д’Адзельо, Роберто Тапарелли

Роберто Тапарелли д'Адзельо
Roberto Taparelli d'Azeglio
Род деятельности:	политика, искусство
Дата рождения:	24 сентября 1790(1790-09-24)
Место рождения:	Турин
Гражданство:	Италия Италия
Дата смерти:	23 декабря 1862(1862-12-23) (72 года)
Место смерти:	Рим
Награды и премии:

Джузе́ппе Непомуче́но Робе́рто Тапаре́лли д’Адзе́льо (итал. Giuseppe Nepomuceno Roberto Taparelli d'Azeglio; 24 сентября 1790, Турин, Сардинское королевство, — 23 декабря 1862, Рим, Папская область) — итальянский сенатор и живописец, старший брат Массимо д’Адзельо.

Был сторонником короля Сардинского королевства Карла-Альберта, взошедшего на трон после смерти своего кузена Карла Феликса и, до 1847 года, пользовался большой популярностью.

Впоследствии он посвятил себя исключительно изящным искусствам, преимущественно живописи, был сенатором и директором королевской картинной галереи.

Его «Studj storici e archeologici sulle arti del disegno» (Флоренция, 1862) содержат очень важные указания по истории живописи. Другое его сочинение, «Ritratti duomini illustri dipinti da illustri artefici estratti dall' antica raccolta dei Reali di Savoia», появилось только после его смерти (Флоренция, 1863).

Его сын Витторио родился в 1815 году, с ноября 1850 года служил послом в Лондоне, сначала от туринского кабинета, а потом от Итальянского королевства, и в 1869 году был отозван. Другой брат Роберто, патер Луиджи Тапарелли (умер 24 сентября 1862 года в Риме), был иезуитом и известен как ревностный защитник папства, особенно благодаря своей деятельности в «Civilta cattolica».

Источники

• Азеглио, Роберто // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Д’Адзельо, Роберто Тапарелли

Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.