Дадли, Гилфорд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Дадли.
Гилфорд Дадли
англ. Guildford Dudley<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Лорд Гилфорд Дадли, супруг леди Джейн Грей</td></tr>

Принц-консорт Англии
де-факто
10 июля — 19 июля 1553
Коронация: не коронован
Предшественник: Екатерина Парр
(как королева-консорт)
Преемник: Филипп Испанский
 
Рождение: ок. 1535
Смерть: 12 февраля 1554(1554-02-12)
Тауэр-Хилл, Лондон, Королевство Англия
Место погребения: Церковь Святого Петра в оковах, Лондон
Род: Дадли
Отец: Джон Дадли, 1-й герцог Нортумберленд
Мать: Джейн Гилфорд
Супруга: Джейн Грей

Ги́лфорд Да́дли (англ. Guilford Dudley[k 1]; ок. 1535 — 12 февраля 1554) — супруг леди Джейн Грей, которая была объявлена наследницей короля Эдуарда VI и занимала английский трон с 10 по 19 июля 1553 года.

Гилфорд Дадли был сыном герцога Нортумберленда и воспитывался в духе гуманизма. За шесть недель до смерти короля состоялось пышное торжество по случаю заключения брака между Гилфордом и Джейн Грей — любимой кузиной короля. После того, как отец Гилфорда добился наследования английского трона для Джейн, молодая королева и её супруг провели своё недолгое правление в Тауэре, где затем они оставались в качестве узников новой королевы — Марии I. Оба они были приговорены к смерти за государственную измену в ноябре 1553 года. Королева Мария I была склонна сохранить им жизни, но восстание Томаса Уайетта привело к казни молодой пары.





Семья и брак

Гилфорд Дадли родился приблизительно в 1535 году[1] и был шестым пережившим младенчество сыном из тринадцати детей в семье Джона Дадли, герцог Нортумберленда, и его жены Джейн Гилфорд[2]. Родословная семейства Дадли восходит к роду Роланда из Саттона, сына Харви, который унаследовал ленные владения и подати с Саттона, как потомок одного из бретонских завоевателей, последователей Алена Рыжего. В начале XIV века семейство Саттонов, чьим потомком через деда по отцу был Гилфорд, получило титул барона Дадли[3]. Его дед Эдмунд Дадли, будучи советником Генриха VII, был казнён вскоре после смерти короля. Через свою бабушку по отцу, Элизабет Грей, баронессу Лайл[en], Гилфорд был потомком героев Столетней войны Ричарда де Бошана, графа Уорика, и Джона Талбота, графа Шрусбери[4][5].

Гилфорд и его братья и сёстры воспитывались в протестантской среде и получали образование в духе гуманизма[6][7]. Когда на английском троне оказался молодой король Эдуард VI, отец Гилфорда стал лордом-председателем Тайного совета и де-факто правителем Англии в период с 1550 по 1553 год[8]. Хронист Ричард Графтон[en], который лично знал Гилфорда[9], описывал его как «миловидного, добродетельного и хорошего джентльмена»[10].

В 1552 году отец Гилфорда пытался женить его на Маргарет Клиффорд, кузине Джейн Грей, однако против оказался отец девушки[11]. Весной 1553 года состоялась помолвка Гилфорда с шестнадцатилетней Джейн Грей[12], которая оказалась ближе к английскому трону, чем Маргарет Клиффорд[2][k 2]. 25 мая 1553 года в лондонском доме Дадли состоялась тройная свадьба: Гилфорд женился на Джейн Грей; младшая сестра Гилфорда, Кэтрин, вышла замуж за Генри Гастингса[en], наследника графа Хантингтона[en]; сестра Джейн, тоже Кэтрин, вышла замуж за Генри Герберта[en], наследника графа Пембрука[en][13][14][k 3]. Брачные торжества сопровождались великолепными фестивалями, турнирами, играми и маскарадами. Гостями на празднествах были венецианский и французский послы[k 4], а также «большое число простых людей… и ещё больше представителей знати»[10]. Гилфорд и некоторые другие гости получили пищевое отравление «из-за ошибки повара, который перепутала листья»[18].

Недолгая совместная жизнь молодожёнов описана источниками противоречиво. По сообщению имперского посла, в июне супруги жили раздельно, якобы из-за «незрелого возраста» (англ. tender age) мужа[10]. По сообщению нунция Джованни Коммендони, совместная жизнь началась до провозглашения Джейн королевой; о том же писала в заключении и сама Джейн[19]. В середине июня после двух или трёх ночей с Гилфордом она, под предлогом «отравления», уединилась в загородном доме в Челси и оставалась там до 9 июля[19].

Де-факто супруг королевы

Смертельно больной король Эдуард VI в своём «Устройстве правопреемственности» (англ. Device of the Succession) определил Джейн Грей наследницей короны в обход своих единокровных сестёр Марии и Елизаветы. После смерти короля 6 июля 1553 года герцог Нортумберленд взялся за исполнение желания Эдуарда[20]. Послы Священной Римской империи и Франции были уверены в успешном исходе[21]. Джейн неохотно приняла корону: она сдалась лишь после увещеваний собрания дворян, в числе которых были её родители и другие родственники, и давления со стороны Гилфорда[22]. 10 июля Джейн и Гилфорд совершили торжественный въезд в лондонский Тауэр, где уже были устроены временные королевские апартаменты[23]. Два дня спустя, со слов Коммендони[24], произошёл первый острый конфликт Джейн с семьёй Гилфорда. Лорд-казначей Уильям Поулет[en], доставивший в Тауэр корону, неосторожно сказал, что надо срочно сделать и вторую, для Гилфорда. Джейн, не собиравшаяся делить трон с мужем, заявила, что если Гилфорд и станет королём, то только по её желанию и при помощи парламентского акта[25]. На тот момент Джейн была согласна даровать мужу титул герцога Кларенса, однако такой исход не устраивал ни самого Гилфорда, ни его родителей[25]. Герцогиня Нортумберлендская была в ярости; она запретила сыну делить ложе с его женой и приказала Гилфорду покинуть Тауэр и вернуться домой, однако Джейн настояла на том, что он останется при дворе, на её стороне[26]. Отношение самой Джейн к Гилфорду бесповоротно изменилось: она поняла, что муж с самого начала был посвящён в планы своего отца, в которых Джейн отводилась роль пешки[25].

Согласно поздним замечания имперских послов, на ежедневных заседаниях Тайного совета председательствовал Гилфорд, который якобы также ужинал в благородном одиночестве и весь превратился в образец царственного стиля[27]. Французский посол Антуан де Ноай описывал Гилфорда как «нового короля»[28]. Императорский двор в Брюсселе также верил в существование «короля Гилфорда»[25].

Заключение

10 июля, в день провозглашения Джейн королевой, в Лондон прибыло письмо от принцессы Марии, в котором она называла себя королевой и требовала подчинения Тайного совета[29]. Мария собирала войска в Восточной Англии; в это же время партия Дадли решала, кто именно выступит против принцессы[30]. Пока отец Гилфорда с войсками пребывал в Кембридже, Мария при поддержке Тайного Совета и лондонского самоуправления была провозглашена королевой. Для семейства Дадли было всё кончено: отец Джейн, Генри Грей, присягнул новой королеве в надежде сохранить жизнь дочери; стражники в Тауэре получили приказ арестовать Джейн, Гилфорда, его мать и всех их спутников[31]; Джон Дадли был вынужден сложить оружие и сдаться на милость победителя[32].

Джейн была переведена в дом коменданта Тауэра; Гилфорд же, вместе с братом Робертом, оказался в Колокольной башне[33][34]. Остальные братья Гилфорда были заключены в других башнях, как и его отец, который на тот момент был одним из немногих участников кризиса 1553 года, которого ждал эшафот. Мария была готова помиловать и Джейн и Гилфорда, но в дело вмешались послы императора[35]. 12 августа Гилфорду и его супруге были предъявлены обвинения в государственной измене[36], что в XVI веке означало неизбежный смертный приговор[37]. Джейн отправила королеве записку, в которой «просила прощения… за грехи, в которых её обвиняют» и указала на то, что королева знает, как всё обстоит на самом деле[10]. В этой же записке Джейн писала о себе как о «жене, которая любит своего супруга»[19]. Суд над Гилфордом, его женой и братьями Амброузом и Генри, а также архиепископом-реформатором Кранмером состоялся 13 ноября под председательством убеждённого католика Ричарда Моргана[en][39]. Гилфорда обвинили в пособничестве заговору с целью смещения королевы Марии I, путём отправки войск его отцу-мятежнику; также Гилфорд был признан виновным в провозглашении и чествовании Джейн Грей как королевы[40][41]. Осуждение Джейн и братьев Дадли стало юридической формальностью (все они уже были лишены гражданских и политических прав и не отрицали своей вины); главной целью судилища была расправа над Кранмером[42]. Все обвиняемые, как и ожидалось, были приговорены к смерти: мужчины к повешению, потрошению и четвертованию, Джейн — к сожжению заживо или обезглавливанию, на усмотрение королевы[39][43].

В декабре Джейн были разрешены прогулки на свежем воздухе в королевском саду[44]. Гилфорд и Роберт вынуждены были довольствоваться нахождением в Колокольной башне[45]. Через десять лет после казни Джейн в протестантских кругах сложилась легенда о том, что её казнили беременной: во время заключения Джейн якобы зачала от Гилфорда[46]. В действительности супруги были разлучены, Джейн могла лишь видеть Гилфорда из окна камеры[46][43]. Однако супруги вероятно имели какой-то контакт[43][34], поскольку в молитвеннике Джейн было обнаружено письмо Гилфорда к её отцу, в котором он клялся в верности и любви Грею[10].

Казнь

В середине ноября 1553 года политическое равновесие в стране пошатнулось из-за спора о замужестве королевы: Мария склонялась к браку с Филиппом Испанским, однако против выступили как члены парламента, так и члены Тайного совета. Противостояние с королевой вылилось в начале 1554 года в восстание Уайетта, в котором участвовал отец Джейн[47]. Правительственные прокламации, составленные Тайным советом во время восстания, утверждали, что целью восставших было возвращения на трон Гилфорда и Джейн[48], однако в действительности никто этого делать не собирался. Возможно, вельможи хотели очернить восставших, связав их с непопулярным режимом Дадли; возможно, они пытались манипулировать Марией с целью физически уничтожить семью Греев[48]. Тем не менее, 7 февраля правительство, поддавшись панике, приняло решение казнить Гилфорда и Джейн. Кроме того, смерть их обоих была отличной возможностью устранить возможные проблемы в будущем и забыть навсегда о прошлом[49]. Мария I нехотя согласилась с этим решением[50]. Епископ Гардинер в своей проповеди требовал казни Гилфорда и Джейн[51], а посол императора Симон Ренар был счастлив доложить, что «Джейн Саффолк и её муж потеряют головы»[52].

За день до казни Гилфорд попросил о последней встрече с супругой. Джейн отказалась, мотивируя это тем, что «это только увеличило бы их страдания и боль, лучше отложить это… поскольку они встретятся в ближайшее время в другом месте и будут жить, связанные нерушимыми узами»[53]. Около десяти часов утра 12 февраля Гилфорда привели к Тауэр-Хиллу, где «многие… джентльмены ждали, чтобы пожать ему руку»[54][55]. Гилфорд выступил с краткой речью к собравшейся толпе, как это было принято[56]. «Не имея духовного отца рядом с ним»[54][k 6], он встал на колени, помолился и попросил людей молиться за него, «подняв глаза и руки к Богу много раз»[9]. Гилфорд был убит одним ударом топора, после чего его тело было перевезено на повозке к тауэрской часовне Святого Петра в оковах. Наблюдавшая за происходящим из своего окна Джейн воскликнула: «Ах, Гилфорд, Гилфорд!»[9] В течение следующего часа была казнена Джейн, тело которой было захоронено рядом с мужем[57].

Казнь не способствовала популярности правительства[9]. Через пять месяцев после казни Гилфорда и его супруги, Джон Нокс, будущий шотландский реформатор, писал о них как о невинных жертвах[51]. «Даже те, кто до казни никогда не встречали его, оплакивали Гилфорда», — через десять лет после казни писал о Дадли Ричард Графтон[9].

В культуре

Живопись

В 1820-е годы образ Джейн стал действительно массовым. За пятьдесят лет (1827—1877) только в стенах лондонской Королевской академии были выставлены 24 новых полотна на тему трагедии Джейн[58], среди которых была и картина Чарльза Лесли[en] «Дадли склоняет Джей Грей принять корону» (1827)[59], по которой также была создана гравюра.

Художественная литература

Тема любви Джейн к Гилфорду впервые появляется в «Героических письмах об Англии» Майкла Дрейтона[en] (1597)[60]. Дрейтон, как и его предшественники, восхвалял Елизавету и поносил Марию, но главная тема его «Писем Джейн и Гилфорда» — чувства неопытных влюблённых на пороге смерти[60]:

«Прощай, милый Гилфорд, развязка приближается.
Наш удел — небо, на земле мы чужие»[60].

Тот же мотив преобладал и в первой, не сохранившейся, пьесе о Джейн и Гилфорде, написанной коллективом авторов в 1602 году[60]. Пять лет спустя Джон Уэбстер и Томас Деккер переделали её в «Историю сэра Томаса Уайетта»[60]. В следующем столетии тему любви Джейн и Гилфорда развили Эдвард Юнг (1715) и Николас Роу[en] (1714); в трагедии Роу впервые возникает фантастический любовный треугольник (Джейн — Гилфорд — Пембрук)[61].

В 1791 году, на пороге века романтизма, издатель готических романов Уильям Лейн опубликовал в Лондоне роман в письмах «Леди Джейн Грей» — первый в череде многочисленных романов о Джейн и Гилфорде[62].

Кинематограф

В 1936 году вышел 80-минутный фильм Роберта Стивенсона «Роза Тюдоров[en]», в американском прокате «Королева на девять дней» (англ. Tudor Rose / Nine Days a Queen) c шестнадцатилетней Новой Пилбим[en] в роли Джейн и двадцативосьмилетним Джоном Миллзом в роли Гилфорда[63].

Фильм 1986 года «Леди Джейн» Тревора Нанна c Хеленой Бонэм Картер и Кэри Элвесом в главных ролях — полностью вымышленная романтическая история. Основные события этого затянутого[64] повествования проходят в заключении в Тауэре. По воле сценаристов и Джейн, и Гилфорд — молодые реформаторы, «социальные активисты» XVI века[65].

Генеалогия

Предки Гилфорда Дадли
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
16. Джон Саттон[en], 1-й барон Дадли
 
 
 
 
 
 
 
8. Джон Саттон Дадли из Этерингтона
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
17. Элизабет Беркли из Биверстоуна
 
 
 
 
 
 
 
4. Эдмунд Дадли
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18. Джон Бремшот
 
 
 
 
 
 
 
9. Элизабет Бремшот
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
19. Кэтрин Пэлам
 
 
 
 
 
 
 
2. Джон Дадли, 1-й герцог Нортумберленд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
20. Эдвард Грей
 
 
 
 
 
 
 
10. Эдвард Грей[en], 1-й виконт Лайл
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
21. Элизабет Феррерс, 6-я баронесса Феррерс из Гроуби
 
 
 
 
 
 
 
5. Элизабет Грей[en], 6-я Баронесса Лайл
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
22. Джон Талбот[en], 1-й виконт Лайл
 
 
 
 
 
 
 
11. Элизабет Талбот
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
23. Джоан Чеддер
 
 
 
 
 
 
 
1. Гилфорд Дадли
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Джон Гилфорд
 
 
 
 
 
 
 
12. Ричард Гилфорд[en]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Элис Уоллер
 
 
 
 
 
 
 
6. Эдвард Гилфорд[en]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Джон Паймп
 
 
 
 
 
 
 
13. Энн Паймп
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
3. Джейн Гилфорд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
28. Ричард Уэст[en], 7-й барон де Ла Уорр
 
 
 
 
 
 
 
14. Томас Уэст[en], 8-й барон де Ла Уорр
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
29. Кэтрин Хангерфорд
 
 
 
 
 
 
 
7. Элеанор Уэст
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
30. Хью Мортимер из Мортимер-холла
 
 
 
 
 
 
 
15. Элизабет Мортимер
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
31. Элеонор Корнуолл
 
 
 
 
 
 

Напишите отзыв о статье "Дадли, Гилфорд"

Комментарии

  1. ↑ Употреблялось также написание Гилдфорд (англ. Guildford).
  2. ↑ Матерью Джейн была Фрэнсис Брэндон, старшая дочь Марии Тюдор, младшей сестры Генриха VIII. Матерью Маргарет Клиффорд была Элеонора Брэндон, младшая сестра Фрэнсис.
  3. ↑ Традиционно эти браки стали рассматриваться как часть заговора герцога Нортумберленда, чтобы привести свою семью к трону. Некоторые историки интерпретируют эти браки лишь как часть «рутинной политики династических браков»[15][16][17].
  4. ↑ Вместе с тем, имперские послы приглашены не были[15].
  5. ↑ Буквы «J» не было в обиходе вплоть до XVIII столетия, и при написании её эквивалентом служила буква «I».
  6. ↑ Гилфорд, во время заключения перешедший в католичество, вероятно, отказался от присутствия католического священника, а в протестантском священнике ему было отказано[54].

Примечания

  1. ↑ Richardson, 2004.
  2. ↑ 1 2 Loades, 1996, p. 238.
  3. ↑ Wilson, 1981, pp. 1—4.
  4. ↑ Wilson, 1981, pp. 1, 3.
  5. ↑ Adams, 2002, pp. 312—313.
  6. ↑ Adams, 2004.
  7. ↑ Chapman, 1962, p. 65.
  8. ↑ Loades, 1996, pp. 147, 285.
  9. ↑ 1 2 3 4 5 Ives, 2009, p. 275.
  10. ↑ 1 2 3 4 5 Ives, 2009, p. 185.
  11. ↑ Loades, 1996, pp. 226, 238.
  12. ↑ Ives, 2009, pp. 36, 185.
  13. ↑ Lisle, 2009, pp. 93, 304.
  14. ↑ Ives, 2009, p. 321.
  15. ↑ 1 2 Ives, 2009, p. 153.
  16. ↑ Jordan, Gleason, 1975, pp. 10—11.
  17. ↑ Loades, 1996, p. 239.
  18. ↑ Chapman, 1962, p. 82.
  19. ↑ 1 2 3 Ives, 2009, p. 186.
  20. ↑ Alford, 2002, pp. 171—172.
  21. ↑ Loades, 1996, pp. 256—257.
  22. ↑ Ives, 2009, p. 187.
  23. ↑ Ives, 2009, p. 188.
  24. ↑ Lisle, 2009, p. 105.
  25. ↑ 1 2 3 4 Ives, 2009, p. 189.
  26. ↑ Chapman, 1962, pp. 117—118.
  27. ↑ Ives, 2009, pp. 189, 241.
  28. ↑ Chapman, 1962, p. 121.
  29. ↑ Chapman, 1962, p. 122.
  30. ↑ Ives, 2009, p. 198.
  31. ↑ Ives, 2009, p. 241.
  32. ↑ Lisle, 2009, p. 112.
  33. ↑ Ives, 2009, p. 249.
  34. ↑ 1 2 Wilson, 1981, p. 59.
  35. ↑ Porter, 2007, pp. 456—465.
  36. ↑ Ives, 2009, p. 247.
  37. ↑ Lisle, 2009, p. 116.
  38. ↑ Wilson, 1981, p. 61.
  39. ↑ 1 2 Lisle, 2009, p. 124.
  40. ↑ Bellamy, 1979, p. 54.
  41. ↑ Nichols, 1850, p. 32.
  42. ↑ Ives, 2009, pp. 251—252.
  43. ↑ 1 2 3 Ives, 2009, p. 252.
  44. ↑ Ives, 2009, pp. 252, 355.
  45. ↑ Nichols, 1850, p. 33.
  46. ↑ 1 2 Lisle, 2009, p. 123.
  47. ↑ Ives, 2009, pp. 261—262.
  48. ↑ 1 2 Ives, 2009, p. 267.
  49. ↑ Ives, 2009, pp. 265—268.
  50. ↑ Porter, 2007, p. 302.
  51. ↑ 1 2 Ives, 2009, p. 268.
  52. ↑ Chapman, 1962, p. 190.
  53. ↑ Ives, 2009, p. 274.
  54. ↑ 1 2 3 Nichols, 1850, p. 55.
  55. ↑ Ives, 2009, pp. 274—275.
  56. ↑ Chapman, 1962, p. 204.
  57. ↑ Chapman, 1962, p. 203.
  58. ↑ Ives, 2009, p. 279.
  59. ↑ [www.tate.org.uk/art/artworks/leslie-lady-jane-grey-prevailed-on-to-accept-the-crown-n01790 Lady Jane Grey Prevailed on to Accept the Crown exhibited 1827]. Tate Gallery.
  60. ↑ 1 2 3 4 5 Ives, 2009, p. 281.
  61. ↑ Mitchell, 2007, pp. 99—100.
  62. ↑ Ives, 2009, p. 284.
  63. ↑ Parril and Robison, 2013, pp. 245—246.
  64. ↑ Ives, 2009, p. 292.
  65. ↑ Parril and Robison, 2013, pp. 130—132.

Литература

  • Adams, Simon. [books.google.ru/books?id=-Nn5UY-RilEC Leicester and the Court: Essays on Elizabethan Politics]. — Manchester University Press, 2002. — 420 p. — ISBN 0719053250, 9780719053252.
  • Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/8160 Robert Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • Alford, Stephen. [books.google.ru/books?id=jK2Xhf45dPkC Kingship and Politics in the Reign of Edward VI]. — Cambridge University Press, 2002. — ISBN 1139431560, 9781139431569.
  • Bellamy, John G. [books.google.ru/books?id=yqI9AAAAIAAJ The Tudor Law of Treason: An Introduction]. — Routledge & K. Paul, 1979. — 305 p. — ISBN 0802022669, 9780802022660. [books.google.ru/books?id=Sc6NAQAAQBAJ Online]
  • Chapman, Hester. Lady Jane Grey. — London: Jonathan Cape, 1962.
  • Ives, Eric. [books.google.ru/books?id=3aHajwEACAAJ Lady Jane Grey: A Tudor Mystery]. — Wiley, 2009. — 392 p. — ISBN 1405194138, 9781405194136.
  • Jordan, Wilbur Kitchener; Gleason, M.R. [books.google.ru/books?id=QbWfpwAACAAJ The saying of John, late Duke of Northumberland upon the scaffold, 1553]. — Harvard Library, 1975.
  • Lisle, Leanda de. [books.google.ru/books?id=ndfJm1Wr3TQC The Sisters Who Would Be Queen: Mary, Katherine, and Lady Jane Grey: A Tudor Tragedy]. — Random House Publishing Group, 2009. — 384 p. — ISBN 0345516680, 9780345516688.
  • Loades, David. [books.google.ru/books?id=9H505keQWgYC John Dudley, Duke of Northumberland, 1504-1553]. — Clarendon Press, 1996. — 333 p. — ISBN 0198201931, 9780198201939.
  • Mitchell, R. [books.google.ru/books?id=pdFOAgAAQBAJ Clio's Daughters: British Women Making History, 1790—1899]. — Associated University Presse, 2007. — 310 p. — ISBN 9780874139815.
  • Nichols, John. [books.google.ru/books?id=-cwyHxW4TwEC The Chronicle of Queen Jane and of Two Years of Queen Mary and Especially of the Rebellion of Sir Thomas Wyat]. — J. B. Nichols and son, 1850. — 196 p.
  • Parrill, S.; Robison, W. [books.google.ru/books?id=G-LX_jt0tsEC The Tudors on Film and Television]. — McFarland, 2013. — 353 p. — ISBN 9781476600314.
  • Porter, Linda. [books.google.ru/books?id=Ab7UaGqnLgoC The First Queen of England: The Myth of "Bloody Mary"]. — St. Martin's Press, 2007. — 452 p. — ISBN 0312368372, 9780312368371. [books.google.ru/books?id=0v-jL__l1wMC Online]
  • Richardson, G. J. [www.oxforddnb.com/index/8/101008149/ Guildford Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • Richards, J. [books.google.ru/books?id=g1icpzTz6gcC The Unknown 1930s: An Alternative History of the British Cinema, 1929—1939]. — I.B.Tauris, 2001. — 355 p. — ISBN 9781860646287.
  • Tytler, Patrick Fraser. [books.google.ru/books?id=tl4JAAAAIAAJ England Under the Reigns of Edward VI. and Mary]. — R. Bentley, 1839. — Т. 2.
  • Wilson, Derek A. [books.google.ru/books?id=RmgJAAAAIAAJ Sweet Robin: A Biography of Robert Dudley, Earl of Leicester, 1533-1588]. — H. Hamilton, 1981. — 355 p. — ISBN 0241101492, 9780241101490.

Ссылки

  • [thepeerage.com/p10152.htm#i101514 Guilford Dudley: ThePeerage.com] (англ.). [www.webcitation.org/66VUinuGl Архивировано из первоисточника 28 марта 2012].
  • [www.tudorplace.com.ar/Bios/GuildfordDudley.htm Guilford Dudley: TudorPlace.com] (англ.). [www.webcitation.org/66VUjKrFh Архивировано из первоисточника 28 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Дадли, Гилфорд

Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Дадли,_Гилфорд&oldid=80436281»