондон вместе с Корнелиусом и в 1844 расписал фресками «Trinkhalle» («питьевой павильон» — зал минеральных вод) в Баден-Бадене на сюжеты легенд Шварцвальда («чёрного леса» на юге Германии). В 1847 он поехал в Англию, где написал множество портретов и фресок.

Упоминается, что он написал серию работ на сюжеты Божественной комедии Данте для мистера Моррисона .

Его интерьеры хвалили в еженедельнике The Spectator (англ.) за «правдивую и приятную передачу светотени, естественность и целесообразность в изображении портретов и верность рисунка» . В коллекции Оксфордского Jesus College, (англ.) хранится жанровая картина, исполненная Гётценбергером: групповой портрет в интерьере Генри Фоукса (англ.) (1773–1857), Томаса Бриско (англ.) (1813–1895) и Уильяма Дайка (1814–1880) . Гётценбергер жил в Лондоне на Бернерс-стрит, 46. В 1859 году он натурализовался в качестве британского подданного . Годы с 1863 по 1865 он провёл в Люцерне, в Швейцарии.

Умер Якоб Гётценбергер в Дармштадте 6 октября 1866 года.

Минеральный зал в Баден-Бадене

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko01-Burkart Keller von Yburg2-gje.JPG

  Фреска 1

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko02-Der Mummelsee2-gje.JPG

  Фреска 2

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko03-Die Nixe des Wildsees2-gje.JPG

  Фреска 3

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko04-Engels- und Teufelskanzel2-gje.JPG

  Фреска 4

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko05-Der Grafensprung2-gje.JPG

  Фреска 5

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko06-Alt-Eberstein2-gje.JPG

  Фреска 6

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko07-Fremersberg2-gje.JPG

  Фреска 7

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko08-Die Geisterhochzeit zu Lauf2-gje.JPG

  Фреска 8

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko09-Baldreit2-gje.JPG

  Фреска 9

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko10-Die Felsen2-gje.JPG

  Фреска 10

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko11-Burg Windeck2-gje.JPG

  Фреска 11

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko12-Allerheiligen2-gje.JPG

  Фреска 12

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko13-Schloss Hohenbaden2-gje.JPG

  Фреска 13

• Baden-Baden-Trinkhalle-Fresko14-Kloster Lichtental2-gje.JPG

  Фреска 14

• Grafensprung Trinkhalle Baden-Baden, Jakob Götzenberger.jpg

  Grafensprung Trinkhalle

Отрывок, характеризующий Гётценбергер, Якоб

– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?