Карл I д’Альбре

Шарль (Карл) I д’Альбре фр. Charles Ier d'Albret<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">«...de Lebret...connetable de France» Печать Шарля I д'Альбре, 1408 год</td></tr>
сеньор д'Альбре
1401 — 1415
Предшественник:	Арно Аманье IX д’Альбре
Преемник:	Карл II д’Альбре
коннетабль Франции
1402 — 1411
Предшественник:	Людовик де Сансерр
Преемник:	Валеран III де Люксембург (назначен Бургиньонами)
коннетабль Франции (вторично)
1413 — 1415
Преемник:	Бернар VII д’Арманьяк
виконт де Тарта, де Марамн, де Дакс, сеньор де Нерак, граф де Дрё
1401 — 1415
Предшественник:	Арно Аманье IX д’Альбре
Преемник:	Карл II д’Альбре
Вероисповедание:	католик
Рождение:	ок. 1370
Смерть:	25 октября 1415(1415-10-25) Азенкур
Род:	Альбре
Отец:	Арно Аманье IX д’Альбре
Мать:	Маргаритта де Бурбон, дочь Пьера I де Бурбона
Супруга:	Мари, дама де Сюлли
Дети:	Екатерина, Жанна, Шарль, Гийом, Жан

Шарль (Карл) I (фр. Charles Ier d'Albret; ок. 1370 — 25 октября 1415) — сеньор д'Альбре, виконт де Тарта, де Марамн, де Дакс, сеньор де Нерак, граф де Дрё, коннетабль Франции, французский военачальник времен Столетней войны, командующий французской армией в битве при Азенкуре.

Жизнь

Старший сын Арно Аманье IX д’Альбре и Маргаритты де Бурбон, двоюродный брат (по матери) короля Карла VI Безумного (мать Шарля д`Альбре была дочерью Пьера I де Бурбона, сестрой Жанны де Бурбон, жены короля Карла V Мудрого).
Королевским ордонансом 1375 года он был объявлен племянником короля Карла V с правом ношения королевских лилий на гербе. После смерти отца в 1401 году унаследовал многочисленные земельные владения и титулы.

В 1401 году, через год после женитьбы, вступает в права пользования владениями своей жены, Мари де Сюлли, дамы де Краон, вплоть до её смерти. В 1402 году сдает их в аренду герцогу Анжуйскому, Людовику II, в том числе и родовое поместье жены, Краон. А незадолго до смерти жены, и Шатонёф. После смерти Мари в конце 1409 года, вынужден вернуть часть владений законному наследнику, Жоржу де ла Тремуйлю, сыну Мари от первого брака с Ги VI де ла Тремуйлем.

В феврале 1403 года стал крестным отцом одиннадцатого ребёнка в королевской семье Карла VI Безумного и Изабеллы Баварской, будущего короля Карла VII.

Военная карьера

Начинал военную карьеру под началом Бертрана дю Геклена, коннетабля Франции. В 1390 году отправился с экспедицией в Африку под началом Людовика II Доброго де Бурбона, действующего по просьбе Генуэзской республики, участвовал в осаде Туниса и Карфагена, сражался вместе с Филиппом II Смелым и Ги VI де ла Тремуйлем. С 1404 года сражался в Гаскони против англичан.
По предложению Людовика Орлеанского, брата короля, 4 января 1402 года назначен Карлом VI Безумным коннетаблем Франции. Будучи приверженцем партии арманьяков, смещен с поста в 1411 году партией бургиньонов, заменившей его Валераном III Люксембургом. После смерти последнего в 1413 году был заново назначен коннетаблем. В этом же году назначен капитаном города Мелён.
Главнокомандующий французской армией в битве при Азенкуре. (25 октября 1415 года), убит в сражении.

Брак и дети

С 27 января 1400 года женат на Мари де Сюлли (1364—1409), дочери Луи де Сюлли (внук Людовика I де Бурбона) и Изабеллы де Краон, вдове Ги IV де ла Тремуйля
Шарль был троюродным братом Мари де Сюлли, так как они оба были правнуками Людовика I де Бурбона: Шарль по деду (Пьер I де Бурбон) через мать (Маргариту де Бурбон), а Мари по бабушке (Маргаритта де Бурбон — дочь Людовика I) через отца (Луи де Сюлли). В браке родились:

• Екатерина (род. 1401), муж — Шарль де Монтегю, сеньор де Маркусси.
• Жанна (1403—1435), с 1422 — жена Жана I де Грайи, графа де Фуа, мать Гастона IV де Фуа, прабабушка Франциска Феба, короля Наварры и Екатерины де Фуа, королевы Наваррской, жены Жана III д’Альбре.
• Карл II (1407—1471), сеньор д'Альбре, граф де Дрё, с 1417 женат на Анне д’Арманьяк (родилась в 1399), дочери Бернара VII д’Арманьяка, дед Алена д’Альбре, прадед Жана III д’Альбре, короля Наварры.
• Гийом (ум. 1429), сеньор д’Орваль, погиб в битве при Руврэ (битва Селёдок).
• Жан.

Родственные связи

Шарль I д'Альбре находился в близком кровном родстве со многими видными деятелями эпохи и с французскими королями. Потомок короля Людовика Святого в 5 колене через его сына Роберта де Клермона. Внук Пьера I де Бурбона, племянник короля Карла V Мудрого, двоюродный брат короля Карла VI Безумного. Его потомки становятся королями Наварры через его внука, Гастона IV де Фуа, женившегося на королеве Наварры, Элеоноре Арагонской. Прадед Алена I д'Альбре, дочь которого, Шарлотта д'Альбре, жена Чезаре Борджиа и мать его единственного законного ребёнка, Луизы Борджиа.
И наконец, потомок в 7 колене, Генрих IV Наваррский, король Франции.

Через браки его потомков в род д'Альбре вплетались такие известные рода как д'Арманьяк, Роган, Фуа, Бигорр, Беарн, Блуа-Шатийон и другие, присоединяя свои земли к звладениям д'Альбре, которые впоследствии отошли королям Франции.

Библиография

• Françoise Autrand: Charles VI – La folie du Roi, Paris 1986.
• Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9

Ссылки

• Gérard Galand, [books.google.fr/books?id=MgD27QcGTiUC&lpg=PA96&dq=n%C3%A9-vers-1370%20d%27Albret%20-Albert&pg=PA96#v=onepage&q&f=false Les seigneurs de Châteauneuf-sur-Sarthe en Anjou: de Robert le Fort à la Révolution, vers 852-1791], Éditions Cheminements, 2005, p. 96
• gallica.bnf.fr/RequestDigitalElement?O=NUMM-208769&E=PNG&Deb=128&Fin=128&Param=D
• [users.podolsk.ru/c1035680/Albret.htm Сиры д'Альбре, виконты де Тартас, короли Наварры]
• [racineshistoire.free.fr/LGN/PDF/Craon.pdf Les seigneurs de Craon, род сеньоров де Краон]
• [www.william1.co.uk/bl1.htm#bl1l1 Ветка рода де Сюлли]
• [fmg.ac/Projects/MedLands/BOURBON.htm Бурбоны]
• [genealogiequebec.info/testphp/info.php?no=22599 Генеалогическое древо Ги IV де ла Тремуйля]
• [www.azincourt-medieval.fr/ Битва при Азенкуре]
• [fmg.ac/Projects/MedLands/GASCONY.htm#_Toc206814890 Сайт Foundation for Medieval Genealogy: Сеньоры д'Альбре]
• [www.knightsofavalon.com/a/Home.html Knights of Avalon], [www.knightsofavalon.com/Charles_dAlbret_Conversion.jpg миниатюра Шарля д'Альбре]

Отрывок, характеризующий Карл I д’Альбре

Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.