Давид XII

Давид XII დავით XII ბატონიშვილი<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Царь Картли-Кахетии
28 декабря 1800 — 18 января 1801
Предшественник:	Георгий XII
Преемник:	титул упразднён Павел I (как Государь Иверской, Карталинской, Грузинской и Кабардинской земли)
Вероисповедание:	Христианство
Род:	Багратионы
Отец:	Георгий XII
Мать:	Кетеван Андроникашвили
Супруга:	Елена Абамелик

Давид XII (1 июля 1767 — 13 мая 1819) — царь Картли-Кахетии (28 декабря 1800 — 18 января 1801). Старший сын царя Георгия XII. Из династии Багратионов. Писатель и учёный.

Внутриполитическая борьба за престол в Картли-Кахети

Давид Батонишвили вырос при дворе своего деда, царя Ираклия II.

Царевич Давид получил образование в России (1787—1789), служил в российской армии с 1797 до 1798 в звании полковника, командуя Преображенским гвардейским полком. К 1800 году дослужился до звания генерал-лейтенант. Были слухи, что Павел хочет сделать Грузию местом пребывания мальтийских кавалеров, а Давида — и гроссмейстером.

В 1789—1790-х гг. участвовал в военных походах. Принимал активное участие в Крцанисской битве 1795 года. Георгий XII боялся, что другие представители боковой ветви династий Багратионов захватят царский престол и отстранят от власти его потомков. Из-за этой причины он согласился на ещё большее сокращение царских полномочий, чем это было предусмотрено трактатом 1783 года (России было дано право вмешиваться во внутренние дела Картли-Кахетинского царства), лишь бы трон достался его потомкам.

11 января 1798 года умер царь Ираклий, царем стал Георгий XII, который привел к присяге население страны. По трактату 1783 года он должен был получить императорскую инвеституру. Георгий сразу сообщил о своем вошествии на престол императору Павлу; Павел поздравил его и напомнил о необходимости ходатайства об утверждении. В ноябре Георгий направил в Петербург князя Авалова с ходатайством об утверждении себя царем, а Давида — наследником. 18 апреля 1799 года Павел Высочайшей грамотой утвердил его просьбу. Утверждение наследника не вытекало из трактата 1783 года, но Георгий хотел дополнительных гарантий, а Павел не обратил внимание, что просьба не вяжется с трактатом.

Смерть царя Георгия XII и переход власти к Давиду XII обострили обстановку в стране. Царица Дареджан и её сыновья категорически отказались признать власть царевича Давида XII.

Упразднение монархии Багратионов в Картли-Кахети

См. также: Георгиевский трактат

После кончины Георгия XII царевич Давид объявил себя правителем Картли-Кахетинского царства. Однако Российское правительство уже дало инструкции своим представителям в Картли-Кахети не допустить воцарения царевича Давида. В 1800 году Давид XII пытался модернизировать законодательство и систему управления царства. С декабря 1800 года, царевич Давид стал руководителем царского Дома Багратиони, но ему так и не было позволено занять трон Картли-Кахети. С момента смерти отца (28 декабря, 1800) и ко времени прибытия генерала Кнорринга (24 мая 1801), фактически осуществлял функции регента.

Давид XII был очень сильно удивлен указом Павла I (18 января 1801 года) об упразднении Картли-Кахетинской монархии и присоединении Картли-Кахети к Российской империи. Он пытался остаться у власти де-факто главой государства. В мае 1801 года российский генерал Карл Кнорринг отстранил его от власти и создал временное правительство во главе с генералом И. П. Лазаревым.

После упразднения Картли-Кахетинского царства (12 сентября 1801 года) Давид XII вместе с семьей был арестован князем Цициановым и выслан в Россию.

В Тифлисе же приказал он \Цицианов\ тайно генералу Лазареву в ночное время окружить войском дом царевича Давида, арестовать его и с сильным прикрытием вывести в пределы России. Это исполнено было без больших трудностей.

Давид XII под военным сопровождением был доставлен в Санкт-Петербург 18 февраля 1803 года.

В 1800 году Давид XII женился на принцессе Елене Абамелик (1770—1836), но брак оказался бездетным.

С 1812 по 1819 царевич (князь) Давид Батонишвили (Багратиони) занимал почетное место в сенате Российской империи. Кроме этого, являлся председателем комитета, в задачи которого входил перевод «Свода законов Вахтанга VI» и его редакция.

Установление российского правления в Картли-Кахети

Царизм «для обеспечения спокойствия и безопасности грузинского народа» счел необходимым и возможным упразднить Картли-Кахетское царство и установить новое правление взамен старого. Тем самым был подтвержден договор 1783 г. Это было крупное поражение грузинских политиков-националистов, поскольку им не удалось сохранить самоуправление грузинского народа.^{[неавторитетный источник? 3249 дней]}

Царские чиновники ещё 24 марта 1801 г. отстранили Давида XII Багратиони, объявленного ими же после смерти Георгия XII «наследником и правителем» грузинского престола. Вместо него «управляющим Грузией» был назначен находившийся здесь командующий русской армией генерал Лазарев. Созданное под его руководством временное правление просуществовало один год.

Тем временем российский император утвердил положение «об управлении Грузией», согласно которому главнейшей задачей нового правления являлось упрочение позиций самодержавной России в Грузии, присоединение других политических единиц Закавказья, освоение природных богатств Картли-Кахети, сбор налогов, соблюдение правопорядка.

8 мая 1802 г. в Тбилиси в торжественной обстановке было открыто новое правление — «Верховное правительство Грузии», во главе с «главнокомандующим Грузией» или «главноуправляющим». Его помощником, в основном по гражданским делам, назначался «управляющий Грузией», который ведал также главнейшим из четырёх управлений (экспедиций) — исполнительным управлением. Начальниками и трех остальных управлений назначались русские чиновники, которые общались с местным населением, не владеющим русским языком, через советников из представителей грузинского дворянства. Последние назначались, также судьями в уездах, где начальниками были русские офицеры, именуемые «капитан-исправниками». Старые приставства (самоураво) постепенно уступали место новым уездно-административным единицам. Всю Картли-Кахети разделили на пять уездов: Горийский, Лорийский, Душетский, Телавский и Сигнахский. В каждом уезде имелись свои полиция, суд и прокуратура. Хозяйственными делами уезда ведал казначей. Управление городами было возложено на русских комендантов, помощники которых назначались из представителей грузинского дворянства.

По своей классовой природе новое правление было прогрессивным. Дела велись на двух языках — русском и местном. В своей деятельности правление опиралось на тогдашние российские законы, хотя в большей мере принимало во внимание и старое грузинское законодательство.

Новое правление с самого начала заручилось поддержкой местного дворянства. Однако в первое время часть грузинских феодалов не могла примириться с новой властью, которая, опираясь на организованную силу регулярной армии и не желая терпеть традиционное самоуправство феодальной знати, в корне подрывала саму систему феодальных княжеств, подготавливая тем самым прочную основу для полной ликвидации их независимости.

Главнокомандующий Кноринг, который считал, что новое правление им было уже «упорядочено», не оказался на высоте. Командующий войсками генерал Лазарев и гражданский управляющий Коваленский постоянно препирались друг с другом. Непонятный суд, бремя содержания регулярных войск, произвол чиновников, их грубость, а порой и наносимые ими оскорбления даже самой феодальной знати вызывали недовольство не только у простонародья, но и у высшего сословия. Летом 1802 г. у новой администрации Картли-Кахети осложнились также отношения с соседними ханствами и Ираном. Последний, озабоченный упрочением российского режима в Закавказье, призывал к борьбе с Россией царевичей — претендентов на грузинский престол, пытаясь при этом использовать также Имерети и Ахалцихе, и, в случае успеха, Юлону Батонишвили обещал «восстановленный» картли-кахетский престол. Хотя число представителей грузинского дворянства — сторонников присоединения Картли-Кахети к России — быстро возрастало, становясь опорой нового правления, однако большая его часть, оторванная от основных масс народа, требовала «изменения существующего правления и установления нового порядка»..

Царизм, естественно, не мог с этим согласиться. Поэтому для упрочения нового правления в Грузии было решено придать ему «национальную» окраску. С этой целью император вместо Лазарева главнокомандующим Грузией назначил родственника царицы Мариам, супруги Геортия XII, представителя московской грузинской колонии Павла Цицианова (Цицишвили) — верного слугу царизма, а «верным» помощником ему был назначен другой представитель старого грузинского феодального рода — генерал Дмитрий Орбелиани.

Облеченный императором неограниченными полномочиями генерал П. Цицианов прибыл в Тбилиси 1 февраля 1803 г. и за короткое время сумел не только укрепить новое правление в Картли-Кахети, но ввести аналогичное правление и в других частях Закавказья, после их присоединения.

В 1804 г. русское войско под командованием П. Цицианова присоединило Гянджинское ханство, подготовив тем самым почву для присоединения всей территории Северного Азербайджана.

Упрочению нового правления, по мнению П. Цицианова и самого императора Александра I, препятствовало пребывание на родине многочисленных грузинских царевичей. Поэтому Александр I направил царицам Дареджан и Мариам письма с приглашением переехать в Петербург. Однако члены картли-кахетинского царского дома не согласились покинуть родину и обосноваться в Петербурге. Тогда П. Цицианов решил применить силу. Повод быстро нашёлся. В апреле 1803 г. генерал Лазарев, во главе вооруженного отряда, ворвался во дворец царицы Мариам с целью её ареста и высылки. Оскорбленная царица убила генерала кинжалом, за что и была сослана в Белгород. До 1805 г. в Россию были также высланы все грузинские царевичи, большинство которых обосновалось в Петербурге, существуя на назначенную императором пенсию, занимаясь лишь научно-литературной деятельностью.

Сам П. Цицианов не жалел пенсий, подарков, российских чиновничьих званий для оставшихся на родине бывших служителей царей Ираклия и Георгия. П. Цицианов создал первое дворянское собрание, первым предводителем которого по его же настоянию стал Гарсеван Чавчавадзе. Вместе с тем П. Цицианов постепенно упразднил старую систему моуравов, хотя она окончательно исчезла в Восточной Грузии в 20-х, а в Западной Грузии — в 40-х гг. П. Цицианов способствовал восстановлению грузинских культурных учреждений, строительству дорог, налаживанию почтовой связи и т. д.

Так, то устрашением, то ублажением, постепенно укреплялась новая власть в Картли-Кахети.

Литературная и публицистическая деятельность

Обосновавшись в Петербурге, он начал свою публицистическую и литературную деятельность. Давид Батонишвили в своих сатирических стихах критически отзывается о царских служителях. Также занимался лексографической работами. С 1803 года в Петербурге начал большое внимание уделять составлению статей для энциклопедического лексикона.

В 1814 году Давид Батонишвили опубликовал на грузинском языке исторический труд по схеме «Картлис цховреба» («Житие Картли»), которая охватывает период до 1744-го года и представляет продолжение работы по истории Вахушти Багратиони. Написанные на русском языке его труды охватывают период истории Грузии с древнейших времен до начала XIX века. Большое значение имело деятельность Давида Батонишвили в области права. В 1800 году он осуществил кодификацию грузинского права, составил сборник, которая известна под наименованием «Право Давида Батонишвили» (в 1964 году был издан Давидом Пурцеладзе).

Под влиянием идей французского Просвещения, он был первым грузинским переводчиком Вольтера. Он был также автором исследований по грузинской истории (на груз. языке, 1814). Ему также принадлежит написанный на русском языке труд «Обзор грузинского права» (1811—1816; в 1959 году издан А. Рогава), «сокращенное Руководство по физике» (на груз. языке, 1818), а также несколько стихотворений.

Давид XII умер в Петербурге 13 мая 1819 года. Он был похоронен в Александро-Невской лавре.

Литература

• Давид (царевич) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Suny, R. G. The making of the Georgian nation / R. G. Suny. — 2^nd ed. — [Bloomington, IN] : Indiana University Press, 1994. — P. 357. — 418 p. — ISBN 0-253-20915-3.</span>

Отрывок, характеризующий Давид XII

«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.