Давыдов, Александр Львович

Александр Львович Давыдов
Дата рождения	22 сентября 1773(1773-09-22)
Дата смерти	1833(1833)
Род войск	кавалерия
Звание	генерал-майор
Награды и премии

Александр Львович Давыдов (22 сентября 1773 — 1833) — генерал-майор, единоутробный брат генерала Н. Н. Раевского и генерал-майора П. Л. Давыдова; двоюродный брат Д. В. Давыдова. Владелец усадьбы Каменка.

Биография

Старший сын генерала Льва Денисовича Давыдова (1743—1801) и Екатерины Николаевны Раевской, ур. Самойловой (1750—1825); сестры графа А. Н. Самойлова и племянницы Светлейшего князя Г. А. Потемкина.

Службу начал 22 сентября 1785 года сержантом Преображенского полка, из которого в 1790 году переведён вахтмистром в Конную гвардию. 11 января 1800 г. переведён в Кавалергардский полк; 25 апреля произведён в поручики. 30 сентября 1800 года переведён обратно в Лейб-Гвардии Конный полк.

14 марта 1800 года переведён снова в Кавалергардский полк, 4 октября произведён в штабс-ротмистры. 17 октября 1802 года произведён в ротмистры, 26 мая 1804 года — в полковники. В этом чине он, командуя 5-м (генеральским эскадроном) участвовал в сражении под Аустерлицем и 20 ноября 1805 года получил Орден Святого Владимира 4-й степени с бантом. 18 сентября 1806 года Давыдов был переведён во вновь сформированный Гродненский гусарский полк. В 1807 году участвовал в Финляндской кампании. В 1810 году, в период перемирия, вышел в отставку «по расстройству здоровья».

С началом Отечественной войны вернулся на службу. Был назначен состоять в авангарде под командованием Милорадовича. Принимал участие в деле при Воронове, в сражениях при Малом Ярославце и Вязьме. Командуя Лубенским гусарским полком, принимал участие в Лютценском сражении. Под городом Нюссеном был ранен в щёку и грудь осколком гранаты. Принимал участие в сражениях при Бауцене и Рейхенбахе.

Во время отступления русской армии от Дрездена к Теплицу получил две раны саблей в левую руку. Особенно отличился при Кульмском сражении. В Теплице Давыдов оставил армию и уехал в Прагу и Вену для лечения руки. В 1814 году находился при Витгенштейне, принимал участие при Бар-сюр-Обе и Троа. Бой под Фер-Шампенуазе и Парижем были последним в жизни Давыдова.

Ещё в 1813 году генералом Витгенштейном было сделано представление о производстве Давыдова в генерал-майоры. Но в действующей армии находилось в то время шесть Давыдовых. После отъезда Александра Львовича из Теплицы для лечения, его брат Пётр Львович получил в командование Лубенский гусарский полк и командовал им до Лейпцига, где его сдал Е. В. Давыдову, который в августе 1813 года и был произведён в генерал-майоры.

В октябре 1814 года было сделано новое представление о производстве Давыдова в генерал-майоры, что вызвало обширную переписку с императором. Полагая, что Давыдов уже произведён в этот чин, государь остановил производство и велел навести справку, которая выяснила, что 5 апреля был произведён в генерал-майоры родной брат Давыдова, Пётр Львович. Ходатайство А. И. Горчакова и П. Волконского перед императором за Давыдова не увенчалось успехом. Ему было предложено продолжить службу в том же чине или выйти в отставку с чином и мундиром. 15 июня 1815 года А. Л. Давыдов был уволен от службы с чином генерал-майора.

В 1815 году А. Л. Давыдов поселился с женой и детьми в знаменитом имении матери, Каменке, где вёл жизнь богатого вельможи. В дела имения не вникал, этим занимался младший брат Василий. Любитель поесть, Давыдов славился своими гастрономическими пристрастиями, писатель Данилевский вспоминал:

Высокий, тучный, светло-русый и величавый, от природы неподвижный, ленивый и всегда полудремлющий, Александр Львович, как и его мать, был весьма схож с дедом Потёмкиным.

Каменку посещали и подолгу в ней гостили, пользуясь гостеприимством и хлебосольством хозяев, многие литературные знаменитости. В 1820-х годах там бывал поэт Пушкин, который посвятил Давыдову стхотворение. Одно время Каменка была центром, в котором после роскошных пиров, обсуждались литературные и политические вопросы. Последние годы жизни Давыдов провёл в своём имении Грушовка Киевской губернии, где в начале 1833 года умер. Похоронен в Покровском монастыре близ своего имения.

Семья

С 1804 года был женат на герцогине Аглае де Граммон (1787—1842), дочери французского эмигранта-роялиста герцога Антуана де Граммона, внучке герцогини де Полиньяк. Их свадьба была сыграна в Митавской резиденции, где в это время жил в изгнании со своим двором король Людовик XVIII. Аглаю Антоновну в память о её матери очень любила королева и герцогиня Ангулемская, а она, «весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как настоящая француженка, искала в шуме развлечений средства не умереть со скуки в варварской России». С 1810 года жила у свекрови в Каменке, где была магнитом, привлекавшим к себе деятелей Александровского времени: «от главнокомандующих до корнетов все жило и ликовало в Каменке, но — главное — умирало у ног прелестной Аглаи». Семейная жизнь Давыдовых не была удачной. Любя столичное общество, жена скучала в Каменке. Об её отношениях с Пушкиным свидетельствует стихотворение «Иной имел мою Аглаю», самого Давыдова Пушкин называл «рогоносцем величавым». Имя Аглаи Антоновны есть в Донжуанском списке поэта. В 1820-х годах она оставила мужа и с дочерьми уехала во Францию. Овдовев, 1835 году вышла замуж за генерала Ораса Себастиани (1772—1851) и занимала видное место в высшем свете Парижа. Ревностная католичка, способствовала переходу дочерей в католичество. Скончалась в 1842 году. В браке имела детей:

• Екатерина Александровна (1806—1882), выпускница Екатерининского института, в 1826 году в Париже вышла замуж за маркиза Эрнеста де Габриака (1792-1865), пэра Франции, сенатора.

• Аделаида (Адели) Александровна (1810—1882), выпускница Екатерининского института, в 1822 году Пушкин посвятил ей стихотворение. В 1834 году стала монахиней монастыре Sacré-Coeur, занималась миссионерством. В 1866 году была освобождена папой от обета. Не имея средств к существованию, жила в бедности. Позже нашла приют в доме леди Марии Гамильтон в Англии.

• Владимир Александрович (1816—1886), после отъезда матери, жил с отцом в России. Окончил Петербургский институт путей сообщения, полковник. Умер в Париже и был похоронен на кладбище Монмартр.

Ссылки

• [polki.mirpeterburga.ru/kav/persons/new3859 Сборник биографии кавалергардов]
• История кавалергандов и Кавалергардского Ея Величества полка, с 1724 по 1-е июля 1851 года. Санкт-Петербург, Военная типография, 1851 г.

Отрывок, характеризующий Давыдов, Александр Львович

Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.