Давыдов, Борис Владимирович
| Борис Владимирович Давыдов |
Борис Владимирович Давыдов (1884 — 30 сентября 1925, Ленинград) — русский и советский гидрограф-геодезист, исследователь морей северо-восточной Азии. В 1924 году возглавлял экспедицию, поднявшую советский флаг на острове Врангеля.
Содержание
Биография
Во время Русско-японской войны Давыдов служил в военно-морском флоте Российской империи. В 1906 году поступил на Гидрографическое отделение Морской академии, закончив его в 1910 году. Некоторое время занимался астрономией и геодезией в Пулковской обсерватории. Но в том же году, в составе экспедиции Б. А. Вилькицкого, в ранге командира гидрографического судна «Таймыр», отправился в Тихий океан. Определил координаты ряда пунктов от мыса Дежнёва до реки Колымы, обработал материалы для лоции этого района. В 1913 году получил назначение на должность начальника Гидрографической экспедиции Тихого океана. Вплоть до 1919 года производил морскую съёмку побережий Охотского моря[1] и успел начать опись побережий Берингова моря. Однако, разрастание Гражданской войны на Дальнем Востоке воспрепятствовало завершению его деятельности.
В конце гражданской войны Давыдов сумел обработать все собранные им материалы и подготовить к печати огромный труд (1500 стр.), увидевший свет уже при большевиках, в 1923 году, под названием "Лоция побережий РСФСР Охотского моря и Восточного берега Камчатки". С установлением на Дальнем Востоке советской власти, Давыдов был назначен начальником Управления по обеспечению безопасности кораблевождения на Дальнем Востоке. В этой должности он много способствовал ограждению прав СССР на обслуживание некоторых районов Дальнего Востока в навигационном отношении. В 1924-1925 годах был начальником экспедиции на ледоколе «Красный Октябрь» (б. «Надёжный»), отправленной на остров Врангеля, в связи с притязаниями Канады[2] и США на этот арктический остров. В 1924 году поднял советский флаг на острове Врангеля. В следующем году Давыдов ушёл из жизни. В официальном некрологе он был назван «одним из крупнейших исследователей Востока и Северо-Востока». В главную же заслугу ему был поставлен «полный успех экспедиции на остров Врангеля».
Именем Бориса Владимировича Давыдова названа бухта на острове Врангеля, бухта на острове Добрыня Никитич и мыс на острове Большевик.
Главные работы
- Определение долгот по азимутам луны универсальным инструментом, «Записки по гидрографии», СПб, 1912;
- Материалы для изучения Сев. Ледовитого океана от мыса Дежнёва до р. Колымы (материалы по лоции), СПб, 1912;
- Некоторые практические указания при работах по съёмке берегов, «Записки по гидрографии», П., 1916;
- Лоция побережий РСФСР Охотского моря и Восточного берега полуострова Камчатки с островом Карагинским включительно, Владивосток, 1923;
- В тисках льда, Л., 1925. Лит.: Ахматов В., Б. В. Давыдов, «Записки по гидрографии», т. III, Л., 1926. А. Соколов.
Напишите отзыв о статье "Давыдов, Борис Владимирович"
Ссылки
- Шенталинский В.А. Ледовый капитан. Документальная повесть. - Магаданское книжное издательство, 1980. 160 с.
- [bse.sci-lib.com/article018189.html Статья о Борисе Владимировиче Давыдове в БСЭ]
- [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=32359 Статья на сайте Биография.ру]
- [www.photoshare.ru/photo3676183.html Некролог Б. В. Давыдова в газете «Красная звезда»]
Примечания
- ↑ Лучшей якорной стоянкой во всем Охотском море» Давыдов назвал бухту Нагаева, где впоследствии возник Магадан.
- ↑ Знаменитый десант Вильялмура Стефанссона (1921-1923 годы).
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
|
Это заготовка статьи о путешественнике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Давыдов, Борис Владимирович
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
