Даву, Луи Никола

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Об уезде в Китае см. Даву (уезд).

Луи Николя Даву фр. Louis Nicolas Davout<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Маршал Даву, герцог Ауэрштедтский</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">герб 1-го герцога Ауэрштедтского</td></tr>
Военный министр Франции
20 марта 1815 — 7 июля 1815
Глава правительства:	Ж. Фуше
Монарх:	Наполеон I
Предшественник:	А.-Ж.-Г. Кларк
Преемник:	Л. де Гувион Сен-Сир
мэр Савиньи-сюр-Орж
Рождение:	10 мая 1770(1770-05-10) Анну (Бургундия, ныне — в департаменте Йонна)
Смерть:	1 июня 1823(1823-06-01) (53 года) Париж
Образование:	военная школа в Бриен-ле-Шато
Военная служба
Годы службы:	1788—1815
Принадлежность:	Первая империя
Род войск:	Пехота, Кавалерия
Звание:	Маршал Империи, Генерал-полковник пеших гренадер Императорской гвардии
Командовал:	3-м арм. корпусом (1805-08), Рейнской армией (1808-09), 3-м арм. корпусом (1809-10), 1-м арм. корпусом (1812-13)
Сражения:	Революционные войны: сражение у Неервиндена Египетский поход: битва у пирамид битва при Абукире Наполеоновские войны: битва при Маренго битва под Ульмом битва под Аустерлицем битва при Ауэрштедте битва при Прейсиш-Эйлау битва под Фридландом битва при Экмюле битва при Ваграме Отечественная война: бой под Салтановкой Смоленское сражение Бородинское сражение
Награды:

Луи́-Николя́ Даву́ (фр. Louis Nicolas Davout или d’Avout, Davoust, 10 мая 1770 — 1 июня 1823) — полководец Наполеоновских войн, герцог Ауэрштедтский (фр. duc d'Auerstaedt), князь Экмюльский (фр. prince d'Eckmühl), маршал Империи (с 19 мая 1804 года), генерал-полковник пеших гренадер Императорской гвардии (с 20 июля 1804 года по 22 апреля 1814 года). Имел прозвище «железный маршал». Единственный маршал Наполеона, который не проиграл ни одного сражения.

Биография

Родился в бургундском городке Анну в дворянской семье, был старшим из детей кавалерийского лейтенанта Жана-Франсуа д’Аву (Jean-François d'Avout; 1739—1779) и Франсуазы-Аделаиды Минар де Велар (Françoise-Adelaide Minard de Velars; 1741—1810). Остальные дети: Жюли (1771—1846; жена графа Империи Марка-Антуана де Бомона), Луи Александр Даву (1773—1820; бригадный генерал и барон Империи) и Шарль-Изидор (1774—1854).

Воспитывался в Бриенской военной школе, которую за год до его поступления закончил Наполеон. Верный семейной традиции, в 1788 году поступил на службу в кавалерийский полк, где до того служили его дед, отец и дядя.

В начале революционной войны командовал батальоном в Северной армии, возглавлявшейся генералом Дюмурье. Когда 4 апреля 1793 года Дюмурье призвал войска к походу против революционного Парижа, Даву приказал сначала арестовать, а затем и стрелять в генерала. Дюмурье ускакал, а Даву 1 мая 1793 был произведён в полковники, а затем в бригадные генералы. Симпатизируя жирондистам и относясь отрицательно к революционному террору, он отказывается от производства в дивизионные генералы и 29 августа 1793 уходит в отставку. В 1794 году подвергнут кратковременному аресту, после переворота 9 термидора вернулся на военную службу.

Во время египетской экспедиции 1798 - 1801 много содействовал победе при Абукире в 1799. Вернулся во Францию вместе с генералом Дезе в 1800 году.

В 1805 году Даву был уже маршалом и принимал выдающееся участие как в Ульмской операции, так и в сражении при Аустерлице. В последнем сражении именно корпус маршала Даву выдержал главный удар русских войск, практически обеспечив Великой армии победу в баталии.

В 1806 году, возглавляя корпус численностью 26 тысяч человек, Даву нанёс сокрушительное поражение вдвое сильнейшей армии герцога Брауншвейгского при Ауэрштедте, за что получил герцогский титул.

В 1809 году способствовал поражению австрийцев при Экмюле и Ваграме, за что получил княжеский титул.

В 1812 году Даву был контужен в Бородинской битве.

В 1813 году, после сражения под Лейпцигом, заперся в Гамбурге и сдал его лишь после низложения Наполеона.

Во время первой реставрации Даву оставался не у дел. Оказался единственным наполеоновским маршалом, который не отрёкся от изгнанника. По возвращении Наполеона с острова Эльба назначен военным министром и командовал войсками под Парижем.

Париж я могу доверить только Вам

 — так мотивировал Наполеон своё решение не привлекать Даву к активным боевым действиям, вопреки протестам самого маршала, рвавшегося на передовую.

После битвы при Ватерлоо Даву выдвинул союзникам требование объявить полную амнистию всем лицам, участвовавшим в реставрации Наполеона, грозясь в противном случае вывести армию за реку Луару и продолжить сопротивление. Для переговоров с ним был послан маршал Макдональд, однако тому не удалось добиться изменения позиции Даву, и союзники были вынуждены принять его требование. Даву был единственным маршалом Наполеона, никогда не присягавшим Бурбонам, так что у них не было никакого повода отдать его под суд, как изменника, после второго отречения императора.

В 1818 году Даву получил доступ ко двору Людовика XVIII, а в 1819 году был возведён в достоинство пэра Франции.

Умер Даву 1 июня 1823 года в Париже от туберкулёза лёгких.

Награды

• Орден Почётного легиона, большой орёл (2.02.1805)
• Орден Почётного легиона, великий офицер (14.06.1804)
• Орден Почётного легиона, легионер (11.12.1803)
• Орден Святого Людовика (10.02.1819)
• Военный орден Марии Терезии, большой крест (Австрия, 4.04.1810)
• Королевский венгерский орден Святого Стефана, большой крест (Австрия, 4.04.1810)
• Военный орден Максимилиана Иосифа, большой крест (Королевство Бавария)
• Орден Белого орла (Варшавское герцогство, 17.04.1809)
• Орден Virtuti Militari, большой крест (Варшавское герцогство, 17.04.1809)
• Орден Слона (Дания)
• Орден Железной короны (Королевство Италия)
• Орден Христа, большой крест (Португалия, 28.02.1806)
• Военный орден Святого Генриха, большой крест (Королевство Саксония, 16.04.1808)

Характеристика

«Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона» характеризует Даву так:

Из всех наполеоновских маршалов Даву отличался наибольшею суровостью, доходившею до жестокости.

Даву считается одним из наиболее выдающихся полководцев Франции; в отличие от многих других сподвижников Наполеона, действовавших успешно обычно под непосредственным командованием самого императора, Даву неоднократно отличился в самостоятельно проведённых сражениях и единственный из 26 маршалов Первой империи остался непобеждённым на поле боя.

Характерно также, что во время оккупации Москвы спальня Даву была расположена в алтаре Чудова монастыря. Даву не мог не осознавать кощунственности и оскорбительности такого жеста в отношении русских.

В художественной литературе

Даву является одним из персонажей романа Л. Н. Толстого «Война и мир». Толстой характеризует его так:

Даву был Аракчеев императора Наполеона — Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.

На страницах романа Даву принимает посланца Александра I — Балашова. Один из центральных эпизодов четвёртой части «Войны и мира» — разговор Даву с Пьером. С явным изначальным недоверием маршал допрашивает в Москве пленного Пьера Безухова, однако внезапно решает его пощадить:

Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.

Такой характеристике маршала следовал и советский историк Е. В. Тарле. Однако его ученик, А. З. Манфред, не соглашался с такой оценкой и в своей монографии «Наполеон Бонапарт» писал:

Имя Луи-Николя Даву запечатлелось в памяти поколений таким, как зарисовало его гениальное перо Льва Толстого, — французским Аракчеевым, холодным, злым и мелочным человеком. Толстой был несправедлив к Даву; вернее будет сказать, его ввели в заблуждение односторонне враждебные генералу источники. Даву… имевший немалые заслуги в революции, прямой и честный солдат, был одним из самых талантливых полководцев наполеоновской армии.

В романе Г. П. Данилевского «Сожжённая Москва» (1885) выведен довольно неприятный образ маршала Даву, который, располагаясь в каменном одноярусном доме фабриканта Милюкова, принимал главного героя произведения — русского офицера Василия Перовского — и после короткой аудиенции внёс его имя в списки смертников. Правда, позднее своё решение поменял.

«Неужели это именно тот грозный и самый жестокий из всех маршалов Бонапарта?» — подумал Перовский, разглядывая сгорбленную в полинялом синем мундире спину и совершенно лысую, глянцевитую голову сидевшего перед ним тощего и на вид хилого старика.

Трофейные жезлы Даву в России

Некоторые историки пишут, что маршальский жезл Даву дважды доставался российским войскам: первый раз его захватили казаки при местечке Бергфриде на реке Алле в Восточной Пруссии в январе 1807 года; во второй раз в под Красным 5 ноября 1812 года, когда обоз Даву был захвачен лейб-гвардии Финляндским полком.

На самом деле Л.-Н. Даву лишился своей маршальской регалии лишь один раз, в 1812 году. Ныне этот трофей находится в собрании Исторического музея в Москве. Потеря жезла в 1807 году документами не подтверждается (тогда казаками был захвачен обоз Нея, а не Даву). "Жезл Даву", хранящийся ныне в Государственном Эрмитаже, представляет собой копию, несколько отличающуюся по размерам от оригинального маршальского жезла.

Семья

Был дважды женат. Первый раз женился в 1791 году на Аделаиде Сегено (Adelaide Séguenot; ок. 1768 — 1795), но в 1794 году развёлся с ней. В 1801 году женился на Луизе Леклерк (Louise Aimée Julie Leclerc; 1782—1868), сестре генерала Леклерка (первого мужа Полины Бонапарт).

Дети (все от второго брака):

1. Поль (1802—1803)
2. Жозефина (1804—1805)
3. Антуанетта Жозефина (1805—1821)
4. Адель Наполеона (1807—1885); жена графа Этьена Камбасереса (1804—1878; племянник герцога Пармского)
5. Наполеон (1809—1810)
6. Наполеон-Луи (1811—1853), 2-й герцог Ауэрштедтский, 2-й и последний князь Экмюльский, пэр Франции, мэр Савиньи-сюр-Орж (как и его отец ранее), женат не был
7. Жюль (1812—1813)
8. Аделаида-Луиза (1815—1892; по мужу — маркиза де Блоквилль (de Blocqueville), прозаик, поэтесса, автор исторических книг об отце

В 1864 году титул герцога Ауэрштедтского был возрождён для племянника маршала — сына Шарля-Изидора д’Аву — Леопольда, потомки которого носят его по сию пору.

Литература

• Chenier Davout, duc d’Auerstaedt. — P., 1866.
• Marquise de Blocqueville (дочь Даву). Le Maréchal Davout raconté par les siens et lui-même. — P., 1870—1880, 1887.
• John G. Gallaher. The Iron Mashal — a biography of Louis N. Davout. — L.: The Greenhill Books, 2000.
• [www.genstab.ru/nagr1812_order.htm Русские боевые награды эпохи Отечественной войны 1812 года]
• Чиняков М. К. [historystudies.org/?p=211 Луи-Никола Даву. — Вопросы истории. — 1999. — № 2. — С. 59-72.]

Ссылки

• Даву, Луи-Никола // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Даву, Людовик-Николай, герцог Ауэрштедтский, князь Экмюльский // Гимры — Двигатели судовые. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1912. — С. 569—570. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. К. И. Величко [и др.] ; 1911—1915, т. 8).</span>
• Захаров С. [adjudant.ru/fr-march/davout.htm Даву Луи Николя]
• Захаров С. [adjudant.ru/fr-march/davout1815-00.htm Маршал Даву в 1815 году]

Отрывок, характеризующий Даву, Луи Никола

Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.