Дагомейские амазонки

Дагомейские амазонки — женское военное формирование в королевстве Дагомея народа фон, существовавшее до конца XIX века. Получило своё название от западных путешественников и историков, сравнивавших этих женщин с полумифическими амазонками, якобы жившими в древности на территории Малой Азии и по берегам Чёрного моря.

Происхождение

Король Хоегбаджа (который правил с 1645 по 1685 год), третий король Дагомеи, как сообщается, создал первое формирование, которое позднее превратилось в «амазонок», в качестве отряда охотников на слонов, носивших название гбето.

Сын короля Хоегбаджи Агаджа (правивший с 1708 по 1732 год) создал отряд женщин-телохранителей в своей армии, хотя на самом деле их функции сводились, скорее, к аналогичным у русских «потешных полков» набранных из женщин. Сведения об их существовании встречаются в записях европейских торговцев, которые сообщали об аналогичных воительницах среди народа ашанти. В течение следующих приблизительно ста лет они распространяли о себе слухи, как о бесстрашных воинах, хотя они воевали редко, и потому не могли зарекомендовать себя как бойцы.

Группа женщин-воительниц называлась словом mino, что означает «наши матери» на языке фон, солдатами-мужчинами армии Дагомеи. Со времён короля Гезо (правившего с 1818 по 1858 год) Дагомея становилась всё более военизированным государством. Гезо придавал большое значение армии и увеличивал расходы на военные нужды, упорядочивая их структуру. «Мино» теперь проходили специальный курс обучения, носили военную форму и были оснащены датским оружием (полученным посредством работорговли). К этому времени отряды «мино» насчитывали от 4000 до 6000 женщин, что составляло около трети всей армии Дагомеи.

Вербовка

«Мино» были набраны из числа так называемых «ахоси» (буквально «царские жёны»), которых часто могли быть сотни. Некоторые женщины в фонском обществе становились ахоси добровольно, в то время как другие призывались насильно, если их мужья или отцы жаловались королю на их поведение. Служба в рядах «мино» подразумевала оттачивание всех агрессивных черт характера для целей войны. Во время своей службы женщины не имели права иметь детей или вообще вести какую-либо семейную жизнь. Многие из них были девственницами. Их подразделение имело полусвященный статус, который был связан с западноафриканским культом вуду.

Тренировки «мино» включали в себя интенсивные физические упражнения. Дисциплина была очень строгой. В последний период своего существования они были вооружены винтовками-винчестерами, палицами и ножами. Командирами подразделения также были женщины. И хоть воевать им действительно почти не приходилось — «мино» успешно реализовывали свою агрессию на пленных, которых часто обезглавливали.

Участие в конфликте с Францией

Европейская колонизация Западной Африки по-настоящему началась лишь во второй половине XIX века, и в 1890 году король Беханзин начал войну с французскими войсками, получившую название Первая франко-дагомейская война. По словам Холмса, многие из французских солдат, воевавших в Дагомее, колебались, прежде чем стрелять в «мино» или атаковать их штыками. В результате этого французы понесли существенные потери.

Однако, по распространяемым «мино» слухам, французская армия проиграла несколько сражений с ними не потому, что французы «колебались», но якобы из-за военного искусства женщин-воинов, которые были «равны любому современному мужчине-солдату из элиты армий колониальных держав».

В конечном счёте, получив поддержку Иностранного легиона и будучи вооружёнными превосходящим оружием, включая пулемёты, а также обладая кавалерией и морской пехотой, французы нанесли дагомейской армии потери, превосходившие их собственные в десять раз. После нескольких сражений французские войска перебили практически всех «мино». Легионеры позже писали о «невероятной смелости и дерзости» «амазонок».

Во время Второй франко-дагомейской войны женские отряды также играли существенную роль, а их негативный образ использовался во французской печати как пропаганда в целях оправдания завоевания «варварской» и «нецивилизованной» Дагомеи. В частности, был опубликован рисунок (ныне находится в Музее на набережной Бранли в Париже), на котором французский офицер был убит такой «амазонкой» посредством её острых зубов, которыми она вырвала кусок мяса из его шеи. Последняя оставшаяся в живых «дагомейская амазонка» умерла, как сообщается, в 1979 году.

Дагомейские амазонки фигурируют в фильме Вернера Херцога «Зелёная Кобра».

Библиография

• Alpern, Stanley B. (1999). Amazons of Black Sparta: The Women Warriors of Dahomey. New York: New York University Press. ISBN 0-8147-0678-9.
• Der Atlantische Sklavenhandel von Dahomey, W. PEUKERT, 1740—1797, Wiesbaden, 1978

Отрывок, характеризующий Дагомейские амазонки

Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.