Шенгели, Георгий Аркадьевич
Поделись знанием:
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
(перенаправлено с «Г. Шенгели»)
| Георгий Шенгели | |
 | |
| Имя при рождении: |
Георгий Аркадьевич Шенгели |
|---|---|
| Псевдонимы: |
Д. Сибиряков, Платон Ковров, Сержант Снайперенко |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
СССР |
| Род деятельности: |
поэт, переводчик, стиховед, литературный критик |
| Годы творчества: |
1914—1956 |
| Жанр: |
проза, стихотворение, поэма, повесть |
| Язык произведений: | |
| Дебют: |
"Розы с кладбища" |
Гео́ргий Арка́дьевич Шенге́ли (20 апреля (2 мая) 1894 года, Темрюк — 15 ноября 1956 года, Москва) — русский поэт и переводчик, критик, филолог-стиховед.
Содержание
Биография
Родился 20 апреля (2 мая) в Темрюке. Отец — Аркадий Александрович Шенгели (1853—1902), адвокат; мать — Анна Андреевна, урожд. Дыбская (1862—1900). В 1898 году семья переехала в Омск. После смерти родителей Шенгели с сестрой был взят на попечение бабушкой со стороны матери — Марией Николаевной Дыбской (1840—1914) и жил у неё в Керчи.
Учился в Александровской гимназии, где с третьего класса стал подрабатывать репетиторством. С 1909 г. сотрудничал в газетах «Керчь-Феодосийский курьер», «Керченское слово» и др., писал хронику, фельетоны, статьи по авиации. В том же году сошёлся с товарищем по гимназии С. А. Векшинским, с которым дружил до последних дней.
В 1912 году начал писать стихи, заинтересовался стиховедением. Благодаря учителю французского языка С. Краснику приобщился к французской поэзии. В конце 1913 года опубликовал в газете (анонимно или под псевдонимом) первые стихи.
В январе 1914 года познакомился с приехавшими в Керчь на «олимпиаду футуризма» И. Северяниным, Д. Бурлюком, В. Баяном и В. Маяковским. Сильным влиянием Северянина отмечен дебютный сборник стихов Шенгели «Розы с кладбища» (1914), в котором автор вскоре разочаровался и уничтожил все доступные ему экземпляры. В том же году выступил с первой публичной лекцией «Символизм и футуризм».
Летом 1914 года поступил на юридический факультет Московского университета; несколько месяцев жил в Москве, гостил у Д. Бурлюка на хуторе под Москвой. Поздней осенью перевёлся в Харьковский университет, где служил его дядя — профессор химии Владимир Андреевич Дыбский, чья дочь Юлия стала первой женой Шенгели. В 1916—1917 годах совершил два всероссийских турне с И. Северяниным, выпустил сборник стихотворений «Гонг», отмеченный Ю. Айхенвальдом в петербургской газете «Речь». В 1918 году окончил университет, в том же году вышел сборник его стихотворений «Раковина», знаменующий переход к более аскетической стилистике и демонстрирующий отточенную технику и литературную эрудицию. Печатался в харьковском журнале «Колосья».
Весной 1919 года был командирован в Крым, получил назначение «комиссаром искусств» в Севастополь. Летом, после эвакуации Крыма, вынужден был скрываться; с фальшивым паспортом, выданным Севастопольской парторганизацией, пробрался в Керчь, а осенью — в Одессу.
Осенью 1921 года вернулся в Харьков, а в конце марта 1922 года переехал в Москву, где познакомился с поэтессой Ниной Манухиной, ставшей через два года его второй женой. За «Трактат о русском стихе» избран действительным членом ГАХН. В 1925—1927 годах — председатель Всероссийского союза поэтов. Преподавал в ВЛХИ.
С середины 1930-х годов оригинальных стихов практически не публиковал, но занимался активной переводческой и организаторской деятельностью (в 1930-е годы заведовал переводами «литературы народов СССР» в Госиздате).
Известны его теоретические работы по стиховедению «Трактат о русском стихе» (1921, 2 изд. — 1923) и «Практическое стиховедение» (1923, 1926, в третьем и четвёртом изданиях — «Техника стиха», 1940, 1960), сыгравшие важную роль в изучении русского стиха (в частности, Шенгели одним из первых, вслед за Брюсовым, обратил внимание на дольник в русской поэзии).
В истории русской литературы известна также его острая полемика с Маяковским (памфлет «Маяковский во весь рост», 1927).
Сочинения
Поэзия
- Розы с кладбища: (Поэзы). Керчь: Тип. П. Крайденко, 1914. — 60 с. — 500 экз.
- Зеркала потускневшие: Поэзы. Кн. II. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1915. — 8 с. — 150 экз.
- Лебеди закатные: Поэзы. Кн. III. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1915. — [15] с. — 150 экз.
- Гонг: Поэзия. Кн. V. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1916. — 94 с.
- Апрель над обсерваторией. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1917. — 14 с.
- Раковина: Стихи. Б. м.: Камена. (Тип. Нотовича в Керчи), 1918. — 72 с. — 1200 экз.
- Еврейские поэмы. Харьков: Гофнунг, 1919. — 28 с.
- Еврейские поэмы. Изд. 2-е. Одесса: Аониды, 1920. — 32 с. — 3360+40 нумер. экз.
- Нечаев: Драм. поэма. Одесса: Изд. Губнарообраза, 1920. — 40 с.
- 1871: Драм. сцены в стихах. Одесса: Всеукр. Гиз, 1921. — 28 с. — 1500 экз.
- Изразец: Четвёртая книга стихов. Одесса: Всеукр. Гиз, 1921. — 32 с. — 2000 экз.
- Раковина / Худ. Е. Белуха. М.; Пг.: Гиз, 1922. — 120 с. — 2000 экз.
- Броненосец Потемкин: Драм. поэма. М.: Красная новь, 1923. — 92 с. — 10000 экз.
- Норд. М.: Всерос. союз поэтов, 1927. — 86 с. — 1000 экз. — 70 к. (В продажу не поступил.)
- Планер: Стихи / Худ. Н. Ушакова. М.: ГИХЛ, 1935. — 207 с., 1 л. портр. — 5000 экз. — 4 р. 25 к.
- Избранные стихи: 1914—1939 / Предисл. А. И. Белецкого; Худ. Б. Шварц. М.: Гослитиздат, 1939. — 240 с., 1 л. портр. — 10000 экз. — 4 р. 75 к.
- Вихрь железный: Поэмы / [Послесл. М. Шаповалова; Худож. Б. Косульников]. М.: Современник, 1988. — 123, [2] с. — (Рос. поэма).
Переводы
- Эредиа Ж. М. Избранные сонеты / Пер. Г. Шенгели. Одесса: Омфалос, 1920. — 44, III с.
- Верхарн Э. Полное собрание поэм в переводах Георгия Шенгели. М.: Гос. изд-во, 1922—1923.
- Т. 2: Вечера; Разгромы; Чёрные факелы. — 1922. — 80 с.
- Т. 3: Призрачные деревни; Появившиеся на моём пути; Лозы моей стены. — 1923. — 80 с.
- Т. 5: Галлюцинирующие селения; Города-спруты. — 1923. — 124 с.
- Т. 6: Многообразное сияние. — 1922. — 68 с.
- Гейне Г. Избранные стихотворения / В пер. Г. Шенгели. [М.]: Гос. изд., [1924]. — [2], 21—68 c.
- Гюго В. Революция: Поэма / Пер. Г. Шенгели. М.; Л.: Гиз, 1925. — 48 с. — 7000 экз. — 30 к.
- Гюго В. Избранные стихи / Пер. и примеч. Г. Шенгели; Вступ. статья Ю. Данилина. М.: Гослитиздат, 1935. — 348 с. — 10000 экз. — 5 р.
- Гюго В. Избранные стихотворения / Пер., предисл. и прим. Г. Шенгели. М.: Гослитиздат, 1936. — 62 с. — 100000 экз. — 30 к.
- Байрон Д. Г. Собрание поэм / В пер. Г. Шенгели; Вступ. статья М. Заблудовского. — М.: Гослитиздат, 1940. — 20000 экз.
- Т. 1: Гяур; Абидосская невеста; Корсар; Лара; Осада Коринфа. — 304 с.
- Т. 2: Паризина; Шильонский узник; Беппо; Мазепа; Пророчество Данте; Видение суда; Бронзовый век; Остров. — 304 с.
- Сейтлиев К. Систр: Избр. стихи / Пер. с туркм. [и предисл.] Г. Шенгели. Ашхабад: ТуркменОГИЗ, 1944. — 52 с. — 5000 экз. — 3 р.
- Махтумкули. Избранные стихи / Пер. с туркм. Г. Шенгели; Вступ. статья Е. Э. Бертельса. М.: Гослитиздат, 1945. — 288 с. — 10000 экз. — 2 р.
- Шасенем и Гариб: Нар. дестан / Пер. с туркм. Н. Манухина и Г. Шенгели; [Предисл. и коммент. Б. Каррыева]. Ашхабад: Туркменгиз, 1945. — 160 с. — 7000 экз. — 10 р.
- Шасенем и Гариб: Нар. роман / Пер. с туркм. Н. Манухиной и Г. Шенгели; [Послесл. Н. Манухиной; Илл.: И. Бекетов]. М.: Гослитиздат, 1946. — 175 с., 1 л. илл. — 25000 экз. — 6 р.
- Байрон Д. Г. Дон-Жуан / Пер., послесл. и примеч. Г. Шенгели; [Илл. Г. А. Ечеистов]. М.: ГИХЛ, 1947. — 572 с. — 55000 экз. — 18 р.
- Барбарус И. Избранные стихи / Пер. Г. Шенгели; [Вступит. статья: Л. Тоом]. М.: Гослитиздат, 1947. — 252 с. — 10000 экз. — 7 р. 50 коп.
- Избранное: [Стихи] / [Пер. Г. Шенгели; Вступит. статья: Н. Андрезен; Илл.: Э. Лепп]. Таллин: Худ. лит-ра и иск-во, 1948. — 246 с. — 5000 экз. — 15 р.
- Лахути А. Пери счастья: Поэма / Пер. с тадж. Г. Шенгели; [Илл.: П. Зобнин]. Сталинабад: Гос. изд. Тадж. ССР, 1948. — 88 с. — 7000 экз. 2 р. 50 к.
- Гюго В. Возмездие / Пер. с франц. Г. Шенгели. [Ред. пер., предисл. и коммент. Ю. Данилина; Илл. Ф. Константинов]. М.: Гослитиздат, 1953. — 212 с. — 10000 экз. — 6 р. 60 к.
- Верлен П. Избранное из его восьми книг, а также юношеских и посмертно изданных стихов / [Сост. и послесл. В. Перельмутера; Худож.: Ю. Боярский]. М.: Моск. рабочий, 1996. — 238 с.
Литературоведение, стиховедение, педагогика
- Два «Памятника». Сравнительный разбор озаглавленных этим именем стихотворений Пушкина и Брюсова. Пг.: Кн-во «L’oiseau bleu», 1918. — 24 с.
- Трактат о русском стихе. Ч. 1: Органическая метрика. Одесса: Всеукр. гос. изд., 1921. — 96 с.
- Изд. 2-е, перераб. М.—Пг.: Гос. изд., 1923. — 184 с.
- Практическое стиховедение. М.: Кн-во писателей в Москве, 1923. — 128 с.
- Изд. 2-е., испр. и доп. Л.: Прибой, [1926]. — 119 с.
- Как писать статьи, стихи и рассказы. М.: «Правда» и «Беднота», 1926. — 78, [1] с.
- 2-е изд. М.: «Правда» и «Беднота», 1926. — 78, [1] с.
- 3-е изд. М.: «Правда» и «Беднота», 1926. — 78, [1] с.
- Изд. 4-е, исправл. и дополн. 16—21 тысяча. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1927. — 80, [1] с. — 6000 экз. — 80 к.
- Изд. 5-е, исправл. и дополн. 22—25 тысяча. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1928. — 79, [1] с. — 4000 экз. — 90 к.
- Изд. 6-е, исправл. и дополн. 26—32 тысяча. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1929. — 79, [1] с. — 7000 экз. — 90 к.
- Изд. 7-е, исправл. и дополн. 33—39 тысяча. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1930. — 79, [1] с. — 8000 экз. — 80 к.
- Маяковский во весь рост. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1927. — 51, [1] с. — 4000 экз. — 55 к.
- Школа писателя. Основы литературной техники. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1929. — 111, [1] с. — 4000 экз. — 1 р. 50 к.
- Изд. 2-е. М.: изд-во Всерос. союза поэтов, 1930. — 111, [1] с. — 5000 экз. — 1 р. 50 к.
- Техника стиха. Практ. стиховедение. [Изд. 3, перер.]. М.: Сов. писатель, 1940. — 136 с. — 5000 экз. — 7 р. 75 к.
- Техника стиха / [Предисл. Л. И. Тимофеева]. М.: Гослитиздат, 1960. — 312 с. — 8000 экз. — 8 р. 30 к.
Собрания сочинений
- Иноходец: Собр. стихов. Повар базилевса: Византийская повесть. Литературные статьи. Воспоминания / Изд. подготовлено В. Перельмутером. М.: Совпадение, 1997. — 544 с. — ISBN 5-86435-011-7.
См. также
Напишите отзыв о статье "Шенгели, Георгий Аркадьевич"
Литература
- Автобиографическая проза. Предисл., публ. и примеч. К. Ю. Постоутенко // Лица: Биогр. альм. Вып. 5. М.-Спб., 1994. С. 374—385.
- Безносов Д. Д.. [www.ng.ru/poetry/2014-08-14/5_shen.html Метафора, увиденная воочию. Авангардный классицист Георгий Шенгели: [Рецензия на книгу: Георгий Шенгели. Избранное / Сост., вступ. и прим. В. Перельмутера. — М.: Sam & Sam, 2013. — 400 с.]] // НГ Ex libris. — 2014. — 14 августа.
- Кривцова А. В., Ланн Евг. О Шенгели. Публ., вступ. заметка и примеч. П. Нерлера // Вопросы литературы. 1987. № 6. С 278—280.
- Молодяков В. Э. Георгий Шенгели. Биография. — М. : Водолей, 2016. — 616 с. — ISBN 978-5-91763-324-4.</span>
- Очерки белогвардейского тыла. Главы из романа-хроники Г. А. Шенгели «Чёрный погон». Публ. А. В. Маньковского // Встречи с прошлым: Сб. материалов ЦГАЛИ СССР. Вып. 7. М.: Сов. Россия, 1990. — С. 122—156.
- Постоутенко К. Ю. Маяковский и Шенгели (к истории полемики) // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1991. Т. 50. № 6. С. 231—240.
- Постоутенко К. Ю. 75 лет книге (Георгий Шенгели. «Гонг». 1916—1991) // Памятные книжные даты. 1991. М., 1991. С. 174—177.
- Свободный стих. Вступ. статья, публ. и коммент. К. Ю. Постоутенко // Шестые тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1992. С. 269—300.
- Постоутенко К. Ю. Г. А. Шенгели о семантике метра (К итогам русской нормативной поэтики) // Культура русского модернизма (UCLA Slavic Studies. Vol. 1). М., 1993. С. 280—290.
- Рудин из Брюсовского института (Письма Г. А. Шенгели М. М. Шкапской. 1923—1932). Публ. С. Шумихина // Минувшее: Ист. альм. Вып. 15. СПб.: Atheneum-Феникс, 1994. С. 248—282.
- Постоутенко К. Ю. Анна Ахматова и Георгий Шенгели: к истории взаимоотношений // Поэзия и живопись. Сборник трудов памяти Н. И. Харджиева. М., 2000. C. 727—735.
Ссылки
- [www.vekperevoda.com/index1.htm Избранное в библиотеке сайта «Век перевода»]
- [www.vekperevoda.com/1887/shengeli.htm Страница на сайте «Век перевода»]
- [www.byzantion.ru/ltr/shengeli.html Поэма «Повар базилевса»]
- [philologos.narod.ru/shengeli/shengeli.htm «Техника стиха» на сайте Philologos]
- [web.archive.org/web/20061018220321/a88.narod.ru/ars003.htm Арсений Тарковский. «Мой Шенгели»]
- [www.youtube.com/watch?v=P53gjKFOAkw Сергей Арканников читает стихи Георгия Шенгели]
Отрывок, характеризующий Шенгели, Георгий Аркадьевич
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Категории:
- Родившиеся 2 мая
- Родившиеся в 1894 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Темрюке
- Умершие 15 ноября
- Умершие в 1956 году
- Умершие в Москве
- Поэты по алфавиту
- Поэты России XX века
- Переводчики по алфавиту
- Переводчики поэзии на русский язык
- Переводчики СССР
- Переводчики с английского языка
- Переводчики с французского языка
- Переводчики с немецкого языка
- Переводчики с туркменского языка
- Писатели по алфавиту
- Выпускники Харьковского университета
- Стиховеды
- Русские поэты
- Поэты русского авангарда
- Поэты СССР
- Поэты России
- Переводчики России
- Персоналии:Керчь
- Персоналии:Одесса:Литература
- Похороненные на Ваганьковском кладбище
