Давид IV Строитель

Давид IV Строитель დავით IV აღმაშენებელი<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Царь Грузии
1089 — 1125
Предшественник:	Георгий II
Преемник:	Деметре I
Вероисповедание:	Православие, грузинская церковь
Рождение:	1073(1073) Кутаиси
Смерть:	24 января 1125(1125-01-24)
Место погребения:	Гелатский монастырь
Род:	Багратионы
Отец:	Георгий II
Мать:	Элене
Супруга:	1) Русудан 2) Гурандухт
Дети:	сын: Деметре I

Дави́д IV Строи́тель (груз. დავით IV აღმაშენებელი, Давиҭ IV Агмашенебели) (1073 — 24 января 1125) — царь Грузии (1089—1125) из династии Багратионов.

В его правление произошло объединение грузинских княжеств в единое централизованное государство.

Обретение власти

Дворцовые придворные, бывшие противниками азнаурской знати, осуществили политический переворот. Царь Георгий II, будучи ещё нестарым человеком, вынужден был возвести на престол своего шестнадцатилетнего сына Давида, а сам отстранился от государственных дел (1089).

Внешняя политика

В 1099 году царь прекратил платить дань сельджукскому султану, и тем самым дал повод к началу военных действий. Давид IV начал создавать новую армию, состоявшую из поселян-воинов и выслужившихся азнауров, которые на время военной службы получали от царя земельные участки.

В то же время царь решительно боролся против своеволия крупных азнауров. В 1093 году Давид IV взял под стражу одного из могущественных феодалов, клдекарского эристава Липарита Багваши. В 1097 году Давид IV изгнал его из Грузии, а все имущество и владения объявил своей собственностью.

В 1092 году умер конийский султан Мелик-шах I. После этого началась междоусобная война, разгоревшаяся между братьями и сыновьями покойного. В этой борьбе активное участие принимали правители провинций — эмиры и атабеки.

В XI веке начинается эпоха крестовых походов. В 1097 году крестоносцы успешно потеснили турок-сельджуков в Малой Азии и в Сирии, а в 1099 году заняли Палестину и Иерусалим.

Ободренная успехами крестоносцев, Византия также предпринимает эффективные меры против сельджуков. Таким образом, внешнеполитические события складываются в пользу Грузии, теперь она уже не была одинока в своей борьбе с мусульманами.

Присоединение Эрети-Кахети

Грузинская провинция Эрети-Кахети, пользуясь политической обособленностью, не подчинялась грузинским царям. Давид решил покончить с этим, и нашёл сторонников у местных властителей.

В 1104 г. представитель высшей администрации — азнаур Кавтар с помощью своих племянников Аришиана и Барама схватил и доставил к царю правителя Эрети-Кахети — Агсартана. Царь Давид IV занял Эрети-Кахети.

Сельджукский атабек области Гандза спешно выступил в поход, намереваясь изгнать царя из пределов Эрети-Кахети. В 1104 году произошла битва при Эрцухи, закончившася победой грузин.

Война с сельджуками

В 1110 г. грузинские войска заняли город и крепость Самшвилде. После этого сельджуки без особого сопротивления оставили большую часть Нижней Картли. В 1115 году мусульмане были выбиты из Рустави, а Тбилиси был в окружении грузинских крепостей.

В 1117 году царь Давид IV овладел пограничным городом Гиши, расположенным в Эрети. В Южной Грузии сельджуки также неоднократно терпели поражения в битвах с царскими отрядами. В 1118 г. грузины отбили у врага армянскую крепость Лоре.

Дидгорская битва 1121 года

Царь Давид IV Строитель в борьбе против тюрков-огузов Сельджукидской империи пригласил и поселил в Борчалы и прилегающих областях кыпчакскую орду численностью 40 тыс. воинов, то есть, по подсчетам специалистов-медиевистов, вместе с членами их семей всего около 200 тысяч. Уместно будет отметить, что одновременно царь Давид IV породнился с кипчаками, взяв в жены дочь хана.

Историк царя Давида пишет, что «привел великое множество, и тесть с братьями жены не напрасно трудились, и не зря кипчаков переселил, ибо их руками уничтожил он силы всей Персии и навел страх на всех царей…»

Для Грузии в ту эпоху главная угроза исходила от принявших ислам огузов, которые не ограничивались получением дани и периодическими нападениями на страну: как пишет древнегрузинский летописец царя Давида IV, «каждую осень прибывали тюрки через Сомхити со всеми кочевьями своими, а затем оседали» здесь, а также «вдоль побережья Куры, от Тбилиси до самой Барды». И «столь велики были силы их и число, что даже говорили: „Все тюрки со всех сторон там собрались“. Никто не волен был запретить им селиться, где вздумается, и даже сам султан». А у грузинского царя не хватало войска не только «для охраны городов и крепостей, но даже для собственной дружины». И «так как не было другого выхода», то, по словам летописца, в 1118 г. царь Давид IV «решил призвать кыпчаков»

В 1120 году начался поход на оставшиеся владения сельджуков в Закавказье. Коренное население Ширвана, будучи враждебно к захватчикам, активно помогало грузинам. Давид IV взял город Кабала. Ширванский владетель стал вассалом грузинского царя, а разгромленные сельджуки обратились за помощью в Иран.

Дидгорская битва произошла в августе 1121 года. Давид выступил навстречу врагу и вынудил его вступить в битву там, где силы противника не могли полностью развернуться. Сражение происходило на путях, ведущих во внутреннюю Картли, главным образом в окрестностях Дидгори. Здесь, в теснинах, враг не сумел использовать своё численное превосходство и потерпел жестокое поражение. Лишь незначительная часть огромного вражеского войска избегла истребления.

В Дидгорском сражении грузинские войска разбили многочисленное войско коалиции мусульманских правителей под предводительством Нур-ад-дина Ильгази, атабека Мосула и Алеппо.

Дальнейшие походы

В 1122 году Давид IV освободил Тбилиси и перенес туда столицу из Кутаиси, сделав его своим стольным городом. Грузинская столица, четыреста лет находившаяся в руках чужеземцев, теперь вновь принадлежала Грузии.

Несмотря на тяжелое поражение, сельджуки не отказались от борьбы. Предприняв в 1123 году новый поход, султан вторгся в Ширван, занял город Шемаху, захватил ширванского владетеля и направил грузинскому царю письмо, полное угроз.

Вскоре в Ширване появилось грузинское войско, но султан уклонился от битвы и покинул страну. Царь Давид IV вначале восстановил в правах прежнего правителя, но уже в 1124 году счёл необходимым присоединить область к Грузии. В крепостях и городах Ширвана Давид IV поставил свои гарнизоны, состоявшие из эретцев и кахетинцев, а верховным правителем и «надзирателем» назначил своего представителя.

Летом 1124 году царь Давид IV отдыхал в Триалети. Туда к нему прибыли послы из Аниси, столицы Армении. Войско Давида IV вступило в Армению и захватило город. Местный эмир Абуль Совар и его семья были взяты в плен. Несмотря на утрату сельджуками Шемаха, Кабала, Аниси, они продолжали владеть многими городами в этом регионе (среди них Гандза и Двин).

Внутренняя политика

Царский двор в этот период защищал преимущественно интересы мелких служилых азнауров и горожан. В то же время Давид IV учитывал и мнение воинов.

В его правление значительно увеличился фонд государственных земель. Отбирая земли у своих противников — крупных азнауров, Давид превращал их в царские имения (сахасо). Владениями царя стали земли, принадлежавшие ранее царю Эрети-Кахети и тбилисскому эмиру, а также владения, очищенные от сельджуков в Картли и юго-западной Грузии. К царским вотчинам были присоединены также земли в Армении и Ширване. Таким образом, в распоряжении Давида IV оказался огромный земельный фонд, из которого он мог жаловать земли во временное пользование своим верным воинам и должностным лицам.

Государственный строй

Феодальная идеология того времени строго проводила идею о божественности и безграничности царской власти. Эта власть, как проповедовали её грузинские поборники, была дарована царю Богом, и монарх вершил на земле Божью волю. Поэтому всякий, кто осмелится выступить против царя, выступает против Бога.

Местное управление при царе Давиде осуществлялось эриставами, центральное — царским двором, который состоял из крупных должностных лиц, возглавлявших то или иное ведомство (военное, финансовое, охраны порядка). Должностные лица были советниками царя с обязанностью, но не правом, давать советы. Среди них особое положение занимал чкондидели-мцигнобартухуцеси — второе после царя лицо в государстве. Он назывался «отцом» царя, «везиром» и имел право высказывать своё мнение без соответствующего запроса со стороны царя. В управлении страной везде и всюду чувствовалась направляющая рука чкондидел-мцигнобартухуцеса.

Со времен Баграта III вторым после царя лицом в Грузии считался эристав Картли. Царь Давид IV урезал его права, и усилил роль мцигнобартухуцеса, которого поставил во главе высшего судебного учреждения — «сааджо кари».

Судебная реформа

По царской воле был создан просительный двор, призванный упорядочить феодальные отношения. Учреждение стояло на защите интересов новых собственников, служилых азнауров-мосакаргаве, пресекая насилия мтаваров и неповиновение мдабиуров. Просительный двор регулярно занимался разбором дел и находился под непосредственным надзором царя.

Экономическая политика

К XI веку произошла смена направлений и характера внешнеторговых связей. Главное значение для страны имела торговля с Востоком, так как в состав Грузинского царства вошли города Тбилиси, Рустави, Шемаха, Аниси.

Снабдив грузинскую монету арабской надписью, царь облегчил её хождение в мусульманских странах. Помимо этого, в стране происходило строительство и мощение дорог, постройка мостов, создание постоялых дворов и караван-сараев и т. д.

Культура

Рядом с Кутаиси была создана Гелатская Академия, куда набирались богословы, философы, переводчики и филологи. Особым покровительством Давида пользовался прибывший из Петрицонского монастыря философ — неоплатоник Иоаннэ Петрици.

Религиозная политика

Руисско-Урбнийский собор (1103 года) и церковная политика царя Давида IV

Владея большими земельными угодьями, крепостными, а также другими богатствам грузинское духовенство оказывало огромное моральное влияние на все слои населения. Управление грузинской церковью сосредоточивалось в руках епископов — в большинстве своем представителей знатных феодальных фамилий, сопротивлявшихся мероприятиям Давида IV.

В церковных кругах относительно предполагаемой реформы существовали различные мнения. Церковники, выражавшие интересы мдабиуров-воинов и мелких азнауров, боролись против засилия реакционеров в церковном управлении, против практики передачи епископских кафедр по наследству.

Созванный Давидом IV в 1103 году Руисско-Урбнисский церковный собор (его заседания происходили в Картли) объявил об изгнании из церкви «не по достоинству возвысившихся» священнослужителей. Отныне их заменили «истинные пастыри». Тем самым Давид достиг своей цели — превратив церковь в оплот царской власти.

Учреждение должности чкондидели-мцигнобартухуцеси

При грузинском дворе издавна существовала должность мцигнобартухуцеса, ведавшего царской канцелярией. Её занимал ученый монах, обычно незнатного происхождения. Сведущий в делах управления, мцигнобартухуцес был ближайшим советником царя и пользовался большим влиянием при дворе.

Поскольку Давид IV не имел права непосредственно вмешиваться в дела церкви, он назначил преданного администратора-монаха, Георгия, архиепископом Чкондиди (ныне Мартвили) и ввел правило, по которому царский мцигнобартухуцес становился и епископом-чкондиделом. Таким образом возникла должность чкондидел-мцигнобартухуцеса. Занимавший её совмещал обязанности царского чиновника и церковного пастыря высшего ранга.

Военная реформа

Изгнание сельджуков из Грузии не приостанавливало угрозу нового вторжения, так как соседние страны Закавказья (Армения, Ширван, Рани) оставались в руках сельджуков.

Давид IV решил поселить в своём царстве половцев, кочевавших по равнинам Северного Кавказа, Южной России. Грузины знали обычаи и образ жизни кипчаков, с которыми поддерживали добрососедские отношения. Вторая жена царя Давида IV была дочерью кипчакского вождя.

Князь Владимир Мономах изгнал из пределов Руси одно из кипчакских племен, обосновавшееся на Северном Кавказе. Царь Давид IV повел переговоры с вождями кипчаков и добился от них согласия переселиться в Грузию.

Давид IV выделил кочевникам земли, всячески поощряя их переходить к оседлой жизни. Будучи язычниками, они со временем приобщились к христианству, приспособились к укладу грузинской жизни и ассимилировались с местным населением. Из кипчакских воинов сформировали отряды, которые, пройдя соответствующее обучение, получили оружие из царских арсеналов и коней из царских табунов.

Таким образом, у царя Давида IV оказалось под рукой 40 000 кипчакских всадников. Кроме того, царь усилил отряд своих телохранителей, который теперь состоял уже из пяти тысяч воинов и назывался «монаспа».

Смерть царя Давида IV

Умер Давид IV Строитель 24 января 1125 года. Похоронен у входа в Гелатский монастырский комплекс. Православной церковью причислен к лику святых — день его памяти: 26 января (8 февраля).

Семья

Константине Гамсахурдиа отмечает, что не подтверждено исторически то, что до женитьбы Давида на дочери половецкого предводителя Атрахи Шарагановича — Гурандухт, у него была жена Русудан, с которой он разошёлся, хотя Матфей Эдесский, хронист XII века, сообщает, что Давид имел законного сына по имени Деметрий, который был рождён от армянки.

Дети:

• Тамара (ум. 1155), царевна, замужем за ширваншахом Минучихром III (1120—1160);
• Деметре I (1093—1156), царь Грузии (1125—1156);
• Ката, царевна, замужем за царевичем Исааком Комнином, сыном императора Алексея I;
• Русудан, царевна, замужем за осетинским царем Давидом II;
• Георгий, царевич.
• Вахтанг, царевич (сын от Гурандухт, дочери правителя кипчаков Атрока сына Шаракана).

Память

Именем царя Давида назван проспект в Тбилиси

Литература

• Анчабадзе, Г. З. Кыпчаки в Грузии / Г. З. Анчабадзе // Проблемы современной тюркологии : материалы II Всесоюзной тюркологической конференции 27–29 сентября 1976 г., г. Алма-Ата. — Алма-Ата : Наука Казахской ССР, 1980. — 429 с. — С. 342–344.
• ბერძენიშვილი, ნ. საქართველოს ისტორია : დამხმარე სახელმძღვანელო. 3 ტ. ტ. 1. უძველესი დროიდან XIX საუკუნის დასასრულამდე / ნ. ბერძენიშვილი, ვ. დონდუა, მ. დუმბაძე და სხვ. — თბ. : საბჭ. საქართველო, 1958. — 586 გვ.
• ლორთქიფანიძე, მ. საქართველო XI—XII საუკუნეებში / მ. ლორთქიფანიძე. — თბ. : განათლება, 1987. — 184 გვ. — გვ. 80-118.
• ჩხატარაიშვილი, ქ. ყივჩაყთა გადმოსახლება საქართველოში, 1118 / ქ. ჩხატარაიშვილი // ქართული საბჭოთა ენციკლოპედია. 12 ტ. ტ. 10. ტიხუანა — შინდარა / მთ. რედ. ი. აბაშიძე. — თბ., 1986. — გვ. 642.
• Golden, P. B. Cumanica I: the Quipchaqs in Georgia / P. B. Golden // Archivum Eurasiae Medii Aevi IV. — Wiesbaden : Otto Harrassowitz, 1984. — 317 p. — P. 45-87. — ISBN 3-447-08527-4.
• Khazanov, A. M. Nomads in the Sedentary World / Ed. by Anatoly M. Khazanov and Andre Wink. — 1^st ed. — [L.] : Routledge, 2001. — 295 p. — (Curzon-Iias Asian Studies). — ISBN 0-7007-1370-0.
• Kırzıoğlu, M. F. Yukarı Kür ve Çoruk Boylarında Kıpçaklar / M. F. Kırzıoğlu; Atatürk Üniversitesi, Erzurum. — İkinci baskı. — Ankara : Türk Tarih Kurumu Basımevi, 1992. — 278 s. — ISBN 9-751-60459-1.
• Rapp, S. H. Studies in Medieval Georgian Historiography : Early Texts and Eurasian Contexts / S. H. Rapp. — Leuven : Peeters Publishers, 2003. — 522 p. — (Corpus Scriptorum Christianorum Orientalium ; vol. 601). — ISBN 90-429-1318-5.
• Suny, R. G. The making of the Georgian nation / R. G. Suny. — 2^nd ed. — [Bloomington, IN] : Indiana University Press, 1994. — 418 p. — ISBN 0-253-20915-3.</span>
• Marie-Félicité Brosset, Histoire de la Géorgie depuis l’Antiquité jusqu’au s-|XIX|e, v. 1-7. Saint-Pétersbourg, 1848-58. (Lire ce livre avec Google Books: [books.google.com/books?vid=OCLC38657816&id=9PIKAAAAIAAJ&dq=Brosset], [books.google.com/books?vid=OCLC38657816&id=RfMKAAAAIAAJ&dq=Brosset])

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:372130 Давид IV Строитель] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [titus.fkidg1.uni-frankfurt.de/armazi/gelati/jpg/index.htm Bilder der Gelati-Kathedrale und der Akademie der Wissenschaften (de)]

Отрывок, характеризующий Давид IV Строитель

И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?