Дагот Ур (персонаж)

Трое оклеветали тебя, трое предали тебя! Один, кого ты предал, был трижды прав! - Дагот Ур

Дагот Ур
Пол:	мужской
Раса:	Кимер

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Дагот Ур (ориг. Dagoth Ur) — персонаж в игре The Elder Scrolls III: Morrowind.

Описание

Дагот Ур (изначально лорд Ворин Дагот, в кругах Храма Трибунала называется Дьяволом, эшлендеры и Вивек называли его Шарматом) — глава Великого Дома Дагот. Один из лучших друзей и советников Неревара Индорила. По некоторым свидетельствам, был убит по окончании Войны Первого Совета, но спустя некоторое время следы его деятельности вновь появляются в Тамриэле.

Биография

Лорд Ворин Дагот был верным союзником и одним из лучших друзей Неревара Индорила. Вместе с остальными кимерами он сражался против двемеров на Войне Первого Совета.

После её окончания ему были временно доверены артефакты, позволяющие безопасно манипулировать Сердцем Лорхана. Дальше история умалчивает, что же произошло на самом деле. Есть несколько предположений развязки событий:

• Вскоре решено было уничтожить артефакты, но Ворин Дагот, соблазнённый их мощью, отказался вернуть их. Этот конфликт привёл к кажущейся смерти Дагот Ура и смертельному ранению Неревара.
• Трое других членов совета Неревара: Сота Сил, Вивек и Альмалексия, позже известные как Трибунал, предательски убили Неревара, решив завладеть силой Сердца, а не уничтожить его, как планировал Индорил. Чуть позже они расправились и с Даготом, хранившим Инструменты по просьбе Неревара.

Но, как бы то ни было, жизнь Ворина уже принадлежала артефактам, и хотя его тело было практически уничтожено Нереваром или Трибуналом, всё же он остался жить, подпитываемый силой Сердца Лорхана. Так он стал живым богом. Позднее Сота Сил, Альмалексия и Вивек достигли того же состояния подобным способом.

Раненый и искалеченный, Ворин Дагот стал смотреть на них как на врагов — возможно, из-за слухов, что именно они убили Неревара. Постепенно он стал воспринимать весь Тамриэль как место, наполненное врагами и угрозами.

Ближе к своему концу Ворин начал тысячелетнюю кампанию по завоеванию мира. В это время стал называть себя Дагот Уром. По двемерским чертежам он начинает строить второго Нумидиума — Акулахана. Постепенно он начал подчинять своей воле население Морровинда при помощи эманаций, испускаемых Акулаханом, и основал культ, члены которого были фанатично преданы ему. Он захватывает двемерские крепости, охрану которых обеспечивают обезображенные приспешники. Всё это время Дагот Ур распространял моровые болезни (и самую страшную из них, корпрус) по всему Вварденфеллу.

Ко времени событий The Elder Scrolls III: Morrowind строительство Акулахана почти завершено, а армии Дагота уже практически полностью ослабили Трибунал. После появления Нереварина (реинкарнации Неревара Индорила согласно пророчествам эшлендеров) он предлагает тому встать на свою сторону. По каким соображениям он делает это — в память о старой дружбе или из других побуждений — неизвестно, однако примкнуть к нему нельзя.

В самом конце противостояния с Даготом протагонист может сказать тому, что его убийца — инкарнация Неревара, его бывшего лучшего друга и военачальника. На сюжет это не влияет.

Примечания

• Дагот Ур с ID dagoth_ur_1 встретит и сразится с главным героем у входа в Покои Акулахана, другая его ипостась будет поджидать Нереварина внутри.
• Помимо всего прочего, Дагот Ур владеет уникальной вещью — реликвией «Кольцо сердца».
• Возможность присоединения к Даготу добавлена в любительском глобальном плагине [chaos-heart.ru/ Сердце Хаоса].
• Каждый раз, убивая пепельного вампира, главный герой по идее должен был ослаблять Дагот Ура. Обе его инкарнации должны были терять по 5 единиц Силы, Скорости и Воли, лишаться 50 единиц максимального здоровья и запаса сил, 250 единиц максимального запаса маны. Однако на деле скрипт некорректно написан и поэтому не работает.

Отрывок, характеризующий Дагот Ур (персонаж)

Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.