Ревзин, Григорий Исаакович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Г. Ревзин»)
Перейти к: навигация, поиск
Григорий Исаакович Ревзин

Григорий Ревзин на 2-м Московском урбанистическом форуме 5 декабря 2012 года
Род деятельности:

искусствовед, историк, журналист

Дата рождения:

3 декабря 1964(1964-12-03) (59 лет)

Место рождения:

Москва

Гражданство:

Россия Россия

Отец:

И. И. Ревзин

Мать:

О. Г. Ревзина

Запись голоса Г.И. Ревзина
Из интервью «Эхо Москвы»
19 октября 2013
Помощь по воспроизведению

Григо́рий Исаа́кович Ре́взин (род. 3 декабря 1964, Москва) — российский историк, искусствовед, архитектурный критик, журналист, колумнист; специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ» и партнёр КБ «Стрелка»[1][2].





Биография

Родился в 1964 году в Москве в семье в семье известных лингвистов Исаака Ревзина и Ольги Ревзиной (Карпинской).

Учился на отделении структурной и прикладной лингвистики филологического факультета МГУ, окончил отделение истории искусства исторического факультета МГУ.

В 1992 году защитил кандидатскую диссертацию под руководством Д. В. Сарабьянова на тему: «Проблема стиля в архитектуре неоклассицизма начала ХХ века», кандидат искусствоведения.

В течение 10 лет преподавал на кафедре истории русского искусства МГУ «Историю русского искусства XIX века». Г. И. Ревзин является автором более 50 научных статей по теории и истории архитектуры.

С 1996 по 2000 год — заместитель главного редактора журнала «Проект Россия», с 2001 года — главный редактор журнала «Проект Классика». Сотрудничал с «Независимой газетой», газетой «Сегодня», журналами Architectural Digest (AD) и Gentelmen’s Quarterly (GQ), с 1996 года — архитектурный обозреватель газеты «Коммерсантъ».

В 2000 и в 2008 годах являлся куратором Российского павильона на Венецианской биеннале[3].

Входит в Международный комитет по созданию музея в «Доме Мельникова» и сообщество «Сноб»[4].

Григорий Ревзин — один из последовательных критиков лужковского стиля в архитектуре Москвы.

С 2011 года — член градостроительного Совета Фонда «Сколково»[5].

Участник проекта «Последний адрес».

Семья

Зоя Ревзина — член ЦК партии левых эсеров, погибла.

Книги и некоторые статьи

  • Семиотика в архитектуроведении: проблемы взаимоотношения с другими научными парадигмами // Теория архитектуры. Сб. науч. тр. Под общ. ред. И. А. Азизян. — М.: ЦНИИПградостроительства, 1988. — С. 56—74.
  • Ренессансные мотивы в архитектуре неоклассицизма начала XX века // Иконография архитектуры. Сб. науч. тр. Под. общ. ред. А. Л. Баталова. — М., 1990. — С. 187—211.
  • Заказчик в архитектуре неоклассицизма начала XX века. К постановке проблемы // Архитектура и культура: Сборник материалов Всесоюзной научной конференции. Сост. сб. И. А. Азизян, Г. С. Лебедева, Е. Л. Беляева. — Ч. I. — М.: ВНИИТАГ, 1990. — C. 101—109.
  • Стиль как семантическая форма общности. К проблеме культурологического изучения архитектуры // Архитектура и культура. Сб. науч. тр. под ред. И. А. Азизян и Н. Л. Адаскиной. — М.: ВНИИТАГ, 1991. — С. 69—103.
  • К вопросу о принципе формообразования в архитектуре эклектики // Общество историков архитектуры. Архив архитектуры. Выпуск I. Предс. ред. кол. Швидковский Д. О. — М., 1992. — С. 142—164.
  • [projectclassica.ru/texts/index_texts.htm Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX века]. — М., 1992 (Общество историков архитектуры при Союзе архитекторов России. Архив архитектуры. Выпуск II).
  • Частный человек в русской архитектуре XVIII века. Три аспекта проблемы // Заказчик в истории русской архитектуры (Общество историков архитектуры. Архив архитектуры. Выпуск V). Отв. ред. вып.: Г. И. Ревзин, Вл. В. Седов. — М., 1994. — С. 217—249.
  • К проблеме романофильского направления в архитектуре русского ампира. Тезисы // Архитектура мира. — Вып. 3: Материалы конференции «Запад-Восток»: Античная традиция в архитектуре. Под ред. Н. Смолиной. — М.: Architectura, 1994. — С. 103—106.
  • [projectclassica.ru/texts/index_texts.htm Очерки по философии архитектурной формы]. — М.: ОГИ, 2002[8]. — 144 с. — 1500 экз. — ISBN 5-94282-083-X.
  • [archi.ru/lib/book.html?id=2146064918&fl=5&sl=2 На пути в Боливию. Заметки о русской духовности]. — М.: Проект Классика, ОГИ, 2006. — 576 с. — 3000 экз. — ISBN 5-94282-391-X.
  • [magazines.russ.ru/km/2006/2/re3.html «Нужно начать писать плохо». Григорий Ревзин о тупике авангарда, либеральном проекте и даче Пастернака] // «Критическая Масса». — 2006. — № 2.
  • [strelka.com/ru/magazine/2014/12/12/revzin-forum Высокое искусство архитектуры требует фаворитизма, тишины, тайны и фундаментальной непорядочности] // доклад Григория Ревзина на сессии Московского урбанистического форума, 2014.

Напишите отзыв о статье "Ревзин, Григорий Исаакович"

Примечания

  1. [www.strelkainstitute.com/ru/magazine/2014/12/12/revzin-forum Григорий Ревзин: «Высокое искусство архитектуры требует фаворитизма, тишины, тайны и фундаментальной непорядочности»]. www.strelkainstitute.com. Проверено 19 февраля 2016.
  2. inliberty. [www.youtube.com/watch?v=zLs2RoA-rmA Другая альтернатива: лекция Григория Ревзина] (3 августа 2015). Проверено 19 марта 2016.
  3. [os.colta.ru/art/projects/86/details/3198/ Евгений Асс: «Это чудовищное поражение русской архитектурной мысли» на openspace.ru]
  4. [www.snob.ru/profile/about/5326 Про меня — Григорий Ревзин — Снобщество — Сноб]
  5. [i-gorod.com/team/revzin Сколково. Люди в проекте]
  6. 1 2 [www.rusperson.com/html/24/RU01004559.htm Ревзин Григорий Исаакович]
  7. Ревзин Г. И. Неоклассицизм в русской архитектуре начала XX века. — М., 1992. — С. 4. — 169 с.
  8. Раппапорт, А. Живые размышления о смерти (рецензия на книгу Гр. Ревзина «Очерки по философии архитектурной формы»). — Проект Россия / Project Russia. — 2003. — № 3. — С. XXXII—XXXIV.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ревзин, Григорий Исаакович


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.