Дабог
Дабо́г — в южнославянской мифологии мифологизированный образ земного царя («цар на земли» в двух сербских сказках), противопоставляемый Богу на небе. Имя «Дабог» близко к имени демона Даба в сербском фольклоре и названию почитавшейся у сербов горы Dajbog (а также сербохорватским личным именам Daba, Dabic, Dabovic). Всего было зафиксировано две сказки о Дабоге, они записаны в 1860-е годы в Мачванском округе Сербии, и опубликованы на русском языке[1].
Имя «Дабог», как и восточнославянское Дажьбог, возможно, происходит от сочетания глагола «давать» с именем «бог» как обозначением доли, достатка (бог дающий, дарящий). Другая, более вероятная версия, предполагает связь этого имени (как и имени Дажьбога) с праславянским «дагъ/дажь», т.е. день[2]. Однако сам образ Дабога и его мифологем, дошедший спустя несколько столетий бытования в христианской среде, может быть далёк от первоначального, языческого: по всей вероятности, образ его был демонизирован[1].
См. также
Напишите отзыв о статье "Дабог"
Примечания
- ↑ 1 2 Кутарев О.В. [dajbojic.livejournal.com/5180.html Древнерусский Дажьбог, сербский Дабог и греческий сын Гефеста Гелиос // Acta Eruditorum. 2015. Вып. 19. СПб., 2015. С. 101–109.]
- ↑ Кутарев О.В. [dajbojic.livejournal.com/2757.html Славянский Дажьбог как развитие индоевропейского Бога Сияющего Неба (Дьеус-Патер) // Философия и культура. 2016. № 1 (97). С. 126–140.]
Литература
- [myths.kulichki.ru/enc/item/f00/s10/a001074.shtml Дабог] // Мифологический словарь/ Гл. ред. Е. М. Мелетинский. — М.:Советская энциклопедия, 1990. — 672 с.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Дабог
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
