Угрюмов, Григорий Иванович

Григорий Иванович Угрюмов
Дата рождения:	30 апреля (11 мая) 1764(1764-05-11)
Место рождения:	Москва, Российская империя
Дата смерти:	16 (28) марта 1823(1823-03-28) (58 лет)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Жанр:	историческая живопись и портрет
Учёба:	Императорская Академия художеств
Стиль:	классицизм
Работы на Викискладе

Григо́рий Ива́нович Угрю́мов (30 апреля [11 мая] 1764, Москва — 16 [28] марта 1823, Санкт-Петербург) — исторический живописец и портретист; представитель классицизма.

Биография

Родился в Москве в семье купца-жестянщика родом из села Норского Ярославской губернии Ивана Михайловича Угрюмова, депутата Комиссии по составлению проекта Нового Уложения. Крещён в сохранившейся до сих пор Успенской (Пятницкой) церкви, в которой была сохранена плащаница его работы.

Был принят в 1770 г. Воспитательное училище при Императорской Академии художеств. Главным наставником его был Д. Левицкий. По окончании академического курса в 1785 г., с малою золотою медалью, полученною за картину «Изгнанная Агарь с малолетним сыном Измаилом в пустыне» (1785, ГРМ), Угрюмов в 1787 г. отправился на казенный счёт в чужие края для своего усовершенствования и, пробыв четыре года в Риме, где копировал античные статуи, Веронезе и Гвидо Рени. Возвратился в Санкт-Петербург в 1790 г. В следующем за тем году было поручено ему преподавание исторической живописи в Академии.

В 1794 г. он признан назначенным в академики и в 1797 г. получил это звание за картину «Испытание силы Яна Усмаря» (ГРМ).

Программа картины: «На ратном поле в присутствии великого князя Владимира Российского воина меньший сын показывает опыт своей необычайной силы над разъяренным быком, которого на всем бегу ухватив за бок рукой, вырывает кожу и мясо колико захватил».

Будучи вскоре после того возведён в адъюнкт-профессоры, состоял им до 1800 г., в котором повышен в профессоры. С 1800 г. стал заседать в совете Академии. Наконец, в 1820 г. был сделан ректором исторической живописи. Почетный член Вольного общества любителей словесности, наук и художеств.

В продолжение своей деятельности пользовался в России громкою известностью и благоволением императрицы Екатерины II и императоров Павла I и Александра I; по их заказам исполнял часто большие и многосложные картины для важнейших из строившихся тогда зданий, каковы Троицкий собор Александро-Невской лавры, Михайловский замок и Казанский собор в Санкт-Петербурге, собор в Одессе и пр. Особенного внимания заслуживают две большие его картины: «Взятие Казани 2 октября 1552 г. войсками Ивана Грозного» (1797—1799, ГРМ) и «Призвание Михаила Федоровича Романова на царство 14 марта 1613 года» (не позднее 1800, ГРМ), написанные для Михайловского замка, а также «Торжественный въезд Александра Невского в город Псков» (1793). Кроме того, можно указать на образа его работы в Казанском соборе («св. Зосима и Савватий», два архангела на южной и северной дверях иконостаса) и церквах лейб-гвардии Финляндского полка и бывшей Московского. Угрюмов искусно писал портреты, каковы, например, портреты купца И. В. Водовозова и доктора И. К. Каменецкого.

Как преподаватель, он имел большое влияние на успехи русской живописи, дав образование многим замечательным художникам, в том числе А. Иванову, Д. Иванову, В. Шебуеву, А. Егорову, О. Кипренскому и др.

Галерея картин

• Hagar and Ishmael in desert (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Изгнанная Агарь с малолетним сыном Измаилом в пустыне (1785)

• Alexander Nevsky in Pskov, after they victory over the Germans (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Торжественный въезд Александра Невского в город Псков после одержанной им победы над немцами (1793)

• Test force of Jan Usmar (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Испытание силы Яна Усмаря (1796-1797)

• Capture of Kazan, Ivan the Terrible (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Взятие Казани Иваном Грозным 2 октября 1552 года (не позднее 1800)

• Vocation of Mikhail Romanov (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Призвание Михаила Феодоровича Романова на царство 14 марта 1613 года (не позднее 1800)

• Minin appeals to the Duke Pozharsky about saving the Fatherland (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Минин взывает к князю Пожарскому о спасении Отечества (1800-е)

• Kamenetsky (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Портрет И. К. Каменецкого (1810-е)

• Vodovozov (Grigoriy Ugryumov).jpg

  Портрет И. В. Водовозова (1814)

Источники

• Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб.: 1890—1907.

Литература

• Зонова З., Скворцов А. Григорий Иванович Угрюмов. 1764—1823 / Ред. А. Леонов; Обложка - гравюра на дереве М. Маторина. — М.-Л.: Искусство, 1947. — 24, [6] с. — (Массовая библиотека). — 15 000 экз. (обл.)
• Зонова 3. Т. Григорий Иванович Угрюмов. 1764—1823. — М., 1966.
• Яковлева Н. А. Григорий Угрюмов. 1764—1823 / Оформление серии Д. М. Плаксина. — Л.: Художник РСФСР, 1982. — 80 с. — (Массовая библиотека по искусству). — 30 000 экз. (обл.)
• Ильина Т. В., Станюкович-Денисова Е. Ю. Русское искусство XVIII века. + CD. Учебник для бакалавриата и магистратуры. Москва: Юрайт, 2015. с. 480-481 ISBN 978-5-9916-3527-1

Отрывок, характеризующий Угрюмов, Григорий Иванович

И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.