Давань

Давань (Паркан, более точно Даюань, кит. упр. 大宛, пиньинь: Dàyuān; др.-перс. Suguda-; Фергана от согд. βrγ'n) — древнее среднеазиатское государство, существовавшее с III в. до н. э., занимавшее центральную и восточную часть Ферганской долины. Паркан находился на территории современного Кыргызстана. В китайских хрониках ферганское государство именовалось Даюань, что в переводе с древнетюркского: «очень красивое, живописное место». Персы называли это государство «Согд». Но наиболее вероятно — 大宛 Давань/Давань/Да-юань/Ta-юань, «Великий Юань», буквально «Великие Ионийцы», китайцы встретили эллинизированное население на территории Ферганской долины во время первого контакта с Парканой.

История

Первое письменное упоминание о достаточно сильном государстве этого региона встречается в китайских источниках III веке до н. э. Столицей был город Эрши (Ура-Тюбе; развалины у совр. Мархамат в Араванском районе Кыргызстана). Его окружали ряды укреплений. Центральная часть была обнесена стенами с башнями, сложенными из сырцового кирпича. В Паркане было до 70 малых и больших городов, рассредоточенных по отдельным оазисам. Через Паркан проходил Великий Шёлковый Путь. Язык государства был близок к языку согдийских, парфийских народов. Население по различным данным составляло 300 000—500 000 человек. Данные антропологических исследований показали, что жители Паркана относились к европеоидам, у них были глубокие глазницы и густые бороды. Основа экономики Паркана — орошаемое земледелие, ремесленничество и коневодство. Стоит отметить, что Ферганская долина также испытала на себе влияние таких древних государств как Империя Ахеменидов и Греко-бактрийское царство, что также отразилось на историческом наследии народов населявших эту территорию.

Китайский путешественник и дипломат Чжан Цянь в 128 г. до н. э. впервые прибыл в Даюань. В I веке до н. э. Сыма Цянь собрал его записи в «Ши цзи» («Исторические Записки», гл. 123 «Даюань ле чжуань»). Чжан Цзянь был отправлен в Давань императором Хань У-ди для заключения союза с юэчжами против хунну. Проведя в хуннском плену 10 лет, Цянь сбежал и через насколько десятков дней пути на запад прибыл в Даюань. Там были наслышаны о богатстве Хань и уже хотели открыть сообщение, но не могли. Цянь посоветовал даюаньскому царю (王) дать посольству сопровождающих и тогда Цань вернётся в Хань и обратно привезёт богатейшие дары. Царь обрадовался и отправил Цаня с сопровождающими по почтовым станциям (разночтения «繹» порядок(?) или «驛» почтовая станция) в Кангюй. Оттуда посольство было направлено к Великим Юэчжам (大月氏) в Фараруд. В это время там правил малолетний наследник убитого хуннами юэчжийского царя (сведения Сыма Цянь) либо его мать царица (сведения Хань Шу). Юэчжи тогда вторглись в Дася (大夏), то есть Бактрию в тех землях юэчжи жили привольно и богато, не опасаясь набегов и забыли о войне с хунну. Поэтому попытки Цяня заключить союз не имели успеха. Через год в Бактрии Цянь выехал в Хань через Наньшань и соответственно земля цянов и малых юэчжей, а не хунну. Но хунну перехватили его. Через год, в 126 году до н. э. умер шаньюй Цзюньчэнь, его сын Юйдань (или Юйби) был свергнут дядей Ичжисе. Пока хунну сражались в междоусобной войне Чжан Цянь с женой-хуннкой и проводником Танъи Фу (堂邑父) вернулся в Китай. Чжан Цянь был повышен до тайчжун дайфу (太中大夫), а Танъи Фу стал особым государевым посланцем (奉使君).

Китайский император У-ди, желая достичь Эрши и добыть там аргамаков, в 105 г. до н. э. начинает подготовку к своему первому походу в Даюань. Начальником экспедиции был назначен полководец Ли Гуанли, родственник фаворитки императора. Из-за слабой подготовки армии и нашествия саранчи весной 104 г., уничтожившей всю траву от Шаньси до Дуньхуана, обусловивших недоедание, утомление и уменьшение численности войск, поход завершился неудачей.

В 102 г. до н. э. У-ди, разгневанный неудачей первого похода, предпринимает второй поход в Даюань. В союз с Китаем вступили усуни, хотя фактическое участие в походе они не принимали. Наоборот Канцзюй занял враждебную позицию. Собрано войско в 60 000 воинов, однако, после многих сражений, 40 дневной осады Эрши и ожесточённого сопротивления города Ю, китайцы опять с большими потерями вынуждены были отступить. Всё же даваньцы были вынуждены признать поражение и согласились на условия Хань. Китайская армия потеряла более 50 000 человек, главным образом из-за нерадивого отношения командиров наживавшихся на поставках. Князем Давани стал Мэйцай, но вскоре он был убит даваньской знатью, а князем поставлен Угуа Чаньфэн. Новый князь послал сына заложником в Хань. У-ди отправил посольства для распространения известий о своей победе в странах Центральной Азии.

Вместе с конями в Китай попали саженцы даваньского винограда и семена люцерны, которую стали высаживать и использовать как корм для лошадей.

Упоминания о Паркане исчезают примерно в V в. н. э.

При династии Тоба Вэй Давань называлась Полона (破洛那國). При Тан - Нинъюань (寧遠, то есть "умиротворённое"). В VII веке завоёвано тюрками. Ван Циби был убит западно-тюркским ханом Каньмохэдо (瞰莫賀咄, Тон-багатур). Его выбил из города Ашина Шуни (阿瑟那鼠匿). Он остался жить в долине. Ему наследовал сын Эбочжи (遏波之), который правил в городе Кэсай. Сына старшего брата Киби - Аляоцань (阿了參) стал ваном в городе Хумэнь. В 658/659 году Аляоцань принял танское подданство у Тан Гао-цзуна.

Правительство

Есть старший и младший царь (ван) с титулами: Фуго-ван (輔國王) и Фу-ван (副王).

Города

Более 70 городов, обнесённых стенами и имеющих предместья. Общее население несколько сот тысяч человек.

Хозяйство

Земледелие: рис и пшеница. Выращивают виноград и делают из него вино (его очень любят), которое хранится десятилетиями в богатых домах. Есть много самоцветов. Развито ювелирное производство, золото и серебро экспортируют из Китая. Производят шёлк и лак, но нет чугуна. Впоследствии получили технологии выплавки у крепостных бежавших от китайских чиновников и стали выплавлять оружие.

Население

Китайцы отмечали схожесть языка Давани и племён включая Анси (Парфия), что позволяет судить о расхождении Иранских языков. У жителей глубоко посаженные глаза, густые бороды, страсть к торговле. Очень велика власть женщин над мужьями. Страшились Хунну и старались угождать им, содержа их послов и князей. Китайцы сначала всё покупали, но после Хуханье, даваньцы стали содержать и китайских послов.

Кони

Китайские послы обнаружили в Даюане коней превосходивших китайских. У этих коней был кровавый пот. Они считались потомками коня (天馬) Небесного Владыки который пасся на высокой горе и которому местные жители привели кобылицу. Она подарила много счастья. Коней кормят люцерной.

Вооружение

Вооружены луками и копьями. Есть конные лучники.

См. также

• Фергана (историческая область)

Литература

• Гумилёв Л. Н. История народа хунну.—М.: ООО «Издательство АСТ»: ОАО «ЛЮКС», 2004. С. 141—144 ([gumilevica.kulichki.net/HPH/hph08.htm#hph08text4 онлайн])
• Боровкова Л. А. [kronk.spb.ru/library/borovkova-la-1989-1.htm Запад Центральной Азии во II в. до н.э. — VII в. н.э. (историко-географический обзор по древнекитайским источникам)]. — М., 1989. — 181 с. — ISBN 5-02-016459-3.
• Боровкова Л. А. Царства Западного края во II-I веках до н. э. (Восточный Туркестан и Средняя Азия по сведениям из "Ши Цзи" и "Хань Шу"). — Москва: Институт Востоковедения РАН, 2001. — 368 с. — ISBN 5-89282-153-6.
• Бичурин Н. Я. (о. Иакинф) «Собрание сведений…»
• Сыма Цянь. гл. 123 // Исторические записки (Ши Цзи). — XXXII. — Москва: Наука, 2010. — Т. 9. — (Памятники письменности Востока). — ISBN 5-02-018264-8.

Отрывок, характеризующий Давань

Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.