Валуев, Григорий Леонтьевич
| Григорий Леонтьевич Валуев | |
| Принадлежность | |
|---|---|
| Звание | |
| Сражения/войны | |
Григóрий Леóнтьевич Валу́ев — сын боярский, русский воевода XVII века, сын воеводы Леонтия Григорьевича Валуева. Представитель дворянского рода Валуевых.
Биография
Прославился как убийца Лжедмитрия в мае 1606 года. Служил царю Василию Шуйскому. Участник подавления восстания под руководством Ивана Болотникова. В 1607 году защищал Бобриковскую засеку, затем участвовал в осаде царской армией Тулы, командуя артиллерией. В мае 1608 года во время битвы Лжедмитрием под Болховом Григорий Валуев командовал артиллерией. В 1609—1610 годах Григорий Валуев сражался под командованием князя Михаила Скопина-Шуйского против польско-литовских интервентов и сторонников Тушинского вора. В августе 1609 года участвовал в битве с сапежинцами под Калязиным, затем во взятии Александровской Слободы. Был послан в Переяславль-Залесский и выбил из него тушинцев. Зимой 1610 года в составе войска Скопина-Шуйского отряд Григория Валуева (500 бойцов) помог снять Троицкую осаду[1].
В мае 1610 года по царскому указу воевода Григорий Валуев и шведский офицер Пётр Делавиль с русско-шведским отрядом выступили Из Москвы в поход на Иосифо-Волоцкий монастырь, где находился польско-казацкий отряд (около двух тыс. чел.) под командованием пана Руцкого. При приближении русско-шведского отряда пан Руцкой стал отступать, но по дороге был разгромлен Валуевым. Во время боя был освобожден из плена митрополит ростовский Филарет Романов вместе с некоторыми другими знатными пленниками.
Затем Григорий Валуев был назначен вторым воеводой в крепость Царево-Займище, став заместителем (товарищем) князя Фёдора Андреевича Елецкого. Воеводы Ф. А. Елецкий и Г. Л. Валуев во главе 6-тысячного передового отряда (авангарда) были отправлены из Москвы в Царево-Займище, где укрепились. 14 и июня польский полководец Станислав Жолкевский атаковал Валуева и Елецкого в острожке (см. Битва под Царёвым-Займище), но не смог взять его и распорядился блокировать их. Елецкий и Валуев обратились за помощью к главному воеводе, боярину князю Дмитрию Ивановичу Шуйскому, который во главе 40-тысячной русской армии выступил к ним на помощь. 24 июня в битве под Клушином небольшое польско-литовское войско наголову разгромило превосходящие силы русской армии. 25 июня Станислав Жолкевский прибыл под Царево-Займище и потребовал от местных воевод добровольной капитуляции. Воеводы Ф. А. Елецкий и Г. Л. Валуев вначале отказались сдаться, но затем были вынуждены присягнуть на верность польскому королевичу Владиславу. Польский главнокомандующий Станислав Жолкевский оставил при себе Григория Валуева, который принял участие в походе на Москву и стал одним из главных советников гетмана.
Во время Семибоярщины (1610—1612) Григорий Леонтьевич Валуев занимал пропольскую позицию. По протекции польского гетмана боярское правительство назначило Г. Л. Валуева воеводой в Псков. В сентябре 1610 года был назначен на воеводство в Великие Луки, где отразил нападением казацкого атамана Андрея Просовецкого. После изгнания поляков из Кремля служил царю Михаилу Романову.
В ноябре 1614 года Григорий Валуев сопровождал из Вологды в Москву царскую казну и английского посла. В 1615 году Григорий Валуев был назначен вторым воеводой в Вологду, став товарищем (заместителем) князя Михаила Григорьевича Темкина-Ростовского. Участвовал в подавлении восстания Баловня на Вологодчине[2].
В 1617-1618 годах воевода Григорий Валуев участвовал в военных действиях против польского королевича Владислава. Польско-литовские войска захватили города Дорогобуж, Вязьму, Мещовск и Козельск. Королевич Владислав с главными силами осадили Можайск, на помощь которому царь Михаил Фёдорович прислал войско под командованием князя Бориса Лыкова-Оболенского и Григория Валуева. Вскоре к ним на помощь прибыла вторая рать под предводительством князей Дмитрия Мамстрюковича Черкасского и Василия Петровича Черкасского. Между русскими и поляками произошли ожесточенные бои под Можайском и Боровским Пафнутьевым монастырем. По царскому указу князья Дмитрий Михайлович Пожарский и Григорий Константинович Волконский также прибыли к Можайску и помогли остальным воеводам со своими отрядами отступить к столицу. В Можайске был оставлен большой гарнизон под командованием Фёдора Васильевича Волынского.
В 1619 году Григорий Леонтьевич Валуев находился на воеводстве в Ельце, затем служил воеводой в Вязьме (1621 год) и Астрахани (1623—1624 гг.)[3].
Напишите отзыв о статье "Валуев, Григорий Леонтьевич"
Примечания
Литература
Иловайский Д. И. «Новая династия», Москва, издательство «Астрель», 2003 г. ISBN 5-271-05704-6, ст. 152, 176, 325
Отрывок, характеризующий Валуев, Григорий Леонтьевич
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
