Берлихинген, Готфрид фон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гёц фон Берлихинген»)
Перейти к: навигация, поиск
Гёц фон Берлихинген
Götz von Berlichingen
швабский рыцарь
Имя при рождении:

Gottfried von Berlichingen

Дата рождения:

ок. 1480

Место рождения:

Баден-Вюртемберг

Дата смерти:

23 июля 1563(1563-07-23)

Место смерти:

Баден-Вюртемберг

Гёц фон Берлихинген, Готфрид фон Берлихинген (нем. Gottfried „Götz“ von Berlichingen zu [www.burg-hornberg.de/ Hornberg]; ок. 1480, возможно Берлихинген или Ягстхаузен — 23 июля 1563, крепость Хорнберг) — швабский рыцарь, участник Крестьянской войны в Германии.

Воспитанием его руководил его дядя Конрад Берлихинген. Подобно большинству рыцарей обученный с молоду одному лишь военному делу, он 15 лет от роду поступил на службу сначала маркграфа Фридриха IV Бранденбург-Онольцбахского, а потом, когда между Рупертом Пфальцским и Альбрехтом V Баварским-Мюнхенским возгорелась война за право наследования Ландсгутской провинции, стал под знамена последнего. При осаде города Ландсгута Берлихинген потерял правую руку, которую заменил железным протезом, из-за чего получил прозвище «Железная рука»[1].

Сюжет с его железной рукой неоднократно обыгрывался в литературных произведениях, в частности, ему посвящена пьеса Гёте «Гёц фон Берлихинген» (Götz von Berlichingen). Слова, приписываемые Гёцу фон Берлихингену, приведенные в этой пьесе, были использованы Моцартом в каноне Leck mich im Arsch:

Скажи своему капитану: К Его Императорскому Величеству я, как обычно, отношусь с подобающим уважением. Но сейчас скажи ему, что он может поцеловать меня в задницу!

Во времена нацистской Германии его имя было присвоено 17-й танково-гренадерской дивизии СС, эмблемой которой стала железная рука.

Напишите отзыв о статье "Берлихинген, Готфрид фон"



Примечания

Литература


Отрывок, характеризующий Берлихинген, Готфрид фон

– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.