Д’Эпине де Сен-Люк, Тимолеон
| Тимолеон д'Эпине де Сен-Люк | |||
| фр. Timoléon d'Espinay de Saint-Luc | |||
 | |||
| Дата рождения | |||
|---|---|---|---|
| Дата смерти | |||
| Место смерти | |||
| Годы службы |
1596—1644 | ||
| Звание | |||
| Сражения/войны | |||
| Награды и премии |
| ||
Тимолеон д'Эпине, маркиз де Сен-Люк (фр. Timoléon d'Espinay, marquis de Saint-Luc; 1580 — 12 мая 1644, Бордо) — маршал Франции, граф д'Эстелан, рыцарь орденов короля (31.12.1619).
Биография
Старший сын барона Франсуа де Сен-Люка, великого магистра артиллерии, и Жанны де Коссе-Бриссак.
Начал службу в 1596 при осаде Ла-Фера, в 1597 участвовал в осаде Амьена.
1 октября 1597 получил должности губернатора Бруажа и островов Сентонжа, доставшиеся ему после смерти отца, погибшего при Амьене.
В 1603 сопровождал Сюлли, направленного послом в Лондон.
В 1617 произведен в лагерные маршалы, в том же году под командованием Шарля Овернского участвовал в осаде Суассона, где погиб маршал д'Анкр. 5 июля 1620 стал командиром полка д'Эпине. Командовал одним из штурмов при осаде Сен-Жан-д'Анжели, подчинившегося королю 23 июня 1621. 5 июля отставлен от командования полком.
В 1622 назначен вице-адмиралом Франции, в том же году внес большой вклад в победу над мятежниками Ла-Рошели, когда король переправился на остров Ре и изгнал оттуда герцога де Субиза 16 апреля.
В 1625—1626 в качестве лагерного маршала служил в армии в Они, под командованием маршалов Пралена и Темина.
Во время второй осады Ла-Рошели 15 сентября 1625 вместе с герцогом де Ларошфуко и сеньором де Ториа высадился на острове Ре под огнём восьмисот мятежников, занявших позицию на берегу, и заставил гугенотов отступить. В то время, как герцог де Монморанси атаковал флот рошельцев, Сен-Люк, Ларошфуко и Ториа разгромили в жестоком бою герцога де Субиза. 800 гугенотов полегли на месте, католики взяли два знамени и четыре орудия. Часть беглецов утонула в болоте, а те, кто смогли добраться до форта Сен-Мартен, вскоре были вынуждены сдаться.
30 января 1627 после отставки маршала Темина был назначен лейтенант-генералом губернаторства Гиени. В тот же день был произведен в маршалы Франции и ему было возвращено командование полком д'Эпине; он назначил своего сына командовать им в своё отсутствие. Отказался от губернаторства в Бруаже и на островах Сентонжа в пользу королевы-матери.
16 августа 1636 был назначен командовать парижским гарнизоном, в отсутствие герцога де Монбазона. В апреле 1641 вместе с сыном покинул свой полк.
Семья
1-я жена (июль 1602): Генриетта де Бассомпьер (ок. 1582—1609), дочь Кристофа де Бассомпьера (ум. 1596) и Луизы Пикар, дамы де Радеваль (ок. 1552—1615), сестра маршала Бассомпьера
Дети:
- Франсуа II д'Эпине, маркиз де Сен-Люк (ок. 1603—1670). Жена (1643): Анна де Бюад де Паллю (ок. 1620—1665), дочь Анри де Бюада, графа де Фронтенака (1585—1623), и Анны де Фелипо (1595—1632)
- Луи д'Эпине де Сен-Люк (ок. 1604—1644), граф д'Эстелан
- Рене д'Эпине де Сен-Люк (ок. 1606—1639), дама д'Экто, Сен-Лоран де Бредеван и Сен-Совер де Прето. Муж (27.06.1626): Франсуа II д'Аркур, маркиз де Бёврон (1598—1658)
- Генриетта д'Эпине де Сен-Люк (ум. 1671), аббатиса Сен-Поль де Суассона в 1662—1664
2-я жена (12.06.1627): Мари-Габриель де Ла Гиш (ок. 1596—1632), дочь маршала Франции Жана-Франсуа де Ла Гиша (ум. 1632) и Анны де Турнон (ум. 1614)
Бастарды от Шарлотты Груссо:
- Пьер, бастард д'Эпине де Сен-Люк (ум. после 1701), называемый «аббатом Рошфора», кюре в Рикарвиле
- Маргерит, легитимирована в 1638
- Франсуаз-Катрин (ум. 1698), легитимирована в 1638, аббатиса Сен-Поль де Суассона в 1664—1694
- Изидора (ум. после 1722), коадъютриса, затем с 1694 аббатиса Сен-Поль де Суассона
Напишите отзыв о статье "Д’Эпине де Сен-Люк, Тимолеон"
Литература
- Chronologie historique-militaire. T. II. — P.: Claud Herissant, 1760, pp. 474–476
- Courcelles. Dictionnaire historique et biographique des généraux Francais depuis le onzième siècle jusqu'en 1820. T. V. — P., 1822, pp. 454–455
- Dictionnaire de la noblesse. T. VII. — P.: Schlesinger frères, 1865, col. 110
Отрывок, характеризующий Д’Эпине де Сен-Люк, Тимолеон
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.
В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
