Терборх, Герард

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Г. Терборх»)
Перейти к: навигация, поиск
Герард Терборх

Автопортрет (1668), Маурицхейс, Гаага
Дата рождения:

1617(1617)

Место рождения:

Зволле

Дата смерти:

8 декабря 1681(1681-12-08)

Место смерти:

Девентер

Жанр:

жанровая живопись

Работы на Викискладе

Герард Терборх (нидерл. Gerard ter Borch; конец декабря 1617, Зволле8 декабря 1681, Девентер) — нидерландский живописец.





Биография

Герард Терборх считается одним из главных мастеров голландской жанровой живописи. Свои первые шаги в искусстве он сделал под руководством своего отца, Герарда Терборха Старшего. Первые картины младшего Герарда, датированные 1625 годом, бережно хранил отец, они сохранились и до нашего времени. Это жанровые сцены, преимущественно ландшафты в окрестностях города Зволле. К 1632 году относятся упоминания о пребывании Герарда Терборха в Амстердаме. В 1633 году Герард Терборх отправился учиться в Харлем к пейзажисту Питеру де Молину. Двумя годами позже он получил должность мастера и соответственно право подписи собственных работ. Первая картина мастера Терборха датируется 1635 годом. Летом того же года Терборх уехал в Лондон к своему дяде, Роберту Ван Версту, успешному гравёру по меди. Здесь он познакомился с Антонисом Ван Дейком. Приблизительно в 1636 году Терборх вернулся на некоторое время в Зволле. Откуда он ездил учиться в Италию и Испанию. В Мадриде он написал портрет испанского короля Филиппа IV, который не сохранился. С 1640 по 1645 год он проживал в Голландии, преимущественно в Амстердаме.

В Амстердаме проснулся его интерес к жанровой живописи. Он стал популярным портретистом благодаря своей поездке в Мюнстер на мирные переговоры между Голландией и Испанией в 1646 году по приглашению голландского посла Адриана Поу. В Мюнстере Терборх написал портреты присутствовавших на переговорах дипломатов, чем привлёк внимание испанского посла графа Пеньеранда. Граф принял Терборха на службу, и Герард Терборх присутствовал при заключении сепаратного мира между Голландией и Испанией 15 мая 1648 года. Это событие он запечатлел в своей известной картине «Заключение мира в Мюнстере», хранящейся в настоящее время в Национальной галерее в Лондоне. В том же году Герард Тербох вернулся в Голландию и работал в разных городах страны. Он жил поочерёдно в Амстердаме, Гааге, Харлеме, Кампене и Зволле. За короткое время он достиг настоящего мастерства в жанровой живописи и стал наиболее значительным представителем жанра. После женитьбы 14 февраля 1654 года остался в Девентере. С 1660 года он всё больше тяготел к портретной живописи, в это время Терборхом было создано лишь несколько жанровых картин.

Стиль

Несмотря на длительное пребывание в заграничных поездках, Герард Терборх остался верным голландской школе живописи. В ранних работах отчётливо прослеживается влияние Питера Кодде и Виллема Корнелиса Дейстера и чувствуется интерес художника к изображению человеческих фигур. Люди на картинах Терборха освещены обычно с одной стороны или находятся в скудно обставленных помещениях. Если вначале Терборх пишет в основном сцены из крестьянской жизни и солдат, то с 1648 года он специализируется на интерьерных сценах с небольшим количеством человеческих фигур: галантных пар, дам за чтением, письмом и музицированием.

Герард Терборх по-новому решил задачу расположения фигур и стал примером для подражания молодых мастеров — Габриэля Метсю, Питера де Хоха и Яна Вермеера.

На портретные работы Герарда Терборха повлиял харлемский художник Хендрик Пот. Стиль Терборха сформировался к началу 1640-х годов и почти не менялся. Люди на портретах Герарда Терборха обычно одеты в чёрное и расположены на нейтрально сером фоне.

Иллюстрации

Напишите отзыв о статье "Терборх, Герард"

Литература

  • Виппер Б. Р. Очерки голландской живописи эпохи расцвета (1640–1670). М., 1962

Ссылки


Отрывок, характеризующий Терборх, Герард

– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.