Честертон, Гилберт Кит

Гилберт Кит Честертон
Gilbert Keith Chesterton
Дата рождения:	29 мая 1874(1874-05-29)
Место рождения:	Кенсингтон, Лондон, Англия, Британская империя
Дата смерти:	14 июня 1936(1936-06-14) (62 года)
Место смерти:	Биконсфилд, Бакингемшир, Англия, Британская империя
Подданство:	Великобритания Великобритания
Род деятельности:	прозаик, поэт, драматург, эссеист, журналист, публицист
Годы творчества:	1890—1936
[www.chesterton.ru/ chesterton.ru]
[lib.ru/DETEKTIWY/CHESTERTON/ Произведения на сайте Lib.ru]
Цитаты в Викицитатнике

Ги́лберт Кит Че́стертон (англ. Gilbert Keith Chesterton; 29 мая 1874 — 14 июня 1936) — английский христианский мыслитель, журналист и писатель конца XIX — начала XX веков. Рыцарь-командор со звездой ватиканского ордена Святого Григория Великого (KC*SG).

Биография

Честертон родился 29 мая 1874 года в лондонском районе Кенсингтон. Получил начальное образование в школе Святого Павла. Затем учился изобразительному искусству в художественной школе Слейда, чтобы стать иллюстратором, также посещал литературные курсы в Университетском колледже Лондона, но не закончил обучение. В 1896 году Честертон начинает работать в Лондонском издательстве Redway и T. Fisher Unwin, где остаётся до 1902 года. В этот период он также выполняет свою первую журналистскую работу в качестве фрилансера и литературного критика. В 1901 Честертон женился на Франсис Блог, с ней он прожил всю свою жизнь.

В 1902 ему доверили вести еженедельную колонку в газете Daily News, затем в 1905 Честертон начал вести колонку в The Illustrated London News, которую вёл на протяжении 30 лет.

По словам Честертона, будучи молодым человеком, он увлёкся оккультизмом и вместе со своим братом Сесилом один раз экспериментировал с доской для спиритических сеансов. Однако вскоре он разочаровался в подобных занятиях, обратился к христианству, а позже стал католиком. Христианская вера отложила глубокий отпечаток на всех его произведениях.

Честертон рано проявил большой интерес и талант к искусству. Он планировал стать артистом, и его писательское видение показывает умение преобразовывать абстрактные идеи в конкретные и запоминающиеся образы. Даже в его беллетристике осторожно скрыты притчи.

Честертон был большим человеком, его рост составлял 1 метр 93 сантиметра, и весил он около 130 килограммов. Он часто шутил над своими размерами. Во время Первой мировой войны девушка в Лондоне задала ему вопрос, почему он не «далеко на передовой»; Честертон ответил: «если вы зайдёте со стороны, то увидите, что я вполне себе там». В другом случае он сказал своему другу Бернарду Шоу: «Если кто-нибудь посмотрит на тебя, то подумает, что в Англии был голод». Шоу ответил: «А если посмотрят на тебя, то подумают, что ты его устроил». Однажды при очень сильном шуме Пэлем Грэнвил Вудхауз сказал:

Как будто Честертон упал на лист жести.

Честертон часто забывал, куда он должен был пойти, случалось, пропускал поезда, на которых должен был ехать. Несколько раз он писал телеграммы своей жене Фрэнсис Блог не из того места, где он должен был быть, такого содержания: «Я на Маркет Харборо. Где я должен быть?». На что она ему отвечала: «Дома». В связи с этими случаями и с тем, что в детстве Честертон был очень неуклюж, некоторые люди считают, что у него была диспраксия развития.

Честертон любил дебаты, поэтому нередко участвовал в дружеских публичных спорах с Бернардом Шоу, Гербертом Уэллсом, Бертраном Расселом, Кларенсом Дарроу. Согласно его автобиографии, он и Бернард Шоу играли ковбоев в немом кино, которое никогда не было выпущено. Большим другом Честертона был Хилер Беллок (с которым он тоже немало спорил). Также Гилберт Кит встречался с известным русским поэтом Николаем Гумилёвым во время пребывания того в Лондоне.

В 1914-1915 годах Честертон перенёс тяжёлую болезнь, а в 1918-м умер во Франции его брат Сесил, участвовавший в Первой Мировой войне. В следующем году писатель совершил поездку в Палестину; в начале 1921-го года отправился в Америку читать лекции.

В последние годы жизни Честертон, несмотря на слабое здоровье, продолжал работу, в том числе над газетой, доставшейся ему от брата, и совершил путешествия в Италию и Польшу; в это же время он начал выступать по радио.

Писатель скончался 14 июня 1936 г. в Биконсфилде (графство Бакингемшир), где он жил вместе с женой и приёмной дочерью. Заупокойную мессу возглавлял Архиепископ Вестминстера. Проповедь на панихиде в Вестминстерском соборе, состоявшейся уже 27 июня, прочитал Рональд Нокс. Честертон похоронен на католическом кладбище в Биконсфилде.

«Со мной он плакал», — Браунинг сказал, «Со мной смеялся», — Диккенс подхватил, «Со мною, — Блейк заметил, — он играл», «Со мной, — признался Чосер, — пиво пил», «Со мной, — воскликнул Коббет, — бунтовал», «Со мною, — Стивенсон проговорил, — Он в сердце человеческом читал», «Со мною, — молвил Джонсон, — суд вершил». А он, едва явившийся с земли, У врат небесных терпеливо ждал, Как ожидает истина сама, Пока мудрейших двое не пришли. «Он бедных возлюбил», — Франциск сказал, «Он правде послужил», — сказал Фома

Творчество

Всего Честертон написал около 80 книг. Его перу принадлежат несколько сотен стихотворений, 200 рассказов, 4000 эссе, ряд пьес, романы «Человек, который был Четвергом», «Шар и Крест», «Перелётный кабак» и другие. Широко известен благодаря циклам детективных новелл с главными персонажами священником Брауном и Хорном Фишером, а также религиозно-философским трактатам, посвящённым истории и апологии христианства.

• Роберт Браунинг (Robert Browning, 1903),
• Чарлз Диккенс (Charles Dickens, 1906),
• Джордж Бернард Шоу (George Bernard Shaw, 1909) [www.chesterton.ru/heretics/chapter04.asp]
• Роберт Луис Стивенсон (Robert Louis Stevenson, 1927)
• Чосер (Chaucer, 1932).
• Св. Франциск Ассизский (St. Francis of Assisi, 1923)
• Св. Фома Аквинский (St. Thomas Aquinas, 1933)
• Что стряслось с миром? (What’s Wrong with the World, 1910)
• Контуры здравого смысла (The Outline of Sanity, 1926)
• Наполеон Ноттингхилльский (The Napoleon of Notting Hill, 1904)
• Человек, который был Четвергом (The Man Who Was Thursday, 1908)
• Вечный Человек (The Everlasting Man, 1925) [www.chesterton.ru/everlasting-man/]
• Ортодоксия (Ortodoxy, 1908)[www.chesterton.ru/ortodoxy/index.html]
• Вот это (The Thing, 1929).
• Клуб удивительных промыслов (The Club of Queer Trades, 1905)
• Жив-человек (Manalive, 1912)
• Перелетный кабак (The Flying Inn, 1914)
• Пятёрка шпаг

Ссылки

• [www.chesterton.ru/ Тексты Г. К. Честертона на сайте «Честертон.ру»]
• [lib.ru/DETEKTIWY/CHESTERTON/ Г. К. Честертон] в библиотеке Максима Мошкова
• [kudryavitsky.narod.ru/chesterton.html Три рассказа о патере Брауне в пер. Анатолия Кудрявицкого]
• [www.belousenko.com/wr_Chesterton.htm Честертон в библиотеке А. Белоусенко]
• [www.cse.dmu.ac.uk/~mward/gkc/books/ большинство текстов Честертона в оригинале]
• [www.chesterton.org/ The American Chesterton Society]
• [www.gilbertmagazine.com/ Gilbert! the Magazine of G.K. Chesterton]
• [seance.ru/category/names/chesterton-gilbert-keith/ Гилберт Кийт Честертон на сайте журнала «Сеанс»]
• [az.lib.ru/c/chesterton_g_k/ Сочинения Честертона на сайте Lib.ru: Классика]
• [predanie.ru/lib/aut/69513/ Электронные и аудиокниги Честертона на сайте Предание.ру]
• [fantlab.ru/autor3182 Честертон, Гилберт Кит] на сайте «Лаборатория Фантастики»

Отрывок, характеризующий Честертон, Гилберт Кит

Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.