Давид ди Донателло 2013
Поделись знанием:
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
| 58-я церемония вручения наград премии «Давид ди Донателло» | |||
| Общие сведения | |||
|---|---|---|---|
| Дата проведения | |||
| Место проведения | |||
| |||
58-я церемония вручения наград премии «Давид ди Донателло» состоялась 14 июня 2013 года.
Содержание
- 1 Победители и номинанты
- 1.1 Лучший фильм
- 1.2 Лучшая режиссура
- 1.3 Лучший дебют в режиссуре
- 1.4 Лучший сценарий
- 1.5 Лучший продюсер
- 1.6 Лучшая женская роль
- 1.7 Лучшая мужская роль
- 1.8 Лучшая женская роль второго плана
- 1.9 Лучшая мужская роль второго плана
- 1.10 Лучшая операторская работа
- 1.11 Лучшая музыка
- 1.12 Лучшая песня
- 1.13 Лучшая художественная постановка
- 1.14 Лучший костюм
- 1.15 Лучший визаж
- 1.16 Лучший парикмахер
- 1.17 Лучший монтаж
- 1.18 Лучший звук
- 1.19 Лучшие визуальные эффекты
- 1.20 Лучший документальный фильм
- 1.21 Лучший короткометражный фильм
- 1.22 Лучший европейский фильм
- 1.23 Лучший иностранный фильм
- 1.24 Premio David giovani
- 1.25 За жизненные достижения
- 2 Ссылки
Победители и номинанты
Лучший фильм
- Лучшее предложение, режиссёр Джузеппе Торнаторе
- Школа «Диаз», режиссёр Даниэль Викари
- Сибирское воспитание, режиссёр Габриэле Сальваторес
- Ты и я, режиссёр Бернардо Бертолуччи
- Да здравствует свобода, режиссёр Роберто Андо
Лучшая режиссура
- Джузеппе Торнаторе — Лучшее предложение
- Бернардо Бертолуччи — Ты и я
- Маттео Гарроне — Реальность
- Габриэле Сальваторес — Сибирское воспитание
- Даниэль Викари — Школа «Диаз»
Лучший дебют в режиссуре
- Леонардо Ди Костанзо — Перерыв
- Джорджиа Фарина — Друзья до смерти
- Алессандро Гассман — Раса ублюдков
- Луиджи Ло Кашио — Идеальный город
- Лаура Моранте — Вишенка на новогоднем торте
Лучший сценарий
- Роберто Андо и Анджело Пасквини — Да здравствует свобода
- Никколо Амманити, Умберто Контарелло, Франческа Марчано и Бернардо Бертолуччи — Ты и я
- Джузеппе Торнаторе — Лучшее предложение
- Маурицио Брауччи, Уго Кити, Маттео Гарроне и Массимо Гаудиозо — Реальность
- Иван Котронео, Франческа Марчано и Мария Соле Тоньяцци — Я путешествую одна
Лучший продюсер
- Доменико Прокаччи — Школа «Диаз»
- Фабрицио Моска — У Али голубые глаза
- Риккардо Тоцци, Джованни Стабилини и Марко Кименц — Сибирское воспитание
- Изабелла Кокуцца и Артуро Палья — Лучшее предложение
- Анджело Барбагалло — Да здравствует свобода
Лучшая женская роль
- Маргерита Буй — Я путешествую одна
- Валерия Бруни-Тедески — Да здравствует свобода
- Тони — Каждый божий день
- Теа Фалько — Ты и я
- Жазмин Тринка — В один прекрасный день
Лучшая мужская роль
- Валерио Мастандреа — Эквилибристы
- Аньелло Арена — Реальность
- Серджио Кастеллитто — Идеальная семья
- Роберто Херлицка — Красное и синее
- Лука Маринелли — Каждый божий день
- Тони Сервилло — Да здравствует свобода
Лучшая женская роль второго плана
- Майя Санса — Спящая красавица
- Амбра Анджолини — Да здравствует Италия!
- Анна Бонаюто — Да здравствует свобода
- Розабелла Лауренти Селлерс — Эквилибристы
- Франческа Нери — Идеальная семья
- Фабриция Сакки — Я путешествую одна
Лучшая мужская роль второго плана
- Валерио Мастандреа — Да здравствует свобода
- Стефано Аккорси — Я путешествую одна
- Джузеппе Баттистон — Командир и аист
- Марко Джаллини — Здравствуй, папа
- Клаудио Сантамария — Школа «Диаз»
Лучшая операторская работа
- Марко Онорато — Реальность
- Фабио Чанкетти — Ты и я
- Герардо Госси — Школа «Диаз»
- Итало Петриччоне — Сибирское воспитание
- Фабио Замарион — Лучшее предложение
Лучшая музыка
- Эннио Морриконе — Лучшее предложение
- Александр Деспла — Реальность
- Мауро Пагани — Сибирское воспитание
- Франко Пьерсанти — Ты и я
- Тео Теардо — Школа «Диаз»
Лучшая песня
- Tutti i santi giorni исполнители Simone Lenzi, Антонио Барди, Giulio Pomponi, Валерио Гризелли, Маттео Пасторелли, Daniele Catalucci, играет Вирджиния Миллер — Каждый божий день
- Fare a meno di te исполнители Gianluca Misiti (музыка) и Лаура Марафиоти (музыка и текст), играет La Elle — Здравствуй, папа
- Novij den исполнители Мауро Пагани, играет Дариана Коуманова — Сибирское воспитание
- La vita possibile исполнители Роберто Пискиутта и Альдо Ди Скальци (музыка) и Франческа Ренго (текст) — Раса ублюдков
- Twice Born исполнители Артуро Аннеккино, играет Анджелика Понти — Рождённый дважды
Лучшая художественная постановка
- Маурицио Сабатини и Раффаэлла Джованнетти — Лучшее предложение
- Паоло Бонфини — Реальность
- Марко Дентичи — Это был сын
- Марта Маффуччи — Школа «Диаз»
- Рита Рабассини — Сибирское воспитание
Лучший костюм
- Маурицио Милленотти — Лучшее предложение
- Патриция Керикони — Сибирское воспитание
- Грация Коломбини — Это был сын
- Алессандро Лаи — Квартира в Афинах
- Роберта Векки и Франческа Векки — Школа «Диаз»
Лучший визаж
- Далия Колли — Реальность
- Энрико Иакопони — Да здравствует свобода
- Энрико Иакопони и Маурицио Нарди — Сибирское воспитание
- Марио Мисчиати — Школа «Диаз»
- Луиджи Роккетти — Лучшее предложение
Лучший парикмахер
- Daniela Tartari — Реальность
- Carlo Barucci и Marco Perna — Да здравствует свобода
- Stefano Ceccarelli — Лучшее предложение
- Giorgio Gregorini — Школа «Диаз»
- Francesco Pegoretti — Сибирское воспитание
Лучший монтаж
- Бенни Атрия — Школа «Диаз»
- Клелио Беневенто — Да здравствует свобода
- Уолтер Фазано — Я путешествую одна
- Массимо Квалья — Лучшее предложение
- Марко Сполетини — Реальность
Лучший звук
- Ремо Уголинелли и Алессандро Пальмерини — Школа «Диаз»
- Гаэтано Чарито и Пьерпаоло Мерафино — Спящая красавица
- Фульгенцио Кеккон — Да здравствует свобода
- Маричетто Ломбардо — Реальность
- Жилберту Мартинелли — Лучшее предложение
Лучшие визуальные эффекты
- Mario Zanot — Школа «Диаз»
- Raffaele Apuzzo, John Attard, Vittorio Dublino, Andrea Marotti — Дракула 3D
- Paola Trisoglio и Stefano Marinoni — Сибирское воспитание
- Bruno Albi Marini — Реальность
- Gianluca Dentici — Да здравствует свобода
Лучший документальный фильм
- Anija (La nave), режиссёр Roland Sejko
- Bad Weather, режиссёр Giovanni Giommi
- Fratelli & sorelle — Storie di carcere, режиссёр Барбара Куписти
- Nadea и Sveta, режиссёр Маура Дельперо
- Pezzi, режиссёр Лука Феррари
Лучший короткометражный фильм
- L’esecuzione, режиссёр Enrico Iannaccone
- Ammore, режиссёр Паоло Сассанелли
- Cargo, режиссёр Карло Сирони
- Preti, режиссёр Astutillo Smeriglia
- Settanta, режиссёр Pippo Mezzapesa
Лучший европейский фильм
- Любовь, режиссёр Михаэль Ханеке
- 007: Координаты «Скайфолл», режиссёр Сэм Мендес
- Анна Каренина, режиссёр Джо Райт
- Квартет, режиссёр Дастин Хоффман
- Ржавчина и кость, режиссёр Жак Одиар
Лучший иностранный фильм
- Джанго освобожденный, режиссёр Квентин Тарантино
- Операция «Арго», режиссёр Бен Аффлек
- Мой парень — псих, режиссёр Дэвид О. Расселл
- Линкольн, режиссёр Стивен Спилберг
- Жизнь Пи, режиссёр Энг Ли
Premio David giovani
- Лучшее предложение, режиссёр Джузеппе Торнаторе
- Принцесса и нищий, режиссёр Алессандро Сьяни
- Идеальная семья, режиссёр Паоло Дженовезе
- Рождённый дважды, режиссёр Серджио Кастеллитто
- Да здравствует Италия!, режиссёр Массимилиано Бруно
За жизненные достижения
Напишите отзыв о статье "Давид ди Донателло 2013"
Ссылки
- [www.daviddidonatello.it/ Сайт премии]
- [www.filmweb.pl/awards/David+di+Donatello/2013 Кинопремия Давид ди Донателло 2013 на сайте FilmWeb]
- [www.imdb.com/event/ev0000203/2013 Кинопремия Давид ди Донателло 2013 на сайте IMDB]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Давид ди Донателло 2013
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
