Д’Эрелль, Феликс

Феликс Д’Эрелль

Феликс Д’Эррель (фр. Félix d’Hérelle; 25 апреля 1873, Монреаль — 22 февраля 1949, Париж) — французский и канадский микробиолог. Первооткрыватель бактериофагов, которых детально описал и предложил использовать для лечения инфекционных заболеваний.

Биография

Ранние годы

Д’Эрэль родился в семье французских эмигрантов. После смерти отца семья переехала в Париж, где Д’Эрэль окончил среднюю школу. Другого образования он не получил и всю жизнь занимался самообразованием. Д’Эрэль был одержим путешествиями: в 16 лет он объездил половину Европы на велосипеде, а в 17 лет — путешествовал по Южной Америке.

В возрасте 24 лет Д’Эрэль с семьей переехал в Канаду. Для заработка он изучал процессы изготовления шнапса из кленового сиропа, а у себя дома сделал лабораторию и занимался микробиологией. Одно время он работал санитаром в геологической экспедиции в Лабрадоре, не имея никакой медицинской учёной степени или реального опыта.

Гватемала и Мексика

Пытаясь решить финансовые проблемы, он уехал с семьёй в Гватемалу, получив должность бактериолога при столичной больнице. Там, помимо основной деятельности, Д’Эрэль изучал вопрос о получении виски из бананов. Это помогло ему получить новую работу: мексиканское правительство пригласило его заняться темой «шнапс из агавы».

Мексиканцы послали Д’Эрэля в Париж наблюдать за изготовлением станков для шнапсового завода, но всё свободное время он проводил в крупнейшем научном центре — Институте Пастера, работая волонтёром, без оплаты. Он так увлёкся, что бросил технологию изготовления шнапса из агавы и в 1911 году перевёз семью из Мексики в Париж.

В этом же году он ещё раз съездил в Мексику, где выделил микроорганизмы из трупов саранчи, массовая гибель которой от неизвестной болезни наблюдалось на полуострове Юкатан. Выделенный организм, названный Coccobacillus acridiorum, Д’Эрэль размножил и испытал против саранчи в Гватемале, Аргентине и Тунисе. Попытка была не очень удачной, но первым в истории использованием биологического способа борьбы с вредителями сельскохозяйственных культур. Эта работа впервые привлекла внимание научного сообщества к Д’Эрэлю. В 1912 и 1913 годах он снова пытался использовать Coccobacillus acridiorum для борьбы с саранчой в Аргентине.

Франция и бактериофаги

После Первой мировой войны Д’Эрэль занялся темой, которая сделала его знаменитым. Изучая бактерии, вызывающие дизентерию, он обнаружил инфекционный агент, вызвавший их гибель — лизис. Д’Эрэлю удалось настроить его размножение: бактерии, заражённые им, погибали, а количество агента увеличивалось. Д’Эрэль предложил для агента название «бактериофаг» — пожиратель бактерий. Д’Эрэлю принадлежит также идея использования бактериофагов для лечения бактериальных заболеваний. В 1919 году Д’Эрэль успешно вылечил бактериофагами первых пациентов. В то время ещё не было антибиотиков, так что любая попытка найти лекарство от бактерий имела огромное значение. Начался настоящий бум фаговой терапии.

Египет и Индия

В 1920 году Д’Эрэль ездил в Индокитай с целью исследовать холеру и чуму. В это время он всё ещё работал в Институте Пастера в качестве волонтёра. В 1921 году ему удалось издать монографию о бактериофагах. Известность его росла, и в 1925 году он наконец получил звание почётного доктора Лейденского университета и медаль Левенгука. Однако в Лейденском университете ему предложили лишь временную должность, и когда её срок закончился, Д’Эрэль уехал бороться с чумой и холерой в Египет.

В Египте Д’Эрэль с успехом использовал бактериофаги, которые он собрал с заражённых чумой крыс во время посещения им в 1920 году Индокитая, на заражённых чумой людях. Основываясь на его результатах, Великобритания начала широкую кампанию против чумы. Затем Д’Эрэль выделил и использовал бактериофаги для лечения холеры в Индии.

США

В 1928 году Д’Эрэль стал профессором в Йельском университете в Нью-Хэйвене (США). Тем временем европейские и американские фармацевтические компании наладили производство бактериофагов в медицинских целях и обещали всем фантастические эффекты. В качестве альтернативы Д’Эрэль создал французскую компанию, которая производила фаги. Однако все компании столкнулись с технологическими проблемами производства. Кроме того, неправильные диагнозы часто приводили к использованию неправильного вида бактериофагов. Всё это привело к тому, что научное сообщество отвернулось от Д’Эрэля. К тому же Д’Эрэль имел непростой характер и нажил себе много врагов.

СССР

В этой ситуации он принял приглашение И. В. Сталина и в 1934 году приехал в Советский Союз и поселился в Тбилиси у знакомого ему по Институту Пастера грузинского учёного Г. Элиавы. В Тбилиси он участвовал в создании НИИ бактериофагов (позже НИИ вакцин и сывороток). Д’Эрэль уже начал строить себе дом в Тбилиси, но в 1937 году Г. Элиава был репрессирован, и Д’Эрэль уехал во Францию, чтобы спасти семью.

Франция

Тем временем начался век антибиотиков, и фаговая терапия на Западе была почти забыта: бактериофаги были более дорогие и сложные в производстве, чем, например, пенициллин. Только в Советском Союзе, особенно в Грузии, велись работы по культуре фагов.

Д’Эрэль пережил немецкую оккупацию Франции и умер в 1949 году в Париже, будучи практически забыт как учёный, но его имя упомянуто в специальном списке людей, кому следовало бы присудить Нобелевскую премию.

Литература

• William C. Summers, Felix d’Herelle and the Origins of Molecular Biology, New Haven: Yale University Press, 1999.
• Shrayer David P. Felix d’Hérelle in Russia. Bull Inst Pasteur. 1996;94:91-6.

Отрывок, характеризующий Д’Эрелль, Феликс

Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.