Давен, Казимир Жозеф

Казимир Жозеф Давен
фр. Kasimir-Joseph Davaine
Дата рождения:	19 марта 1812(1812-03-19)
Место рождения:	Сент-Аман-лез-О
Дата смерти:	14 октября 1882(1882-10-14) (70 лет)
Место смерти:	Гарш
Страна:	Франция
Научная сфера:	физиология, биология, медицина
Известен как:	первооткрыватель возбудителя сибирской язвы

Казимир Жозеф Давен (фр. Kasimir-Joseph Davaine; 19 марта 1812, Сент-Аман-лез-О — 14 октября 1882, Гарш) — французский физиолог и биолог.

Биография

Родился шестым ребёнком (в семье было девять детей). Учился в школах в Сен-Амане, Турне и Лилле. В 1830—1835 годах учился на факультете медицины Парижского университета, затем стажировался у Пьера Райе в клинике Шарите. Сдав в 1837 году экзамен на звание врача, некоторое время работал в Провансе, затем вернулся в Париж.

В 1848 году был одним из учредителей Общества биологии. В 1858 году был награждён крестом Ордена Почётного легиона. В 1868 году избран членом Парижской медицинской академии. Был придворным врачом французского императора, приглашался на консультации к императору, но не служил лейб-медиком. Был одним из самых знаменитых врачей своего времени; среди его пациентов — Мари Дюплесси (прототип Маргариты Готье в «Даме с камелиями»), Клод Бернар, Пьер Райе, Ротшильды, Айхтали.

Во франко-прусскую войну 1870—1871 годов служил военным врачом. Последние годы жизни провёл в Гарше под Парижем, где выращивал розы.

Научная деятельность

Исследования Давена касались бактериологии, паразитологии, физиологии растений, зоологии, общей биологии и тератологии. Трудами по сибирской язве он заложил основы медицинской и ветеринарной бактериологии.

Исследования Давена удостаивались премий Парижской академии наук в 1852, 1854, 1856, 1860 и 1879 годах.

Бактериология сибирской язвы

В июне и июле 1850 года Давен сопровождал своего бывшего преподавателя Райера в исследовательской поездке в регион Beauce близ Шартра, где они переносили сибирскую язву с кровью от больных овец к здоровым. Под микроскопом Райер наблюдал такие же изменения эритроцитов искусственно инфицированных животных, что и у исходно больных. Кроме того, он наблюдал маленькие нитевидные тельца в крови, которые были вдвое длиннее эритроцитов. Это было первое наблюдение возбудителя сибирской язвы Bacillus anthracis, но Райер ещё не связывал «маленькие, нитевидные тельца» с болезнью.

В 1863 году в своих опытах Давен показал, что кровь больных сибирской язвой животных не была заразна, пока в ней не появились тельца в форме палочки; для них он предложил название «бактерии». Кроме того, он показал, что кровь от больных сибирской язвой животных, подвергнувшаяся разложению, вызывала другую болезнь, чем сибирская язва, таким образом, он отличал септицемию от сибирской язвы. Высушенная кровь больных сибирской язвой животных оставалась заразной в течение одиннадцати месяцев и вызывала болезнь при последующем увлажнении и инокуляции. В его опытах птицы и лягушки оказались невосприимчивыми к сибирской язве.

В 1864 году Давен исследовал карбункул сибирской язвы у человека (pustula maligna, локализованная форма сибирской язвы) и обнаружил под микроскопом таких же бактерий, что и в крови больных животных.

Результаты Давена критиковали Э.-Л. Лепла и П.-Ф. Желяр из госпиталя Валь-де-Грас, которые не могли представить, что бактерии способны вызывать болезнь и считали палочковидные тельца побочными явлениями. Давен смог показать, что в опытах, на которые ссылались Лепла и Желяр, передавалась совсем другая болезнь — септицемия.

В 1865 году работы Давена по сибирской язве были удостоены премии Академии наук.

В 1868 году Давен разрешил последние сомнения и подтвердил, что бактерии были возбудителями болезни. Он показал бактериальную природу определённых болезней растений, а также потерю заразности бактериями после нагревания до 52 °C.

В том же году он определил инкубационный период сибирской язвы (от 26 до 53 часов).

В 1873 году он показал, что кровь больных сибирской язвой животных теряла заразность, если выдерживалась в течение пяти минут при 55 °C. Однако, будучи высушенной, кровь оставалась заразной, даже если нагревалась после высушивания до 100 °C. Кроме того, он исследовал бактерицидное действие различных химикатов.

Тем не менее, Давен ошибался в определении механизма передачи сибирской язвы; ему не удалось выделить бациллы и культивировать их в пробирке. Споровую фазу возбудителя сибирской язвы в последующем описал Роберт Кох. Луи Пастеру были известны заслуги Давена.

Ссылки

• Герценштейн Г. М. Давэн, Казимир-Жозеф // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Tépodoridèas J. [www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC1033586/pdf/medhist00151-0053.pdf Casimir Davaine (1812-1882): A Precursor Of Pasteur] (англ.) // Med. Hist. — 1966. — Vol. 10, no. 2. — P. 155–165.
• Neumann L. G. [web2.bium.univ-paris5.fr/livanc/?p=96&cote=extalfo00016&do=page Biographies vétérinaires avec 42 portraits dessinés par l’auteur] / éd. Asselin et Houzeau. — Paris, 1896. — P. 81–83. (фр.)

Отрывок, характеризующий Давен, Казимир Жозеф

Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.