Д’Аркур, Франсуа-Анри

Франсуа-Анри д'Аркур фр. François-Henri d'Harcourt<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фрагонар. Франсуа-Анри д'Аркур (около 1769)</td></tr>
Герцог д'Аркур
1775 — 1802
Предшественник:	Анн-Пьер д'Аркур
Преемник:	Мари-Франсуа д'Аркур
Губернатор Нормандии
1775 — 1789
Предшественник:	Анн-Пьер д'Аркур
Губернатор Дофине
1787 — 1789
Рождение:	12 января 1726(1726-01-12) Париж
Смерть:	22 июля 1802(1802-07-22) (76 лет) Стейнс
Род:	Аркуры
Отец:	Анн-Пьер д'Аркур
Мать:	Тереза Евлалия де Бополь де Сент-Олер
Военная служба
Годы службы:	1739—1775
Звание:	генерал-лейтенант
Сражения:	Война за Австрийское наследство Семилетняя война
Награды:

Франсуа-Анри д’Аркур (фр. François-Henri d'Harcourt; 22 января 1726, Париж — 22 июля 1802, Стейнс (графство Суррей), известный как «граф де Лилльбон» — французский государственный деятель, маркиз де Бёврон, граф де Лилльбон, 5-й герцог д’Аркур, пэр Франции, лейтенант-генерал Нормандии, воспитатель дофина, член Ассамблеи нотаблей, член Французской Академии, хранитель орифламмы, рыцарь орденов короля.

Биография

Старший сын маршала Франции герцога Анн-Пьера д’Аркура и Терезы Евлалии де Бополь де Сент-Олер.

Поступил на службу 27 марта 1739 корнетом в Королевский кавалерийский полк. 2 марта 1741 стал капитаном драгунского полка Аркура. Командовал ротой в 20-тыс. корпусе герцога д’Аркура, посланном в марте 1742 в Баварию.

Затем служил под командованием Морица Саксонского, направленного в Богемию на соединение с войсками маршала Мальбуа, участвовал во взятии Элленбогена и Кадена, и оказании помощи Браунау и Эгеру.

Был лагерным адъютантом в сражении 28 мая 1743 у Декендорфа на Дунае, где французы были разбиты австрийскими войсками генерала Кевенхюллера. Был взят в плен вражескими гусарами, но через несколько дней отпущен под честное слово.

7 июня 1743 получил командование своим полком, вернулся во Францию с Баварской армией в июле.

В 1744 участвовал в победе над генералом Надашди у Саверна, затем, после соединения армий Мозеля и Рейна, сражался в Германии при атаке ретраншементов и деревни Суффельсхейм. Принимал участие в оккупации графства Нулленбург и территории Австрии между верхним Дунаем и озером Констанц, а также во взятии Вальдсхута, Зекингена, Лоффенбурга и Рейнфельда; зиму провел в Швабии под началом маршала Куаньи.

В 1745 находился в армии принца де Конти, державшего оборону на Нижнем Рейне. В следующем году снова был под командованием де Конти, в составе корпуса графа д’Эстре выступил из лагеря в Мобёже в Брабант, до Эренталя, после чего участвовал в осаде Монса, Шарлеруа и Намюра. Закончил кампанию в Намюре, куда вступил со своим полком 5 октября.

В 1747 три месяца стоял в лагере под командованием графа де Сен-Жермена в составе группы войск, которая должна была прикрывать отступление армии после битвы при Лауфельде, в случае неблагоприятного развития событий.

Затем участвовал в осаде Берген-оп-Зоома.

1 января 1748 произведен в бригадиры драгун. Кампанию этого года провел на побережье Нормандии.

1 февраля 1755 получил генеральное лейтенантство в Верхней Нормандии и управление Старым Руанским дворцом. Служил в лагере Гавра в 1755.

1 марта 1757 направлен в Германскую армию, участвовал в завоевании Восточной Фризии и взятии Эмбдена, под началом маркиза де Дове. 12 ноября получил позволение пользоваться герцогскими почестями.

1 мая 1758 произведен в лагерные маршалы. Покинул свой полк и продолжил службу в Германии, участвовал в битве при Крефельде, а в 1759 при Миндене, и во многих делах в 1760—1761.

25 июля 1762 произведен в лейтенант-генералы.

В 1775 стал герцогом д’Аркуром и был назначен великим бальи Руана и губернатором Нормандии. В этой должности руководил масштабными работами по строительству укрепленного порта в Шербуре. В 1786 для инспектирования работ в Нормандию прибыл лично король Людовик XVI; герцог принимал Е. К. В. в своем замке Тюри-Аркур.

В следующем году король также назначил д’Аркура воспитателем дофина Луи-Жозефа и губернатором Дофине.

После смерти дофина в 1789 вернулся в Кан, где из-за дороговизны продуктов питания начинались волнения. Губернатор был свидетелем революционного мятежа, убийства толпой пехотного майора графа де Бельзенса, преданного своими солдатами, и после малоудачной попытки остановить беспорядки, был вынужден спасаться бегством в Париж.

В 1790 году переехал на территорию империи в Аахен, затем эмигрировал в Англию, где поселился у родственников из британской ветви дома д’Аркур. Был принят при дворе Георга III, с 1792 являлся послом Людовика XVIII в Великобритании.

Ландшафтный дизайн

Помимо военной и административной деятельности, Франсуа-Анри д’Аркур был известен как один из лучших специалистов по ландшафтному дизайну своего времени. В поместье Аркур близ Кана он разбил один из прекраснейших парков Франции «Холмы» (Colline), включавший эспланаду и партеры, расположенные вдоль реки и обрамленные бокажами. С возвышенности парк спускался террасами в долину, где были расположены фонтаны и бассейн и небольшой лесок под названием «Фантазия». Часть парка была устроена в английском вкусе.

О парке «Коллин» упоминает Жак Делиль в своей поэме «Сады» (вариант 1808 года):

Jacques Delille. Les Jardins. Cante II

Перевод И. Я. Шафаренко

Tu connus ce secret, ô toi dont le coteau, Dont la verte colline offre un si doux tableau, Qui des bois par degrés nuançant la verdure, Surpassas le Lorrain, et vainquis la nature. Toi qui, de ce bel art nous enseignant les lois, As donné lé précepte et l’exemple à la fois, Ah ! puisses-tu longtemps jouir de tes ouvrages, Et garder dans ton coeur la paix de tes ombrages ! Je ne sais quel instinct me dit que quelque jour, Entraîné malgré toi de tes champs à la cour, Tes mains cultiveront une plante plus chère. Puisse être cet enfant l’image de son père Et que jamais n’arrive à cette tendre fleur Le souffle de la haine et le vent du malheur ! Achève cependant d’embellir tes bocages.

Породы и сорта деревьев подбирая, Мы можем на земле создать подобье рая — Так поступать учил нас тот, кто победил Лоррена в мастерстве, когда Коллин садил. Он свод советов дал; при этом сам, владея Искусством красоты не хуже чародея, До совершенства свой прекрасный сад довел И наслаждался тем, как он и рос, и цвел. Но вот пришло ему высокое решенье Растить и пестовать особое растенье — Прелестное дитя. Пусть небо оградит Его от всяческих несчастий и обид, А воспитателя вернет к его призванью.

На землях Френе, близ Лилльбонна, он высадил тысячи деревьев, построив за стенами замка Лилльбон красивую резиденцию, где «как истинный мудрец наслаждался прелестями уединения».

Литературное творчество

Авторству д’Аркура принадлежит стихотворный «Трактат об украшении окрестностей, садов и парков» (Traité de la décoration des dehors, des jardins et des parcs), написанный около 1774, найденный историком Эрнестом де Гане и опубликованный в 1919 году. Другое сочинение герцога, «О воспитании принцев», обнаружить не удалось.

Кроме этого, Франсуа-Анри д’Аркур писал изящные театральные пьесы, и 18 декабря 1788 был избран в члены Французской Академии на место маршала Ришелье. 26 февраля 1789 он был принят в состав Академии аббатом Гайаром.

Семья

Жена (13.06.1752): Катрин Схоластика д’Обюссон де Ла Фейяд (1733—1815), дочь Юбера Франсуа д’Обюссона, графа де Ла Фейяда (1707—1735), и Катрин Схоластики Базен де Безон, виконтессы де Мабли, внучка маршала Безона.

В 1757 получила при дворе Людовика XV право так называемого «табурета», то есть редкую и ценную привилегию сидеть на складном стульчике во время ужина короля и в кругу королевы.

Дочь:

• Анна д’Аркур-Бёврон (1753—1778). Муж (11.06.1772): Виктюрньен Жан Батист де Рошешуар де Мортемар, герцог де Мортемар (1752—1812)

Портрет

Портрет Франсуа-Анри д’Аркура кисти Фрагонара, некогда принадлежавший немецкому коллекционеру и меценату доктору Густаву Рау, был продан 5 декабря 2013 года аукционным домом Bonhams в Лондоне за £ 17 106 500 ($ 28 058 081), установив рекорд стоимости для полотна старого художника.

Сочинения

• Discours prononcés dans l’Académie françoise, le jeudi XXVI février M. DCC. LXXXIX, à la réception de M. le duc de Harcourt. — P.: Demonville, 1789
• Traité de la décoration des dehors, des jardins et des parcs. — P.: Emile-Paul frères, 1919

Литература

• Aubert de La Chesnaye Des Bois F.-A. Dictionnaire de la noblesse. T. X. — P.: Schlesinger frères, 1867., col. 319
• Delille J. Les Jardins ou l'art d'embellir les paysages. — P.: Chapsal, 1844.
• Жирмунская Н. А., Лотман Ю. М. Примечания // Делиль Ж. Сады. — Л.: Наука, 1987.
• Courcelles. Dictionnaire historique et biographique des généraux Francais depuis le onzième siècle jusqu'en 1820. T. VI. — P., 1822., pp. 406—407
• Nouvelle Biographie générale. T. XXIII. — P.: Firmin Didot frères, 1857.
• Pinard F.-J.-G. Chronologie historique-militaire. T. VI. — P.: Claud Herissant, 1763., pp. XLV—XLVI

Ссылки

• [data.bnf.fr/10674872/francois-henri_d__harcourt/ François-Henri d' Harcourt (1726—1802)] en data.bnf.fr
• [prats-de-mollo.snen.pagesperso-orange.fr/JetonHarcourt.htm Un rare jeton de François-Henri de Harcourt]
• [www.academie-francaise.fr/les-immortels/francois-henri-dharcourt?fauteuil=32&election=18-12-1788 Notice biographique de l’Académie française]

Отрывок, характеризующий Д’Аркур, Франсуа-Анри

– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.