Давидович-Нащинский, Николай Александрович

Николай Андреевич Давидович-Нащинский (1830—1914) — горный инженер, 1-й городской голова Барнаула с 1877 года по 1882 год.

Биография

По окончании Горного института (1850) служил приставом плавильного производства на Барнаульском сереброплавильном заводе, одновременно работал заведующим магнитной обсерваторией и преподавателем металлургии в окружном училище. В разное время заведовал окружным училищем, казённой библиотекой, музеем.

В 1859 году направлен за границу для изучения плавки серебряных руд. Вернувшись на Алтай в 1861 году ввёл на Гавриловском заводе плавку серебра на коксе. С 1862 года работал помощником управляющего Барнаульского завода; с 1869 года — управляющим Павловским заводом; с 1877 года — в отставке.

В 1877 году после введения городового положения (1870) избран городским головой Барнаула. В период его работы на этом посту в городе открыты: 1-я приходская мужская школа (1877); женская прогимназия (1877); горное училище (1880) для которого Николай Александрович купил на собственные средства дом. Давидович-Нащинский был избран головой на второй срок, но по домашним обстоятельствам от него отказался.

Кроме общественной деятельности, Николай Александрович занимался предпринимательством и владел конным заводом, золотым прииском, вёл добычу соли.

В середине 1890-х годов переехал в Москву.

Его дочь, Елгаштина, Мария Николаевна (14 июня 1873, Барнаул — 10 ноября 1966, Уфа) — русская художница, живописец, график, художник театра, народный художник БАССР, одна из основателей башкирского изобразительного искусства.

См. также

Градоначальники Барнаула

Литература

• Барнаул: Энциклопедия / Под редакцией [www.humanities.edu.ru/db/msg/60236 Скубневского В.А.]. — Барнаул: Изд-во Алт. гос. ун-та, 2000. — ISBN 5-7904-0140-6.

Отрывок, характеризующий Давидович-Нащинский, Николай Александрович

Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.