Давлианидзе, Сергей Семёнович

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Давлианидзе Сергей (Серго) Семёнович
Дата рождения:	15 июня 1904(1904-06-15)
Место рождения:	село Схвава, Рачинский уезд Кутаисская губерния, Российская империя
Дата смерти:	25 августа 1967(1967-08-25) (63 года)
Место смерти:	посёлок Явас, Республика Мордовия, РСФСР
Отец:	Семён Давлианидзе
Мать:	Федосия Схиртладзе
Награды и премии:

((опечатки)) Сергей (Серго) Семёнович Давлианидзе (15 июня 1904, село Схвава Амбролаурского района, Кутаисской губернии (Грузия — 25 августа 1967, Дубравный ИТЛ, посёлок Явас, Мордовская АССР) — советский генерал, один из руководителей органов государственной безопасности Грузии. После выступления на митинге во время Тбилисских событий 1956 года был арестован и осуждён, приговорён к 25 годам лишения свободы. Умер в заключении.

Биография

Серго Давлианизде родился в высокогорном рачинском селе Схвава в семье крестьян Семёна Давлианидзе и Федосии Схиртладзе 15 июня 1904 года. Отец его Семён, отслужив двадцать пять лет в армии России, демобилизовался в возрасте 43 года и сразу же повенчался со своей односельчанкой. Вскоре у них родились подряд трое детей. Старший Сергей,а за ним сёстры Нина и Тамара. В Раче свирепствовал голод, и жители нескольких деревень вместе с семьёй Давлианидзе С.С. выехали из Грузии в поисках новой жизни. В 1912 году его родители вместе с ним переехали в Терскую область, посёлок Минеральные Воды, где его отец устроился на работу в ресторан поваром и по совместительству официантом. Благодаря его материальной помощи сын в возрасте восьми лет поступил, а в пятнадцать лет окончил шесть ( 6 ) классов полного курса обучения реального училища Пятигорска, где обучался с 1912 года по 1919 год.

C 1920 года по 1922 год Давлианидзе С.С. окончил ещё и два курса Тифлисского гидротехнического училища. С 25 февраля 1921 года, то есть с первого дня установления советской власти в Грузии,в шестнадцатилетнем возрасте, поступил на службу в формировавшуюся народную милицию. Совмещая службу с учёбой в училище, он по апрель 1922 года ,работал младшим, а затем старшим милиционером 6-го района Тифлиса. С 23 апреля 1922 года до апреля 1923 года работал комендантом по охране маршрутных поездов из Баку. В апреле 1923 года на девятнадцатом ( 19 ) году жизни был призван на службу в Красную Армию ( ВРККА ),где по апрель 1924 года служил красноармейцем 2-й Грузинской стратегической дивизии дислоцированной в городе Батуми.

Демобилизовавшись из армии,он с апреля 1924 года по август 1925 года работал заведующим организационного отделения,а затем секретарём Манглисского райкома комсомола в посёлке Манглиси ГССР. Там он познакомился с русской девушкой Лебедевой Варварой,уроженкой города Симбирска и женился на ней. Варвара входила в актив Манглисского райкома комсомола. В посёлке Манглиси она поселилась в 1922 году вместе c родителями и многочисленными родственниками. Её отец демобилизованный, гренадер лейб-гвардии гренадерского полка Нестор Лебедев, служил 25 лет в районе турецкой границы около Манглиси. В годы Великой Отечественной Войны она служила фельдшером и вместе с мужем в его служебном вагоне выезжала к местам сражения за Кавказ. Была награждена двумя медалями «За оборону Кавказа». Давлианидзе С.С. нашёл в её лице верного друга,который разделял его взгляды и убеждения.

Вскоре в сентябре 1925 года, он получил новое назначение и переехал с супругой в город Тбилиси. Им предоставили однокомнатную квартиру в центре города Тбилиси по ул Серебряной в полуподвальном помещении. На новой должности Давлианидзе С. С. работал секретарём экономического отдела ЦК ЛКСМ Грузии до 23 октября 1925 года, а затем по рекомендации ВЛКСМ был направлен на службу в органы государственной безопасности. Там сформировавшись как сотрудник и высокопоставленное лицо в госбезопасности СССР,он за свои убеждения и действия ,не угодные руководству ГБ СССР,был выдворен в отставку в 1948 году. В 1956 году высказал свою точку зрения и требования на митинге в городе Тбилиси, посвящённом И.В. Сталину и поплатился за это свободой. За этим последовало десять лет заключения и смерть в ИТЛ.

Служба в органах госбезопасности

С 23 октября 1925 года по 1948 год служил в органах ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ. Службу начал в ГПУ ГССР рядовым сотрудником и дослужился до Комиссара государственной безопасности и Заместителя Наркома НКВД Грузии. В послужном списке Давлианидзе 12 наград, 6 присвоенных воинских званий и 16 должностных назначений.

ЗАНИМАЕМЫЕ ДОЛЖНОСТИ :- l) 23.10.1925 года до 1926 год -помощник уполномоченного, уездного политбюро ЧК,г. Шоропани. — ll) 1926 г. −1927 г. помощник уполномоченного уездного информационного пункта ГПУ Боржоми -Манглиси. — lll) 1927 г. — 1929 г. помощник уполномоченного уездного отделения ГПУ-УГБ г. Зестафони. — lV) 1929 г до 04 1931 г. старший оперуполномоченный ГПУ ГССР г. Чиатура ГССР. — V) 04 1931 г. — 1933 г. оперуполномоченный 1-го -отделения ЭКО ГПУ ГССР . — Vl) 1933 г. −1935 г. начальник 1-го отделения ЭКО ГПУ-УГБ НКВД ГССР. — Vll) 1935 г.- по 09 1936 г. начальник 2-го отделения ЭКО УГБ НКВД ГССР. — Vlll) 09.1936 г.по 06 1937 г.назначен начальником райотдела НКВД Чиатурского района . -lX) 06.1937 г. по 1938 г.назначен начальником 4-го отдела НКВД ГССР.

В 1938 году назначен начальником 3-го отдела УГБ НКВД ГССР и на этой должности прослужил по 23 08 1939 года. Переведён с повышением начальником ДТО НКВД СССР по Закавказской Ж,Д 23 августа 1939 года и служил в этой должности по март 1941 года. Отдел располагался на территории г. Тбилиси около центрального железнодорожного вокзала, а подчинённые ему отделения ДТ НКВД на территории Грузии,Армении и Азербайджана. В распоряжении начальника отдела был свой личный служебный вагон с поваром, медперсоналом и охраной. С этой должности его на 13 съезде Коммунистической партии (большевиков) Грузии, который состоялся 15-19 марта 1940 года, в городе Тбилиси, избрали кандидатом в состав Центрального Комитета (Б) Грузии и с этой должности ему предоставили благоустроенную четырёхкомнатную квартиру в городе Тбилиси. — Xll) Следующей его должностью было назначение начальником КРО НКГБ ГССР в марте 1941 года. — Xlll) В июне 1941 года с должности начальника КРО НКГБ ГССР его назначили Заместителем Наркома ГБ ГССР. — XlV) В июле 1941 года его назначили начальником Закавказского Дорожно-Транспортного отдела НКВД - НКГБ СССР и направили на передовую линию фронта для обороны Кавказа. * 14 февраля 1943 года И.В. Сталиным ему было присвоенно звание комиссара государственной безопасности. - XV) После бегства фашистов с Кавказа и нормализации обстановки на Кавказе его вновь 14 06 1944 года возвратили на должность Заместителем Наркома ГБ ГССР.

• 6 июля 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР «О званиях, форме одежды и знаках различия начальствующего состава Народного комиссариата внутренних дел и Народного комиссариата государственной безопасности СССР» специальные звания начсостава НКВД и НКГБ были заменены на общевойсковые воинские звания. В связи с этим 9 июля заместителю наркома госбезопасности Грузинской ССР Давлианидзе, имевшему звание комиссара государственной безопасности, было присвоено звание генерал-майора. В период правления Хрущёва Н.С., был лишён этого звания 23 ноября 1954 года Постановлением СМ СССР № 2349-1118сс «как дискредитировавший себя за время работы в органах госбезопасности и недостойный в связи с этим высокого звания генерала».

С 14 ноября 1945 года его назначили начальником ТО НКГБ СССР Ордж. Ж. Д. г. Дзауджикау Сев.-Осетинской АССР. Уволен приказом МГБ СССР № 336 от 30 января 1948 года. Официальная причина состояние здоровья после полученных ранений. По версии его семьи уволен, он в возрасте 43 года за факт оказания помощи чеченской семье, которая скрывалась от депортации с 1944 года и была обнаружена рядовыми военнослужащими подразделения ГБ СССР в 1947 году. ВОИНСКИЕ ЗВАНИЯ: — В деле сотрудника ГБ зафиксированы его следующие воинские звания; 1) ст.лейтенант ГБ 13.01 1936 г.,2) капитан ГБ 23.05 1938 г., 3) майор ГБ 22 10 1940 г., 4) старший майор ГБ 11.05 1942 года,5) комиссар ГБ 14 02 1943 года,6) генерал-майор 09.07. 1945 года.

В отставке

После отставки Серго Давлианидзе работал с 1948 по 9 марта 1956 года директором магазина № 2 Тбилисского пищеторга и управляющим «Интуристом» Грузии. С марта 1940 года вместе с семьёй проживал в городе Тбилиси по улице с первичным названием Каргановская, затем переименованный в Саджая, а с 1960-х годов по настоящее время носящую название Лео Киачели — в доме № 5/7. Этот дом в народе назывался «генеральским». Проживала семья генерала в нём, на третьем этаже, на лестничной площадке напротив квартиры Председателя КГБ ГССР Инаури Алексея Николаевича, поселившегося там в 1953 году. В данном доме до переселения в дом-особняк в Тбилиси по улице Мачабели, проживал Берия Лаврентий Павлович, там осталась проживать его мать. Проживали там с сестрой Орджоникидзе, Григорий Константинович и его брат Орджоникидзе Папулия расстрелянный в 1937 году. Поселился в этот дом Давлианидзе С. С. с семьёй в 1940 году в квартиру № 13, где до него жила семья репрессированного руководителя компартии Грузии, которого отправили в ссылку вместе с семьёй.

26 августа 1953 года Серго Давлианидзе в качестве свидетеля допрашивался по делу своего бывшего начальника Богдана Кобулова, обвинявшегося в шпионаже и заговоре с целью захвата власти в рамках так называемого «дела Берия». Давлианидзе сообщил, что он неоднократно докладывал Кобулову о применении следователями НКВД незаконных методов воздействия на арестованных. Давлианидзе также был свидетелем по ряду обвинений других сотрудников госбезопасности, арестованных и осуждённых в рамках «дела Берия».

Серго Давлианидзе принял активное участие в событиях 5-9 марта 1956 года в Грузии. 9 марта он выступил в Тбилиси на митинге, посвящённом третьей годовщине со дня смерти Иосифа Сталина с предложением об отделении Грузии, в самостоятельное социалистическое государство, такое как Чехословакия, Венгрия, Болгария и другие. При этом Давлианидзе С.С. стал одним из руководителей борьбы за чистоту имени И.В. Сталина под лозунгом "Не допустим критики Сталина " и инициатором требований выхода из СССР. Наведение порядка воисками МВД СССР и воисками ЗакВО были жёстким,15 убитых,54 раненых,375 арестованных и в их числе отставной генерал Давлианидзе С.С.,которого задержали 9 марта 1956 года и содержали четыре (4) месяца и 14 дней под административным задержанием в изоляторе временного содержания КГБ ГССР. Содержание под стражей по материалам дознания, утверждалось председателем КГБ ГССР, имеющим самостоятельные,не подлежащие контролю местной власти, уголовно процессуальные полномочия. Однако, на случай утверждения им постановления о возбуждении уголовного дела, отсутствовала перспектива требуемого предвзятого расследования уголовного дела Верховным Судом ГССР. Поэтому материалы дознания по " подследственности " были направлены в ЗакВО имеющий свою прокуратуру и свой судебный орган.

Арест и осуждение

После подавления волнений в Грузии, Давлианидзе был арестован 23 июля 1956 года. При этом ,арестован был и без того находившийся под стражей пенсионер,гражданское лицо с 1948 года. Данной мерой уголовно процессуального принуждения, с указанного периода времени, его содержанию под стражей, придали официальный характер санкциией прокуратуры Закавказского Военного Округа ,обвинив в контрреволюционной деятельности по ст 58 -7 УК ГССР .

Из материалов многотомного архивного уголовного дела на Давлианидзе С.С., хранящегося в архиве Верховного Суда Грузии видно,что уголовное дело в его отношении, возбудил 16 июля 1956 года ,а также постановление на его арест - 23 июля 1956 года, по материалам КГБ ГССР ,составил и санкционировал лично помощник военного прокурора Закавказского Военного Округа Литвиненко. Дознание проведённое КГБ ГССР и предварительное следствие проведённое ЗакВО, проводились с нарушением сроков их ведения, ровно на половину, по срокам, предусмотренным УПК ГССР,компетенцией данных органов. Предварительное следствие в течение одного (1) года и трёх месяцев вёл Литвиненко. Он сам утверждал продление сроков затянувшегося предварительного следствия. Впоследствии, на суде по данному уголовному делу ,выступил в качестве прокурора выдвигавшего государственное обвинение. Давлианидзе С.С. в своих заявлениях прокурору ЗакВО Цумареву и его заместителю Дмитриеву писал,что на допросах Литвиненко смеётся над ним говоря " Вы в 1943 г. когда Сталин направлялся на Тегеранскую коференцию в Баку когда Вы встретились с ним и пожимали ему руку ,очевидно воображали " какой исторический момент переживаете ! Он требовал от подследственного сообщить - " Какие у Вас были связи в высших сферах в Москве,ведь без этого не могло быть ,тогда в Москве везде были Ваши в руководстве партии и государства. " www.youtube.com/watch?v=aKWE-A4s9vM&list=UUFKbEUp4n9jeAlqjNQ0utcQ&index=1&feature=plcp Литвиненко активно изучал и («копал») весь путь «контрреволюционной» службы Давлианидзе С.С. в органах госбезопасности в поисках антисоветской преступной группы, в которой тот якобы состоял. Литвиненко " установил" связь подследственного с грузинской контрреволюционной эмиграцией и спецслужбами капиталистических стран, с целью свержения установленного строя в СССР. Благодаря его расследованию и прокурорскому личному надзору, за своим же следствием , Давлианидзе С. С. был впоследствии осуждён.

Однажды, в декабре 1956 года находясь под следствием, на свидании с супругой и девятилетним внуком, Сергей Семёнович представил их как это только было возможно в зале свиданий тюрьмы, княгине Матико Палавандишвили, супруге классика мировой литературы Константина Гамсахурдия. Матико пришла на свидание к своему сыну Звиаду Гамсахурдия, арестованному за контрреволюционную деятельность. Впоследствии супруге Давлианидзе С.С. вместе с внуком, в период ожидания в тюрьме свиданий с мужем, доводилось общаться с Матико, которая тоже ждала свидания с сыном.

18 октября 1957 года в городе Тбилиси в здании Верховного Суда ГССР началось закрытое заседание суда Верховного трибунала Закавказского военного округа, возглавляемое судьёй Мамонтовым, над бывшим военнослужащим Давлианидзе С.С. Защищал подсудимого военный адвокат Алхазишвили М. В. Государственное обвинение выдвигал помощник прокурора ЗакВО Литвиненко. В течение двух недель Давлианидзе С. С. осудили по статьям 58-7 и 58-8 УК ГССР, и в совокупности преступлений по означенным статьям, в силу ст. 46 УК ГССР назначили окончательную меру наказания по ст. 58-7 УК ГССР с санкции ст. 52-2 УК ГССР сроком 25 лет лишения свободы в ИТЛ, с поражением в правах, предусмотренных пп. "а","б","в" ст. 31 УК ГССР на пять лет, с конфискацией всего имущества. УК ГССР. Приговор огласили 31 октября 1957 года. По делу в суд вызвали 41-го свидетеля, явилось 37 свидетелей. Дали показания 37 свидетелей : 1) Джапаридзе Вахтанг Семёнович, 2) Лазарев, 3) Кикнадзе Отари Шалвович, 4) Гурамишвили Георгий Васильевич, 5) Маридашвили, 6) Панцулая Д. Д., 7) Будагов, 8) Дарсадзе, 9) Курели Иосиф Георгиевич, 10) Сахелашвили С. С., 11) Брегвадзе В. В., 12) Цулая Г. М. 13) Хумаров В. Н., 14) Урушадзе Д.Л., 15) Казарян Сурен Оганезович, 16) Назаров Али, 17) Баскина М. И., 18) Агабабова А.А., 19) Минасян А. С., 20) Почиани Д. В., 21) Асланикашвили К., 22) Кураспидиани Геркулес Николаевич, 23) Гургенидзе А., 24) Палиани Иван Дмитриевич, 25) Татишвили Иван Дмитриевич, 2 ) Кюрегян А.М., 27) Игитханян Е. А., 28) Сагателян Х.А., 29) Шаоршадзе П. Ф., 30) Одишария, 31) Голованов А. Л., 32) Барский Г. М., 33) Хечумов И. З. ,34) Григорашвили Х. И., 35) Асанидзе Ш., 36) Пхаладзе И., 37) Темурчиев В.А. Показания не явившихся в суд свидетелей, Габеева Хасана и ещё трёх, полученные во время предварительного следствия, зачитали в суде. Часть свидетелей отказались от своих показаний данных на предварительном следствии следователю Литвиненко и дали показания в пользу подсудимого. Однако, он же, прокурор Литвиненко, потребовал от членов трибунала жёстких мер в отношении подсудимого. Трибунал удовлетворил его ходатайство. Исходя из того,что здание Верховного Суда ГССР находилось в центре города Тбилиси в 200 метрах от проспекта Руставели, где в марте 1956 года, солдаты ЗакВО, расстреляли мирную демонстрацию, были предприняты меры к усиленной охраны здания Верховного Суда ГССР. Солдаты с автоматами и собаками овчарками, стояли по всему периметру здания и внутри здания. Кроме членов Верховного Трибунала ЗакВО и других участников процесса, включая свидетелей, никого не пропускали. Тщетно в течение заседаний трибунала супруга , дети и внуки подсудимого Давлианидзе С.С. пытались проникнуть в зал. Военные им заявили, что по распоряжению председателя трибунала Мамонтова, велено никого не пропускать. О результатах судебного разбирательства по делу Давлианидзе С. С. в средствах массовой информации СССР и Грузинской ССР не упоминалось. См. три последние ссылки.

Виновным себя в предъявляемых обвинениях, на судебном разбирательстве Давлианидзе С.С. не признал.Осуждённый Давлианидзе С.С.,пробыл по 10 апреля 1958 года в больнице Тбилисской тюрьмы № 1. Там он ,как видно из его личных записей , дождался неудовлетворительного ответа на свою кассационную жалобу, направленную 11 ноября 1957 года в Военную Коллегию Верховного Суда СССР.

Заключение и смерть

11 апреля 1958 года из Тбилиси с железнодорожной станции Навтлуги в отдельной камере «столыпинского вагона», в установленном порядке этапирования в лагеря, его доставили в город Баку. Там, как пишет в своём дневнике Давлианидзе, всех заключённых вывели из вагона, построили и посадили в тюремные машины. Около железнодорожного вокзала собралась большая толпа любопытствующих людей, среди которых были и его знакомые, а также его бывшие подчинённые сотрудники. Машинами арестантов доставили в Бакинскую пересыльную тюрьму, где его поместили в одиночную камеру. Через два дня опять в столыпинском вагоне его доставили 14 апреля 1958 г. на ж.ст. города Ростова, а оттуда на автомашине в Ростовскую пересыльную тюрьму. В городе Ростове его поместили в сырую камеру № 3 одного из бараков пересыльной тюрьмы построенной ещё в годы немецкой оккупации в 1942-43 г.г. Дней через десять к нему в шестиместную камеру поселили его земляков молодых братьев Пирцхелаури Мишу и Георгия, уроженцев Казбегского района Грузии. Ещё дней через пять к ним поселили Гиви Барамидзе и Ироди (он же Ираклий) Пачулия. Все они были участниками Тбилисских событий 5-9 марта 1956 года. В конце апреля Давлианидзе С. С. этапировали в город Москву и заключили в тюрьму Красно-Пресненского района поместив в камеру № 62. В данной камере находилось вместе с ним ещё семь заключённых. 17 мая 1958 года из Москвы в столыпинском вагоне был этапирован в исправительно трудовой лагерь Дубравный МВД Мордовской АССР. 8 и 19 мая содержался в одиночной тюремной камере 18-го лагерного отделения. 20 мая 1958 года был этапирован в 11 лагерное отделение.

После отставки Никиты Хрущёва, Алексей Инаури, будучи соседом семьи Давлианидзе С. С., через семью Давлианидзе С. С. в 1966 году предлагал ему помощь в освобождении, на случай, если он признает свою вину в преступлениях, за которые осуждён и подаст просьбу о помиловании, но тот отказался, так как считал себя невиновным и направил ряд жалоб на лиц, его осудивших в Политбюро ЦК КПСС. Его внезапная смерть, и то,что он был захоронен до приезда родственников,а также то, что его тело до развала СССР не выдали для перезахоронения на родине,вызвало у его близких подозрение в его убийстве.

Давлианидзе умер в исправительно-трудовом лагере Дубравный, в посёлке Явас Мордовской АССР 25 августа 1967 года.

По утверждению Иссы Кодзоева, находившегося в заключении вместе с Давлианидзе, его тело было выкуплено родственниками и перевезено для похорон на родину. Однако, он ошибается, родственники действительно 27 августа 1967 года приезжали в лагерь и просили администрацию выдать им покойника, похороненного за день до их приезда, но получили отказ tvali.eu/index.php?action=watch&v=228621&limit=15

Родственники поставили на его тюремной могиле православный деревянный крест, а в Тбилиси на Кукийском кладбище установили мраморную плиту указав на ней его имя, фамилию и дату смерти. Под этой же плитой в ноябре 1994 года похоронили его супругу Лебедеву Варвару Нестеровну.

Награды

Серго Давлинидзе получил следующие награды:

• Орден Ленина 21.07.1942
• Орден Ленина 25.07.1949
• Орден Красного Знамени 08.03.1944
• Орден Красного Знамени 03.11.1944
• Орден Отечественной войны 1 степени 03.12.1944;
• Орден Трудового Красного Знамени 24.02.1941
• 4 медали; знак «Почетный работник ВЧК-ГПУ» 28.08.37; знак «Почетный железнодорожник» 1944.

Литература

• Петров Н.В., Скоркин К. В. [www.memo.ru/uploads/files/845.pdf Кто руководил НКВД 1941-1954]. — Москва: Звенья, 2010. — С. 324. — 1000 с. — ISBN 5-7870-0109-9.

Ссылки

• Леван Долидзе «Генералиссимус, маршалы, генералы, адмиралы-наши соотечественники 1700—2000» изд. Тб.2000. * Леван Долидзе "Генералами не рождаются " изд.Тб.1993 год и 2001 год.
• Яго Кватадзе «Схвава» и уроженцы Схвавы. изд. Тб.2005.
• 22-91.ru/15.06-vse-rodivschiesya-v-etot-den.html и продолжение * 22-91.ru/etot-den-v-istorii-sssr/1459/za-stalina " За Сталина " о соб.9 марта 1956 г. с участием Давлианидзе С.С.
• old.ingushetiyaru.org/culture/nad_bezdnoy/265.html#gl1 ИССА КОДЗОЕВ. НАД БЕЗДНОЙ - Иван Иванович – Честный Человек (рассказ бывшего зэка).
• www.youtube.com/user/sergodavlianidze1 Девять (9) видео с рассказами под ними о Давлианидзе С.С.
• www.youtube.com/watch?v=aKWE-A4s9vM&list=UUFKbEUp4n9jeAlqjNQ0utcQ&index=1&feature=plcp копия заявления Давлианидзе С. С. о следователе Литвиненко С.С.
• video.mail.ru/mail/bikikrisa/_myvideo/172.html#_grs=g_my.main.right.video.lastvideo Справка в шести комментариах под видео на Давлианидзе С. С.
• rutube.ru/video/private/bcba5a830a53afe036c98abfd0973359/?p=GvpWNoPRVcxFmZguWvq7wQ==#.UIeMwW8j61g Рассказ в комментариях о Давлианидзе С.С.
• video.yandex.ru/users/dawlianidze/view/102/# Версия в отношении смерти Давлианидзе С.С.
• ingushforum.ru/viewtopic.php?id=794 Исса Кодзоев "НАД БЕЗДНОЙ" часть 3-я Иван Иванович - Честный Человек.

Родившиеся в Амбролаурском районе

Отрывок, характеризующий Давлианидзе, Сергей Семёнович

Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.