ДМБ (фильм)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «ДМБ»)
Перейти к: навигация, поиск
ДМБ
Жанр

комедия

Режиссёр

Роман Качанов

Автор
сценария

Роман Качанов,
Иван Охлобыстин

В главных
ролях

Пётр Коршунков,
Станислав Дужников,
Михаил Петровский,
Алексей Панин,
Иван Охлобыстин,
Виктор Павлов,
Александр Белявский,
Юозас Будрайтис,
Сергей Арцибашев

Длительность

88 мин.

Бюджет

120 тыс. долл.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2841 день]

Страна

Россия Россия

IMDb

ID 0266437

«ДМБ» — российский фильм 2000 года режиссёра Романа Качанова. В армейском сленге «ДМБ» — сокращение от «демобилизация» — неверное название увольнения в запас военнослужащих, отслуживших действительную (срочную) военную службу.





Сюжет

На призывном пункте судьба сводит совсем не похожих друг на друга парней. Один — студент, отчисленный из института за секс с женой декана прямо в аудитории. Другой — рабочий с завода, устроивший пожар в цеху. Третий — игрок, проигравший в казино крупную сумму не своих денег. В армии, до момента принятия присяги, их всех ждут самые невероятные похождения и приключения. Фильм разбит на четыре части-новеллы с прологом, связанные общим последовательным сюжетом.

Пролог — общение призывников и военкома (без названия)

Повествование во всем фильме ведётся закадровым голосом Гены Бобкова, который начинает свой рассказ с того, как ловили призывников в 90-х годах. Армия не брезговала никем: идиотами, придурками, трусами, чудилами, сектантами, псевдонаркоманами, псевдосумасшедшими и калеками — со всеми ними находил общий язык Военком, изрекая при этом приличествующие случаю мудрые сентенции, о Присяге, Долге и Человеке (подразумевая разумеется Военного человека — в погонах и кокарде).

Слесарь-инструментальщик Анатолий Пестемеев (Станислав Дужников) устроил пожар на своем заводе и один из рабочих советует ему уйти в армию, чтобы избежать ответственности. Любвеобильный студент Владислав Каширский (Михаил Петровский) вылетает из института после секса аудитории во время экзамена с молодой преподавательницей Зинаидой, женой декана (сама Зинаида по воле декана едет к маме). А сам Гена Бобков (Петр Коршунков), в очередной раз проигравшись в казино, оригинально разрешает клубок своих проблем — из казино едет на такси в военкомат.

В отличие от этих трех, для которых поход в армию был добровольно-вынужденным, остальные показанные в прологе призывники пытались тем или иным способом уклониться: один купил на чёрном рынке галоперидол, но от его употребления желание пойти в армию только усилилось и молодой человек вместе со своей галлюцинацией по имени «Чебурашка-который-ищет-друзей» ненароком пришел вместо психушки в военкомат, другой пытался симулировать энурез, но военком своим примером показал, что это не проблема, ещё группа молодых людей-кришнаитов пыталась доказать свои пацифистские убеждения, но и для них военком нашел в армии место, где не нужно стрелять…

На сборном пункте (без названия)

Бобков всем своим видом стремится в армию, несмотря на явные проблемы с желудком (его тошнит на каждом углу): он самый трезвый прибывает на распределительный пункт (остальных призывников выносят из автобуса и складывают во дворе штабелями), в закадровых рассуждениях голос Гены говорит что он пошёл в армию по духовным соображениям, он демонстративно спрашивает, где берут в морские котики, но, главное — не в стройбат — потому что не выносит бесплатного физического труда. На предложение косить, он отвечает, что косить нужно дома, что армия — источник опыта и физического здоровья, и советует для уклонения съесть битого стекла. Ему дают стакан бормотухи, считая что тот бредит и так его «отпустит» — Бобков выпивает его и тут же падает. Далее показывается сцена из работы сборного пункта: под плотной от табачного дыма завесой одни призывники пьют непонятный алкоголь, другие звонят домой, третьи играют на гитаре и в карты и т. д. С призывниками приходит пообщаться Генерал-ветеран (В. Шаинский), который угощает всех принесённой самогонкой. Судя по дальнейшим разговорам, ветерана забрали в милицию. Далее, всех по очереди начинает вызывать на разговор особист (И. Охлобыстин). Принимая призывников, он отклоняет всех «откосов». После его приёма Бобков запивает непонятные таблетки самогоном и теряет сознание на четыре дня.

Пребывание на сборном пункте заканчивается формированием команды из трёх «друзей по несчастью»: Бобкова, которого не могли разбудить все эти дни, Каширского, которого специально никуда не отправляли, чтобы было кому вытирать с пола, если Бобкова снова вырвет, и Пестемеева, у которого по вине военных потерялись документы. Гена удивляется, когда его будущих сослуживцев называют его друзьями так как других «друзей» кроме Братьев Алиевых у него нет и он меньше всего хотел видеть их сейчас здесь, и знакомит зрителя со своей настоящей историей про то, как убедил двух предпринимателей в том, что знает секрет выигрыша в азартных играх, но в итоге проиграл почти весь их капитал, что и стало причиной его побега в армию. Каширский сразу отказывается ехать с Геной, утверждая что у него больной желудок и что он идиот. Бобкова в подтверждение слов бывшего студента стошнило прямо на стол военкома. А тем временем за призывниками приехал долгожданный прапорщик, которого Гена в уме назвал «покупателем»…

Дикий прапор

Новелла описывает общение призывников с прапорщиком Казаковым на пути от сборного пункта до воинской части. В пути прапорщик выпрашивал у них денег «Генералу на циркуль для схем». Только Владислав отреагировал на просьбу, но на эти последние деньги герои сходили в ресторан, хорошо поели, повеселились, а прапорщик напился до такой степени, что его взял военный патруль. Бобков, для которого попасть в армию было вопросом жизни и смерти, сказал патрулю, что если прапорщика возьмут, то они сбегут по домам и офицер патруля принял это во внимание. Он выпил с Казаковым по стакану водки (таким образом, выполнив установку «мы вместе пили», — отчего новоиспечённого приятеля забирать в комендатуру становится уже не по правилам чести), отчего прапорщик окончательно потерял сознание, а офицер надел фуражку и ушёл. Друзья сами нашли билеты и документы на распределение в РВСН. Они пошли на речной вокзал, неся прапорщика на плече. Периодически он просыпался и пытался убежать от призывников. Выпросив разрешения справить нужду, он закрылся от призывников в туалете «навсегда», — иногда выглядывая и произнося «сарынь на кичку». Парни вытащили его и дали кличку «Дикий прапор» за безрассудное, неподобающее военному поведение в пьяном виде. Сев на корабль и погрузив прапора, герои выпили последнее пиво и придумали себе армейские прозвища: Пестемеев стал Бомбой (за вспыльчивость), Влад — Штыком (за стройность), а сам Гена — Пулей (потому что — «в цель»)[1]. В пути парни смотрели на воду и мечтали о подвигах, а прапор тем временем сбежал из каюты, сорвал штурвал, и чуть не расстроил свадьбу, которую гуляли на верхней палубе.

Затрещина

Рассказ о первых опытах общения солдат со старослужащими. Прибывших в военную часть, героев стригут под ноль и переодевают в военную форму. Дальше друзья самостоятельно учатся пришивать подворотнички и наматывать портянки (только Бомба это умел изначально), а затем «духи» окунаются в новый и недружелюбный для себя мир. Пытаясь держать себя достойно, они все равно получают первые синяки от «дембелей» во главе со старшим сержантом Лавровым. Получив в лазарете вместо нормальной помощи клизму, парни «играют» ночью в «дембельский поезд» (качают кровать сержанта, имитируя движение поезда, везущего сержанта домой). Устав, под утро они роняют старшего сержанта Лаврова с верхней кровати на раскаленный обогреватель, что приводит всех в лазарет. Второй визит в лазарет, после полученных побоев, оказался более продолжительным и дембелю Лаврову пришлось даже подружиться с ними (ибо более не с кем). Но полностью «своими» духи стали после визита в воинскую часть братьев Алиевых, «спонсоров» Гены Бобкова. Братья вызнали место его пребывания и надеялись вернуть себе деньги. Сам же Гена Бобков не распространялся о своих гражданских проблемах и даже не говорил сослуживцам свою фамилию. Это закончилось тем, что братья после общения с военнослужащими сами остались без ценных вещей, без золотых украшений и без сознания.

Хряк-самурай

Рассказ о приключениях героев на подсобном хозяйстве, куда их и каптера Геру Либермана отправили для организации отдыха командира части генерала Талалаева и его друзей — генерала ВВС и контр-адмирала «Семёныча».

Так как питание там для бойцов не было предусмотрено, то Бомба и Штык разбредаются по окрестностям в поисках еды. Штык сразу знакомится на местном кладбище со вдовой Ларисой и занимается с ней сексом в склепе, после чего та рассказывает о нём своим подругам, не-единожды «вдовам», от чего тот становится популярной личностью у местных несчастных женщин. Бомба смастерил деревянную клетку и пытался её использовать как ловушку для собак. Пуля остался с Либерманом, который рассказал о себе и своих странных философских взглядах. Поужинав едой, найденной Штыком на кладбище, герои отправились спать. Ночью Либерман развлекает Бобкова, проснувшегося от того, что ему приснились Братья Алиевы, байкой про чёрного дембеля. Заглавным героем становится хряк, привезённый в качестве живой мишени, но съеденный голодным Бомбой (попытки приманить бродячих собак оказались тщетными).

По приезде гостей, из-за такой возникшей проблемы, роль хряка приходится исполнять самому Бомбе (то есть бегать по кустам и хрюкать). Но, благо, — Талалаеву быстро надоедает палить из пулемёта по кустам, где бегает «хряк», и весь вечер по кустам с кортиком, пытаясь «добить», за Бомбой бегает Адмирал, который будучи пьяным, не признал в нём солдата, а принял за «мутанта».

Тем временем, Пуля развлекает Талалаева игрой в русскую рулетку, ошибочно думая, что вынул все патроны из револьвера, а генерал ВВС беседует о космосе и НЛО с каптером, нюхаюшим платок, смоченный в авиационном керосине для токсического опьянения. И только Штык в это время был не с друзьями и генералами, а получал удовольствие от общения с местными вдовами на кладбище.

Закончилось в итоге всё благополучно, и в финале фильма всех привели к присяге, а Пуля за кадром констатировал, что русский солдат непобедим, потому что ему нечего терять, ведь у него ничего нет: ни денег, ни престижа или чего-либо ещё, кроме формы и верности Родине.

Главные герои

  • Пуля — рядовой, прибыл в военкомат по собственному желанию, сбегая от кредиторов (братьев Алиевых) после крупного проигрыша в казино. Представляет собой обычного парня-горожанина, ведущего активную жизнь, готового на различные поступки. Много читает, мыслит прагматично. Общителен, предприимчив, не скромен. От его имени читается закадровый текст.
  • Бомба — рядовой, друг Пули. Выходец из рабочей семьи, слесарь-инструментальщик 4 разряда. В военкомат прибыл по рекомендации своих коллег с завода, дабы избежать ответственности за случившийся по его вине пожар в цеху, столовой и бухгалтерии, в результате которого сгорела зарплата для всех работников. Любит поесть, особенно салат «Оливье», но непритязателен в еде — готов питаться перловкой. Прост в общении, доверчив, его достаточно легко обмануть. Не любит исправлять ошибки за других (Цитата: «Сами документы потеряли — пусть ищут!»).
  • Штык — рядовой, входит в компанию Пули и Бомбы. Бывший студент, был отчислен из вуза за интимную связь с женой декана. Интеллигентен, играет на гитаре, любитель философских умозаключений. Почти не вспоминает о вузе, но продолжает испытывать слабость к женщинам.
  • Козаков («Дикий прапор») — прапорщик, уставший от службы, медлителен, любитель алкоголя и коротких поговорок, порой совсем не имеющих смысловой нагрузки. В пьяном виде неуправляем, за что и получил прозвище «Дикий прапор».
  • Старший сержант Лавров — классический дембель, считающий дни до приказа. Придумывает всевозможные забавы, которые должны исполнять духи. После одной из таких упал с верхней кровати, сломал ногу и попал в лазарет. Незлоблив — подружился с молодыми в лазарете, несмотря на нанесенную травму. Есть брат — младший сержант Лавров, служит в том же подразделении.
  • Ефрейтор Галагура — старослужащий, выглядит гораздо старше других дембелей. Кум старшего сержанта Лаврова. Ревнитель армейских традиций и неуставных отношений — первый вступает в диалог с молодыми и объясняет их новые обязанности по стирке дембельских портянок.
  • Талалаев («Батя») — генерал, командир части, где служат главные герои. Суров, резок. Его боится весь личный состав. Несмотря на свою жесткость, ведет себя справедливо. Азартен, из-за чего нашел общий язык с Пулей.
  • Каптёр Гера Либерман — заведующий складом обмундирования. Любитель халявы. Служит сверхсрочно — чтобы не попасть в дурдом за свои странные взгляды:
    — Видишь суслика?
    — Не вижу...
    — И я не вижу. А он — есть.
    Токсикоман — нюхает пятновыводители и авиакеросин. Любитель мистики и НЛО, знаток армейского фольклора.

В ролях

Съёмочная группа

Саундтрек

В саундтрек фильма вошли песни рок-групп: «Бахыт-Компот», «Тайм-Аут», «Крематорий», «Манго-Манго» и других коллективов.

  • Песня Сергея Жарикова «Идёт хороший человек» — кавер-версия одноименной песни группы ДК.
  • Песня «Русский ренессанс» московской рок-группы «Тупые». Автор текстов — Дмитрий Голубев. В настоящее время группа практически не выступает с концертами и записями.
  1. Манго-Манго — ДМБ
  2. Бахыт-Компот — Невеста Сережина
  3. Виталий Гасаев — Мама не ругай
  4. Тайм-Аут — Коммерческий вальс
  5. Иван Купала — Сваточки
  6. Иван Купала — Коляда
  7. Бахыт-Компот — Чёрный Дембель
  8. Крематорий — Песня старого хипа
  9. Тайм-Аут — Жертвы научной фантастики
  10. Дмитрий Голубев — Русский Ренессанс
  11. Крематорий — Дискотека на улице Морг
  12. Манго-Манго — Пули свистят
  13. Виталий Гасаев — Дембеля (народная)
  14. Паровоз — Идёт хороший человек
  15. БедлоV — Опа
  16. Крематорий — Танец маленьких свиней (00:17:45)
  17. Сектор Газа (группа) — Пора Домой

Стилистика фильма

Признание

  1. 2000 — Приз ФИПРЕССИ (FIPRESCI) на ОРКФ в Сочи «For its humour and for the ironic look on Russian society which allows to overcome tragedies of everyday life and might open doors to the new cinema»[2];
  2. 2000 — Приз Гильдии киноведов и кинокритиков на ОРКФ в Сочи;
  3. 2000 — Приз «Золотой овен» «За лучший киносценарий»;
  4. 2013 — По версии журнала «Афиша», вошёл в «100 главных русских фильмов:1992—2013»[3]

Интересные факты

  • Создателем Чебурашки, образ которого является неотъемлемой частью фильма, является Роман Абелевич Качанов, отец режиссёра фильма.
  • Сцены на кладбище сняты на Введенском кладбище Москвы

Продолжение фильма

В качестве продолжения фильма были сняты сиквелы: «ДМБ-002», «ДМБ-003», «ДМБ-004» и «ДМБ-снова в бою», уже без участия режиссёра и одного из авторов сценария (Романа Качанова) и некоторых актёров[4][5], что отрицательно сказалось на их качестве и не дало даже доли успеха первого фильма.

Напишите отзыв о статье "ДМБ (фильм)"

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
ДМБ (фильм)
  • [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=2&e_movie_id=1760 «ДМБ»] на сайте «Энциклопедия отечественного кино»
  • «ДМБ» (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [exler.ru/films/05-07-2000.htm Статья А. Экслера 2000 года] на exler.ru

Примечания

  1. В соответствии с лёгким абсурдом всего фильма прозвища не соответствуют тем объяснениям, которые предложил Бобков: флегматичный и рассудительный Бомба скорее всего стал таковым из-за комплекции, не самый высокий Влад-Штык — из-за пристрастия к сексу, а Гена назвал себя Пулей — не столько из-за целеустремлённости, сколько из-за азарта.
  2. [www.imdb.com/title/tt0266437/awards Приз ФИПРЕССИ (FIPRESCI)]
  3. [www.afisha.ru/magazine/afisha_msk/archive/360/ Фильм «ДМБ» 100 главных русских фильмов: 1992—2013] // журнал «Афиша», № 360, стр. 116
  4. [exler.ru/films/05-01-2001.htm ДМБ-002] на exler.ru
  5. [exler.ru/films/16-05-2001.htm ДМБ: Снова в бою] на exler.ru

Отрывок, характеризующий ДМБ (фильм)

– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.
– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.