Давыдково (Москва)

Населённый пункт, вошедший в состав Москвы

Давыдково
Карта окрестностей Москвы 1823 года. Видна деревня Давыдково
История
Первое упоминание	1623
В составе Москвы с	17 августа 1960
Статус на момент включения	деревня
Другие названия	Давыдкова
Расположение
Округа	ЗАО
Районы	Фили-Давыдково
Станции метро	Славянский бульвар
Координаты	55°43′24″ с. ш. 37°27′59″ в. д.55.72333° с. ш. 37.46639° в. д. / 55.72333; 37.46639

Давы́дково — бывшая деревня к западу от Москвы, в 1960 году была включена в состав Москвы при расширении её границ до МКАД. Название деревни сохранено в названии московского района «Фили-Давыдково».

История

Доисторическое поселение

Первое свидетельство поселения человека в районе Давыдкова — курганный могильник фатьяновской культуры — датировано II тысячелетием до н. э. Могильник был случайно открыт в 1935 г. Его разрушили при добыче гравия на берегу Сетуни рядом с современной Давыдковской улицей, однако одна из могил частично сохранилась и была раскопана. Там были найдены сверленый полированный топор, кремневая ножевидная пластинка и разбитый горшок фатьяновского типа с широкой шейкой и веревочным орнаментом (ныне они в Историческом музее). Кроме того были найдены части скелета с раздробленными костями в хорошей сохранности. Так же были прослежены следы по крайней мере трех погребений. Поселение просуществовало примерно 1,5 тысяч лет. Жители на ранней стадии занимались скорее всего рыболовством и охотой, позднее преобладало скотоводство.

Основание деревни

Название Давыдково происходит от имени Давыдка, уменьшительного от Давыд. Давыдом (каноническое — Давид) был третий сын Дмитрия Боброка-Волынского — гедеминовского воеводы Дмитрия Донского, героя Куликовской битвы. Он переехал в Москву из Волыни около 1367 года и стал владельцем соседнего села Волынское во второй половине XIV века. Таким образом, весьма возможно, что в это время деревня Давыдково уже существовала. Сам Давыд Волынский положил начало боярскому роду Вороных-Волынских, который иссяк только в конце XVI века. Деревня Давыдкова письменно впервые упоминается в 1623 году.

Владельцы

Вместе с Волынским Давыдково входило к концу XVI в. в состав царских владений. Иван Грозный в 1572 году в своей духовной отказал их старшему сыну Ивану. После гибели Ивана Ивановича от руки отца земли отошли младшему сыну Федору Ивановичу, ставшему царем. При нём деревни стали собственностью окольничего Андрея Петровича Клешнина, дядьки царя и ближайшего помощника Бориса Годунова. После его смерти в 1599 г. деревня переходит в руки князя Афанасия Васильевича Лобанова-Ростовского. По его смерти деревню приобретает боярыня Ирина Никитична Годунова, тетка царя Михаила Федоровича, затем деревня достается касимовским царевичам. В 1646-1676 гг. ей владеет Сеид-Бурхан (в крещении Василий Арсланович) — он переводит в Давыдково из Волынского крестьянские дворы, расчищая последнее для своего имения. А в 1704 году ей владел его сын Иван Васильевич, который в деревне устраивает сокольничий двор. Иван Васильевич в 1729 году (по другим данным в 1717 году) отдает имение своей племяннице, княгине Прасковье Юрьевне Долгорукой, урождённой Хилковой, которая была замужем за Алексеем Григорьевичем Долгоруким. Алексей Григорьевич, фаворит Петра II и отец невесты императора, при Анне Иоанновне впал в немилость, был в 1730 году лишен всех владений и выслан с семьей в Березов. На этом злоключения семьи не кончаются: в 1737 году на ссыльных поступает донос, после двухлетнего следствия за государственную измену были казнены три брата Алексея Григорьевича и его сын, Иван Алексеевич. В 1742 году Елизавета Петровна возвращает оставшихся Долгоруковых ко двору и отдает им некоторые владения отца, в том числе Волынское с Давыдковым. Через год наследники передают село вдове казненного Ивана Алексеевича Наталье Борисовне, урождённой Шереметьевой. Наталья Борисовна, пережившая ссылку и смерть мужа, мемуаристка и одна из первых русских писательниц, в 1758 году постригается в монахини и передает имение своему старшему сыну Михаилу Ивановичу.. При Михаиле Ивановиче, почетном опекуне Московского воспитательного дома в августе 1766 года производится межевание имения. Согласно нему в Давыдково тогда жило 69 душ, на одну больше, чем в Волынском. Обе деревни возделывали чуть больше 29 га пашен. По всей видимости, сразу после межевания имение уступается родному брату Натальи Борисовны, Сергею Борисовичу Шереметьеву, который, однако, уже в 1768 году бездетно умирает. Его жена, Фетинья Яковлевна (ур. Лобанова-Ростовская) скончалась в 1777 году, возможно до тех пор Давыдково находилось в её владении.. Следующим известным владельцем деревни была бригадирша Аксинья Ивановна Челищева, которой она принадлежала в конце XVIII — начале XIX веков. Примерно с 1830-х годов владельцем стал коллежский асессор Авраамий Петрович Хвощинский. После него имение перешло к его сыну, отставному майору и коллекционеру Николаю Авраамовичу. Перед 1917 годом имение было во владении Кнопов, влиятельной банкирской семьи, богатство которой пошло от основателя её Людвига Кнопа, поставлявшего английские текстильные станки на российские предприятия.

Дачи

Деревня в середине XIX века была известным поставщиком клубники в Москву и сравнительно рано, с 1840-х годов, становится популярным дачным пригородом. Москвовед С. М. Любецкий так писал об этой местности:

Все близь лежащие около гор местности по берегам Москвы-реки, со своими деревеньками: Давыдковым, особенно Волынским, прекрасны; есть места, забытые роскошью, зато природа к ним благосклонна.

В сороковых годах здесь отдыхал известный общественный деятель и историк Т. Н. Грановский, в 1862 году на своей даче в Давыдково жил поэт А. Н. Плещеев, через три года поселился писатель А. Ф. Писемский. В семидесятые годы в окрестностях деревни художник И. Н. Крамской начал писать свои этюды. Также здесь жили актриса А. И. Шуберт и композитор М. А. Балакирев. К концу XIX столетия деревня выросла в довольно большой дачный поселок. Дачники жили каждое лето в деревне вплоть до 30-х годов ХХ века. Это была очень хорошая статья дохода для жителей Давыдково.

Настолько хорошая, что отец (...) запретил мостить камнями дорогу под окнами своего дома, чтобы проезжающие извозчики не будили «господ» (как он их называл)

Обслуживали дачников и вели домашнее хозяйство женщины. Мужчины занимались в основном извозчицким промыслом на соседней смоленской дороге. Доходы от сдачи дач и извоза основали благополучие деревни. На рубеже веков женщины в Давыдково могли себе позволить одеваться по-городскому: в шелк и бархат. Только самые бедные нанимались в соседние Мазилово и Матвеевское на работу в огороды.

Между революцией и войной

Во время революции Давыдково не осталось в стороне от веяний времени: Жители деревни участвовали в разгроме и разграблении волынского имения Кнопов.
В 1918 году в деревне размещаются созданные по инициативе Ленина московские 4й воздухоплавательный отряд и 15й воздухоотряд. Это были одни из первых «социалистических воздухоплавательных отрядов». В 1921 году они переезжают в Кунцево. При новой власти деревня постепенно теряет привлекательность тихого дачного места. С одной стороны сказывается близость быстро растущей Москвы, с другой стороны исчезновение богатых дачников. Вместо них соседом деревни становится иной дачник — в 1930-х годах на поле восточнее села сажаются сосны, пересекающее его Рублевское шоссе отводится к Можайскому шоссе и там начинается строительство ближней дачи И. Сталина. Личный охранник Сталина так описывает эту местность:

К 1931 г. это место в районе Кунцево едва ли можно было назвать райским. С севера за сосновым лесом пролегало Можайское шоссе, откуда слышался постоянный гул транспорта, неслись частые сигналы и выхлопные газы. Западнее, в деревне Давыдково, вечерами под гармошку горланили пьяные мужики, которых бранили голосистые жёны...

Некоторые жители Давыдково после постройки были наняты на работу на даче Сталина и на соседней даче Жданова. Работали в основном на собственной ферме, огороде и по дому. Работа на главу страны помогла прокормиться в голодные военные годы: по распоряжению Сталина работники могли выносить домой обильные остатки приготовленного, но не съеденного провианта.
После образования в 1929 году Кунцевского района Московской области, деревня, именующаяся теперь селом, административно образовывала Давыдковский сельсовет. Одновременно проводится коллективизация крестьянских хозяйств и организовывается колхоз «Давыдковский», который стал местом работы для многих сельчан.
Коллективизация встретила сопротивление во всем Кунцевском районе. Сельские жители и после революции жили в основном за счет частного промысла, что давало им скромный достаток, но было неприемлемым в глазах новых властей. На 1 января 1930 года в колхозы вступило только 10,3 % крестьянских хозяйств. В колхозы без сопротивления шли бедные крестьяне, у кого не было крепкого домашнего хозяйства. Одновременно развернулась борьба с зажиточными крестьянами, не желавшими вступать в колхозы. Через два года уже 66,7 % крестьян оказались охвачены коллективизацией, а на 1 июня 1934 года — 86,9 %. Давыдково не было эпицентром сопротивления, так как большинство жителей слабо зависело от сельского хозяйства. В это же время в других селах Кунцевского района коллективизация привела к массовому поиску новых способов заработка, так как заработанного на трудодни хватало только на полуголодное существование семей колхозников. Созданные по принципу одна деревня — один колхоз хозяйства были слишком мелкими, для того чтобы эффективно использовать сельскохозяйственную технику. В 1950 году колхозы были укрупнены. Давыдковское хозяйство вместе с соседями Троице-Голенищева, Каменной Плотины, Гладышева и Мазилова объединили в колхоз им. Сталина. Основные культуры, выращиваемые в колхозах на первых порах, были те же, что и при единоличном ведении хозяйства, — рожь и овёс. В 1930 году под зерновыми было занято 41,1 % всей посевной площади, а под овощи — лишь 8,1 %. К 1934 году по указанию сверху пропорции изменили в сторону высокодоходных культур: зерновые — 23,3 %; овощи — 28,3 %.

Великая Отечественная война

Великая Отечественная война непосредственно затронула село, когда осенью 1941 г. для обороны Москвы возле Давыдково была построена Кунцевская линия обороны. Первая линия, Кунцевский противотанковый ров большой дугой огибало Давыдково от Крылатского, западнее современного Аминьевского шоссе и вдоль реки Сетуни. Само Давыдково во второй половине октября 1941 г. стало местом расположения 3-го стрелкового батальона (набранного из ополченцев Ленинского района Москвы) 2-го стрелкового полка. Сюда ополченцы выдвинулись от места формирования, который находился по адресу Кутузовский проезд, дом 6. У Давыдково они возводили оборонительные укрепления и одновременно, изучая военное дело, готовились к боям Кроме названного оборонительного рва западнее Кунцево, осенью 1941 года были построены другие фортификационные линии, которые находились в непосредственной близости от села. Они состояли из противотанковых рвов,противотанковых ежей, пулеметных точек и др:

• в районе современной Кременчугской улицы, наискос пересекая её и опираясь на Сетунь,
• в районе Старорублевского шоссе, отходя от Можайского шоссе на север,
• чуть западнее современной Минской улицы, отходя от Можайского шоссе на север и юг.

Противник на Можайском направлении был остановлен намного западнее Давыдково и таким образом непосредственно вокруг села боевых столкновений не было.
Примечательно, что план инженерных сооружений московского укрепленного района на 1942 г. предусматривал переднюю линию обороны гораздо восточнее Давыдково, на удобной для защиты Поклонной горе (на уровне Триумфальной арки), таким образом оставляя противнику пригороды, включая Давыдково.
После того, как неприятель был отброшен от столицы, до 1944 года оборонительные сооружения использовались для подготовки маршевых рот перед отправкой их на фронт. Оборудованных казарм для размещения военнослужащих в округе не было. Пополнение на время подготовки определялись по домам соседних сел в порядке уплотнения жильцов, которые охотно пускали на постой, потому-что военные обеспечивали их дровами и нередко подкармливали солдатской едой.
Большая часть мужского населения Давыдково ушла на фронт, после войны многие из них не вернулись (известно о 24 погибших и без вести пропавших). Чтобы прокормить семьи, женщинам пришлось пойти работать на окрестные заводы и фабрики, многие стали кондукторами в Филевском автобусном парке.
Возможно, из-за близости места жительства Сталина, часть населения Давыдково в конце 40-х годов подверглась репрессиям. За одни сутки из села были выселены немногочисленные евреи, армяне и татары. Большинство смогли после смерти Сталина вернуться обратно.
В послевоенное время село постепенно становится пригородом Кунцево — в 1950-х годах вплотную к нему строются новые кунцевские кварталы на улицах Ватутина, Артамонова и Инициативной. С другой стороны, в это время граница Москвы продвинулась уже к нынешнему перекрестку Кутузовского проспекта и Минской улицы. Уже генплан 1935 года предусматривал значительное расширение Москвы на запад. Таким образом, в послевоенный период было очевидно, что деревня скоро станет частью одного из соседних городов.

В составе Москвы

В 1960 году деревня вместе с близлежащими территориями вошла в состав Москвы. В первой половине 1960-х под руководством архитекторов М. А. Минкуса и В. Г. Гельфрейха был разработан проект застройки Давыдково.

Согласно проекту предполагалось создать обширный жилой район с экспериментальной застройкой и водохранилищем с зелёной зоной, образованным из долины реки Сетунь. Центром района должны были стать три 22-этажные жилые башни в зелёной зоне посреди новой застройки (в реализованном варианте таким центром стал Славянский бульвар с торговой зоной). После смерти Минкуса в 1963 году проект был упрощен и застройка была произведена в 1968—1972 годы по единому проекту архитекторов А. Афанасьева, Е. Раевской, А. Часова, инженера Ю. Аврутина и других Экспериментальная застройка появилась только на Славянском бульваре, вдоль которого на протяжении 800 м была создана торгово-пешеходная зона с 4 многоэтажными вертикальными башнями и 4 13-этажными жилыми корпусами с магазинами «Гастроном», кафе «Славянка» с магазином «Кулинария», универмагом «Минск» и магазином самообслуживания «Хозяйственный». Для удобства жителей складские помещения торговой зоны убрали в подземное пространство, объединённое транспортным туннелем. Жилая часть домов расположилась на большой платформе, её отделили от магазинов технических этажом. Эти дома создали панораму Кутузовского проспекта. Внутренние кварталы района были застроены 5-этажными жилыми домами типовых серий 1605/5-AM и 1605-12.

Улицы села

До середины XIX века в Давыдково была только одна улица, которая проходила по современной Давыдковской улице. После развертывания дачного строительства в селе появились шесть улиц, основные из которых проходили под прямым углом друг к другу:
с востока на запад

• Театральная улица — по линии современной Давыдковской улицы, примерно от дома № 6 до дома № 12к1
• Средняя улица — проходила параллельно к Театральной, по прямой линии от дома № 10к5 до № 12к5 по современной Давыдковской улице
• Верхняя улица — параллельно к предыдущим по прямой линии от современной школы № 1248 до стадиона школы № 58

с севера на юг

• Школьная улица — проходила от современного дома № 1 по Славянскому бульвару до южного торца дома № 4к2 по Давыдковской улице
• Московская улица — от современной школы № 1248 до дома № 6 по Давыдковской улице
• Ленинская улица — проходила по линии современного внутриквартального проезда, начиналась у современного дома № 5к4 по Кременчугской улице, на уровне современного дома № 14к2 по Давыдковской улице поворачивала на юг и вливалась в Театральную около дома № 12к1
• Полевая улица — отходила от Верхней возле современной игровой площадки около дома № 9к4 по Славянскому бульвару и вливалась в Можайское шоссе на уровне современного перекрестка Кременчугской улицы и Кутузовского проспекта.

Интересные факты

В Давыдкове (возле дома № 8к1 по ул. Давыдковской) в 1968 снималась сцена «нахождения клада» фильма «Бриллиантовая рука». Через несколько лет недалеко от места съемок детьми был действительно найден клад.

Отрывок, характеризующий Давыдково (Москва)

– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.