Дадли, Джейн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
О её невестке см. Джейн Грей.
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Дадли.
Джейн Дадли
англ. Jane Dudley
Имя при рождении:

Джейн Гилфорд

Дата рождения:

1508/1509

Место рождения:

Кент, Королевство Англия

Дата смерти:

1555(1555)

Место смерти:

Челси, Лондон, Королевство Англия

Отец:

Эдвард Гилфорд

Мать:

Элеанора Уэст

Супруг:

Джон Дадли, герцог Нортумберленд

Дети:

Генри, Томас, Джон, Амброуз, Генри, Роберт, Гилфорд, Чарльз, Мэри, Кэтрин, Темперанс, Маргарет, Кэтрин

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Джейн Да́дли, герцогиня Нортумберленд (англ. Jane Dudley; 1508/1509 — январь 1555) — английская аристократка, супруга Джона Дадли, герцога Нортумберленда, мать Гилфорда Дадли, супруга девятидневной королевы Джейн Грей, и Роберта Дадли, фаворита королевы Елизаветы I.

Джейн воспитывалась вместе с будущим супругом, который находился под опекой её отца; они поженились, когда Джейн было шестнадцать лет и в браке у них родилось тринадцать детей. Джейн была фрейлиной при дворе Генриха VIII и была близка с его последней женой Екатериной Парр. Также, будучи протестанткой, Джейн поддерживала протестантскую мученицу Энн Аскью.

При короле Эдуарде VI супруг Джейн стал весьма влиятелен при дворе и получил титулы графа Уорика и герцога Нортумберленда. При дворе Джейн заключила для своих детей выгодные брачные союзы; её сын Гилфорд стал супругом будущей королевы Джейн Грей. Брачный союз с Греями привёл к падению семейства Дадли в 1553 году, когда к власти в стране пришла католичка Мария Тюдор. После казни супруга и сына Джейн смогла добиться освобождения из Тауэра других своих сыновей благодаря благосклонности испанского принца Филиппа, который стал супругом королевы Марии I. Джейн умерла в 1555 году в возрасте около 46 лет.





Семья и брак

Джейн Гилфорд родилась в Кенте в 1508 или 1509 году и была единственной дочерью сэра Эдварда Гилфорда[en] и Элеоноры Уэст, дочери Томаса Уэста, барона де Ла Варр[en]. Джейн обучалась дома вместе с братом Ричардом и своим будущим мужем Джоном Дадли, находившегося под опекой отца Джейн с 1512 года[1].

В 1525 году в возрасте около шестнадцати лет Джейн вышла замуж за Дадли, которому на тот момент было около двадцати одного года; договорённость о браке была достигнута их родителями за много лет до этого[2]. Семейная жизнь Джейн и Джона, судя по всему, была счастливой и не омрачалась никакими скандалами[2][3]; стихотворение, появившееся примерно в 1553 году восхваляет «любовь и преданность» их брака[1].

Отец Джейн умер в 1534 году, не оставив завещания. Поскольку его единственный сын Ричард умер за несколько лет до этого, имущество сэра Эдварда унаследовал его племянник Джон[en]. Джона Дадли такой расклад не устраивал, поскольку он считал, что наследницей должна была стать именно Джейн. При содействии Томаса Кромвеля Джон и Джейн смогли отсудить наследство её отца[4][5].

Жизнь при дворе

Джейн служила фрейлиной при Анне Болейн и Анне Клевской[6]. При дворе Болейн она заинтересовалась реформистской религией и с середины 1530-х годов Джейн вместе с мужем оказалась в евангелистских кругах[7]. В 1542 году супруг Джейн получил титул виконта Лайла[2]. В этот период Джон сблизился с Уильямом Парром[en], чья старшая сестра Екатерина в 1543 году стала последней женой короля Генриха VIII[8]. Благодаря этой дружбе Джейн стала одной из четырёх дам, которые сопровождали Екатерину к алтарю в день её свадьбы[9]. Виконтесса Лайл также относилась к группе придворных, сочувствовавших поэтессе Энн Аскью[en], с которой Джейн общалась во время заключения Энн в 1545—1546 годах. Ярая протестантка Энн Аскью была сожжена за ересь в июле 1546 года епископом Гардинером[2][10].

Своих детей Дадли воспитывали в духе ренессансного гуманизма[11][12]. Джейн лично ознакомлялась с материалами, по которым обучались её дети: так в 1553 году она одобрила две работы математика и герметиста Джона Ди о небесной структуре и приливах[13]. Джейн была близка со всеми своими детьми; она была сильно опечалена, когда в 1544 году её девятнадцатилетний сын Генри умер во время осады Булони. Сама Джейн страдала некими припадками: 1548 году государственные дела требовали прибывания Джона при дворе, однако он не смог оставить супругу, которая «перенесла очередной припадок, более сильный чем когда-либо ранее»[14].

В начале правления Эдуарда VI супруг Джейн получил титул графа Уорика, в то время как Эдуард Сеймур стал герцогом Сомерсетом и лордом-протектором при малолетнем короле[15], вопреки завещанию короля Генриха VIII[16][17]. В октябре 1549 года Сомерсет потерял свою власть, был арестован и посажен в Тауэр, когда Тайный совет выступил против единоличной власти протектора[18]. Джон Дадли, ставший главой Тайного совета в 1550 году, освободил Сомерсета и позволил ему вернуться в совет[19]. Ранее Джейн и герцогиня Сомерсет[en] предпринимали попытки примирить супругов, которые на тот момент являлись политическими противниками[20]; с этой же целью был организован брак между старшими детьми герцога и графа — Джоном Дадли и Энн Сеймур[en][21]. В июне 1550 года состоялась грандиозная свадьба во дворце Шин[en], в которой принимал участие сам король[22]. Мир между Дадли и Сеймуром продлился недолго: Сомерсет строил планы по свержению Дадли и был казнён за предательство в январе 1552 года[23][24].

Джейн разделяла влияние мужа при дворе, который стал герцогом Нортумберлендом в октябре 1551 года. Её покровительства добивались финансист Томас Грешем и дипломат Ричард Моррисон[en][2]; сама Джейн заступалась за старшую сестру короля Марию[25], которая стала крёстной матерью одной из дочерей герцогини в 1545 году[26].

Свекровь королевы

Король Эдуард заболел в начале 1553 года и к началу июня его состояние было безнадёжно[27]. К этому времени имперский посол Жан Шейфве[en] уже больше года был убеждён, что супруг Джейн занимался неким «большим заговором», целью которого было надеть на голову Дадли корону[28][29]. Находясь в поисках признаков заговора посол предполагал, что Джон собирается развестись с женой и жениться на принцессе Елизавете[30]. Однако в июне 1553 года король составил документ под названием «Устройство правопреемственности» (англ. Device of the Succession), в финальной версии которого корона после смерти Эдуарда VI передавалась его кузине Джейн Грей, а сёстры короля, Мария и Елизавета, отстранялись от престолонаследия[31][32][33].

За месяц до появления «Устройства», 25 мая 1553 года, в лондонском доме Дадли состоялась тройная свадьба: сын Джейн, Гилфорд, женился на Джейн Грей; младшая сестра Гилфорда, Кэтрин, вышла замуж за Генри Гастингса[en], наследника графа Хантингтона[en]; сестра Джейн, тоже Кэтрин, вышла замуж за Генри Герберта[en], наследника графа Пембрука[en][34][35]. Несколько месяцев спустя эти браки стали рассматриваться как доказательства заговора герцога Нортумберленда, стремившегося привести свою семью к трону. Однако непосредственно перед и во время свадебных торжеств эти союзы не вызывали никаких подозрений даже у самых бдительных наблюдателей[36][37]. Современные историки интерпретируют эти браки лишь как часть «рутинной политики династических браков»[38][39][40], а инициатором матримониальных планов называют маркизу Нортгемптон[en][38]. Брачные торжества сопровождались великолепными фестивалями, турнирами, играми и маскарадами. Гостями на празднествах были венецианский и французский послы (вместе с тем, имперские послы приглашены не были[38]), а также «большое число простых людей… и ещё больше представителей знати»[41]. Гилфорд Дадли и некоторые другие гости получили пищевое отравление «из-за ошибки повара, который перепутала листья»[42].

После смерти короля Эдуарда 6 июля 1553 года супруги Дадли с усердием взялись за исполнение последней воли короля[43] и послы Священной Римской империи и Франции были уверены в успешном исходе[44]. Однако леди Джейн неохотно приняла корону: она сдалась лишь после увещеваний собрания дворян, в числе которых были её родители и другие родственники, и давления со стороны Дадли[45]. 10 июля Джейн Дадли сопровождала сына и невестку во время торжественного въезда в лондонский Тауэр, где молодожёны провели своё недолгое правление[46]. В Тауэре произошёл первый острый конфликт Джейн Грей с семьёй Дадли из-за нежелания Джейн провозгласить супруга королём[47]. Разъярённая герцогиня приняла сторону сына и вместе с ним собиралась покинуть Тауэр, однако молодая королева настаивала на пребывании супруга рядом с ней; Джейн Дадли, невзлюбившая невестку, приняла решение не оставлять сына одного и велела ему больше не делить постель с супругой[48].

Падение Дадли и смерть Джейн

Однако вскоре против королевы Джейн выступила принцесса Мария, которая смогла бежать из-под надзора в Восточную Англию. Там она стала стала собирать своих сторонников и потребовала, чтобы Тайный совет признал её королевой[49]. Когда письмо Марии с требованиями прибыло в Лондон 10 июля 1553 года, Джейн Грей ужинала в семейном кругу; когда письмо было зачитано вслух, герцогиня Саффолк, мать королевы, и Джейн Дадли разрыдались[50]. Пока супруг Джейн Дадли с войсками пребывал в Кембридже, принцесса Мария при поддержке Тайного совета и лондонского самоуправления была провозглашена королевой. Для семейства Дадли было всё кончено: отец Джейн, Генри Грей, присягнул новой королеве в надежде сохранить жизнь дочери; стражники в Тауэре получили приказ арестовать невестку, сына, саму Джейн Дадли и всех их спутников[51]; супруг Джейн был вынужден сложить оружие и сдаться на милость победителя[52]. Вскоре после этого, Джейн была выпущена из Тауэра. Оказавшись на свободе она попыталась вступиться перед королевой, находившейся за пределами Лондона, за своего арестованного мужа и пятерых сыновей. Тем не менее, за пять миль до лагеря Марии I Джейн Дадли была возвращена в столицу по приказу королевы[25]. Тогда Джейн написала письмо с мольбой о помощи своей подруге леди Педжет, супруге барона Педжета[en][53], однако и это оказалось безуспешным: супруг Джейн был казнён на Тауэрском холме 22 августа 1553 года после того, как отрёкся от протестантской веры.

После восстания Уайетта, 12 февраля 1554 года, сын Джейн, Гилфорд, был обезглавлен на Тауэрском холме незадолго до казни Джейн Грей. Зная характер королевы, в июне Джейн умоляла власти позволить её оставшимся сыновьям послушать мессу[54]. В течение оставшейся части лета 1554 года Джейн и супруг её дочери Генри Сидни[en] старались обрести связи в окружении супруга королевы Филиппа Испанского. Осенью 1554 года были отпущены из Тауэра сыновья Джейн, хотя старший, Джон, умер вскоре после освобождения[55]. После воссоединения с сыновьями Джейн прожила некоторое время в доме Мэри и Генри Сидни, где родился их старший сын Филип; Джейн и Филипп Испанский стали крёстными новорождённого[56].

Имущество Дадли было конфисковано во время судов в 1553 году. В 1554 году королева Мария возвратила Джейн часть личного имущества и даровала ей право пользования домом её покойного супруга в Челси[57][58][59], где Джейн умерла 15 или 22 января 1555 года[60]. Джейн Дадли была похоронена 1 февраля на территории местной церкви[en][61]. В своём завещании она пыталась обеспечить благосостояние сыновей и благодарила королеву и знатных испанцев, который её поддерживали. Так, герцогиня Альба получила в наследство зелёного попугайчика Джейн, а дону Диего де Асеведо она завещала «новое ложе из зелёного бархата со всей мебелью; и умоляла его… стать сыновьям [Джейн] отцом и братом, поскольку теперь они лишатся матери»[62]. Своей дочери Мэри Джейн оставила двести марок, а также часы, «которые принадлежали её лорду-отцу и которые она молит оберегать как великую ценность»[63]. Также в завещании она упоминала своего любимого супруга, умоляла не позволять никому вскрывать её тело, писала о своей религиозности, но при этом не упоминала никакой конкретной религии[64].

Потомство

Джейн Дадли родила тринадцать детей: восемь мальчиков и пять девочек[65]. В большинстве случаев невозможно установить точную дату их рождения, за исключением Роберта[54], который родился, вероятно, после старшей дочери Мэри[66].

  • Генри (ок. 1525 — 1544) — погиб при осаде Булони.
  • Томас (ок. 1526 — 1528)
  • Джон (родился вероятно в 1527 году[k 1][2]; умер 21 октября 1554 года) — 2-й граф Уорик. Был женат на Энн Сеймур[en], дочери лорда-протектора Эдуарда Сеймура, герцога Сомерсета, и Энн Стенхоуп[en]; брак был бездетным. Джон был одним из подписантов патентных писем, в которых его невестка Джейн Грей объявлялась королевой Англии. Он также участвовал в военной кампании против Марии Тюдор и среди других своих родственников оказался в Тауэре после поражения семейства Дадли. Умер вскоре после освобождения из заключения[67].
  • Амброуз (ок. 1530[k 2][68] — 21 февраля 1590) — 3-й граф Уорик. Был трижды женат: первым браком на Энн Хорвуд, дочери сэра Уильяма Хорвуда[en] и Кассандры Грей; вторым браком на Элизабет Тэлбойз[en][k 3], дочери Гилберта Тэлбойза[en], барона Тэлбойза из Кайма, и Бесси Блаунт, фаворитки короля Генриха VIII; третьим браком на Энн Рассел, дочери Фрэнсиса Рассела[en], графа Бедфорда, и Маргарет Сент-Джон. Несмотря на три брака Амброуз умер бездетным: его единственная дочь от первого брака умерла в младенчестве. Амброуз как и его братья оказался в Тауэре, однако был освобождён после ходатайства Генри Сидни.
  • Генри (ок. 1531 — 1557[69]) — был женат на Маргарет Одли, дочери Томаса Одли[en], барона Одли из Уолдена, и его второй жены Элизабет Грей. Как и его братья, Генри оказался в Тауэре, однако был освобождён после ходатайства Генри Сидни. Был убит в битве при Сен-Кантене.
  • Мэри (ок. 1530/1535 — 1586) — фрейлина при дворе королевы Елизаветы I. Была замужем за придворным Генри Сидни, от которого родила восемь детей, среди которых были поэт и поэтесса Филип и Мэри Сидни[en].
  • Роберт (24 июня 1532 — 4 сентября 1588) — 1-й граф Лестер, фаворит королевы Елизаветы I. Был дважды женат: первым браком на Эми Робсарт, дочери сэра Джона Робсарта и Элизабетт Скотт; вторым браком на Летиции Ноллис, дочери сэра Фрэнсиса Ноллиса[en] и Кэтрин Кэри, которая по матери приходилась племянницей королеве Елизавете I. От второго брака у Роберта был один сын, умерший в детстве, и ещё один[en] был незаконнорождённый. Как и его братья, Роберт оказался в Тауэре, однако был освобождён после ходатайства Генри Сидни.
  • Гилфорд (ок. 1535 — 12 февраля 1554) — был женат на «девятидневной королеве» Джейн Грей и казнён вместе с ней после восшествия на престол королевы Марии I.
  • Чарльз (1537—1542)
  • Кэтрин (ок. 1538 или 1543–1545[k 4] — 14 августа 1620) — была замужем за Генри Гастингсом[en], 3-м графом Хантингтоном. Детей не имела.
  • Темперанс (ум. 1552)
  • Кэтрин — умерла в детстве.
  • Маргарет — умерла в детстве.

Генеалогия

Предки Джейн Гилфорд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
8. Джон Гилфорд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
4. Ричард Гилфорд[en]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
9. Элис Уоллер
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
2. Эдвард Гилфорд[en]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
10. Джон Паймп
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
5. Энн Паймп
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
1. Джейн Гилфорд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
24. Реджинальд Уэст[en], 6-й барон де Ла Варр
 
 
 
 
 
 
 
12. Ричард Уэст[en], 7-й барон де Ла Варр
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
25. Маргарет Торли
 
 
 
 
 
 
 
6. Томас Уэст[en], 8-й барон де Ла Варр
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
26. Роберт Хангерфорд[en], 2-й барон Хангерфорд
 
 
 
 
 
 
 
13. Кэтрин Хангерфорд
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
27. Маргарет Ботрё
 
 
 
 
 
 
 
3. Элеанор Уэст
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
14. Хью Мортимер из Мортимер-холла
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
7. Элизабет Мортимер
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
15. Элеонор Корнуолл
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Напишите отзыв о статье "Дадли, Джейн"

Комментарии

  1. ↑ Достоверно известно, что Джон был третьим сыном и скорее всего третьим ребёнком Джона и Джейн Дадли.
  2. ↑ Достоверно известно, что Амброуз был четвёртым сыном Джона и Джейн Дадли.
  3. ↑ Элизабет унаследовала баронство отца после смерти двоих братьев, однако сама наследников не оставила.
  4. ↑ Достоверно известно, что Кэтрин была самой младшей из выживших дочерей Джона и Джейн Дадли.

Примечания

  1. ↑ 1 2 Ives, 2009, p. 307.
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 Loades (I), 2004.
  3. ↑ Ives, 2009, p. 106.
  4. ↑ Loades, 1996, pp. 30—32.
  5. ↑ Beer, 1974, p. 8.
  6. ↑ Loades, 1996, p. 41.
  7. ↑ MacCulloch, 1999, pp. 52—53.
  8. ↑ MacCulloch, 1999, pp. 60—61.
  9. ↑ Porter, 2010, pp. 143, 163.
  10. ↑ Loades, 1996, p. 79.
  11. ↑ Wilson, 1981, pp. 11, 15—16.
  12. ↑ French, 1987, p. 33.
  13. ↑ French, 1987, pp. 32—33.
  14. ↑ Beer, 1974, p. 68.
  15. ↑ Loades, 1996, p. 90.
  16. ↑ Starkey, 2002, pp. 138—139.
  17. ↑ Alford, 2002, p. 69.
  18. ↑ Loades, 2004, p. 88.
  19. ↑ Loades, 1996, p. 150.
  20. ↑ Loades, 1996, p. 152.
  21. ↑ Beer, 1974, pp. 95—96.
  22. ↑ Ives, 2009, p. 111.
  23. ↑ Loades, 1996, pp. 186—190, 285.
  24. ↑ Ives, 2009, pp. 112—113.
  25. ↑ 1 2 Gunn, S.J. A Letter of Jane, Duchess of Northumberland, 1553 // English Historical Review. — 1999. — Т. CXIV. — С. 1267–1271.
  26. ↑ Loades, 1996, p. 74.
  27. ↑ Loades, 1996, pp. 238—239.
  28. ↑ Loades, 1996, p. 240.
  29. ↑ Ives, 2009, p. 151.
  30. ↑ Chapman, 1962, p. 92.
  31. ↑ Ives, 2009, p. 137.
  32. ↑ Loades, 2004, pp. 121—122.
  33. ↑ Loades (I), 2004, pp. 239—241.
  34. ↑ Lisle, 2009, pp. 93, 304.
  35. ↑ Ives, 2009, p. 321.
  36. ↑ Loades, 2004, p. 121.
  37. ↑ Ives, 2009, pp. 152—154.
  38. ↑ 1 2 3 Ives, 2009, p. 153.
  39. ↑ Jordan, Gleason, 1975, pp. 10—11.
  40. ↑ Loades, 1996, p. 239.
  41. ↑ Ives, 2009, p. 185.
  42. ↑ Chapman, 1962, p. 82.
  43. ↑ Alford, 2002, p. 172.
  44. ↑ Loades, 1996, pp. 256—257.
  45. ↑ Ives, 2009, p. 187.
  46. ↑ Ives, 2009, pp. 188, 241.
  47. ↑ Chapman, 1962, p. 118.
  48. ↑ Ives, 2009, p. 186.
  49. ↑ Loades, 1996, pp. 259—261.
  50. ↑ Chapman, 1962, p. 122.
  51. ↑ Ives, 2009, p. 241.
  52. ↑ Lisle, 2009, p. 112.
  53. ↑ Gunn, S.J. A Letter of Jane, Duchess of Northumberland, 1553 // English Historical Review. — 1999. — Т. CXIV. — С. 1270–1271.
  54. ↑ 1 2 Adams (I), 2004.
  55. ↑ Adams, 2002, pp. 157—158.
  56. ↑ Stewart, 2011, p. 9.
  57. ↑ Beer, 1974, pp. 195, 197.
  58. ↑ Loades, 1996, p. 308.
  59. ↑ Wilson, 1981, p. 67.
  60. ↑ Loades, 1996, p. 272.
  61. ↑ [www.british-history.ac.uk/camden-record-soc/vol42/pp79-90 Diary: 1555 (Jan - June)] (англ.) // The Diary of Henry Machyn Citizen and Merchant-Taylor of London (1550-1563). — 1848. — P. 79—90.
  62. ↑ Beer, 1974, p. 165.
  63. ↑ Collins, 1746, pp. 34—35.
  64. ↑ Richardson, 2015, p. 5.
  65. ↑ Loades, 1996, p. 23.
  66. ↑ Adams, 2004.
  67. ↑ Stewart, 2011, p. 17.
  68. ↑ Adams (II), 2004.
  69. ↑ Adams (III), 2004.

Литература

  • Adams, Simon. [books.google.ru/books?id=-Nn5UY-RilEC Leicester and the Court: Essays on Elizabethan Politics]. — Manchester University Press, 2002. — 420 p. — ISBN 0719053250, 9780719053252.
  • Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/69749 Mary Sidney] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/8160 Robert Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/8143 Ambrose Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • Adams, Simon. [www.oxforddnb.com/view/article/8156 John Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • Alford, Stephen. [books.google.ru/books?id=jK2Xhf45dPkC Kingship and Politics in the Reign of Edward VI]. — Cambridge University Press, 2002. — ISBN 1139431560, 9781139431569.
  • Beer, Barrett L. [books.google.ru/books?id=VlVnAAAAMAAJ Northumberland: The Political Career of John Dudley, Earl of Warwick and Duke of Northumberland]. — Kent State University Press, 1974. — 235 p. — ISBN 0873381408, 9780873381406.
  • Chapman, Hester. Lady Jane Grey. — Jonathan Cape, 1962. (OCLC 51384729)
  • Collins, Arthur. [books.google.de/books?id=7m71x9c7umMC Letters and Memorials of State in the Reigns of Queen Mary Duen Elisabeth King James]. — London: F. Osborne, 1746. — Т. 1.
  • Dudley, Robert. [books.google.ru/books?id=Ua9m6c488kcC Household Accounts and Disbursement Books of Robert Dudley, Earl of Leicester] / ed. Simon Adams. — Cambridge University Press, 1996. — 534 p. — ISBN 0521551560, 9780521551564.
  • French, Peter J. [books.google.ru/books?id=qw0RIVqh81sC John Dee: The World of an Elizabethan Magus]. — Psychology Press, 1987. — 243 p. — ISBN 074480079X, 9780744800791.
  • Ives, Eric. [books.google.ru/books?id=3aHajwEACAAJ Lady Jane Grey: A Tudor Mystery]. — Wiley, 2009. — 392 p. — ISBN 1405194138, 9781405194136.
  • Jordan, Wilbur Kitchener; M. R. Gleason. [books.google.ru/books?id=QbWfpwAACAAJ The saying of John, late Duke of Northumberland upon the scaffold, 1553]. — 1975. — 72 p. (LCCN 75-15032)
  • Lisle, Leanda de. [books.google.ru/books?id=ndfJm1Wr3TQC The Sisters Who Would Be Queen: Mary, Katherine, and Lady Jane Grey: A Tudor Tragedy]. — Random House Publishing Group, 2009. — 384 p. — ISBN 0345516680, 9780345516688.
  • Loades, David. [books.google.ru/books?id=9H505keQWgYC John Dudley, Duke of Northumberland, 1504-1553]. — Clarendon Press, 1996. — 333 p. — ISBN 0198201931, 9780198201939.
  • Loades, David. [books.google.ru/books?id=zijpWwVtv8oC Intrigue and Treason: The Tudor Court, 1547-1558]. — Pearson Education, 2004. — 326 p. — ISBN 0582772265, 9780582772267.
  • Loades, David. [www.oxforddnb.com/index/8/101008156/ John Dudley] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford University Press, 2004.
  • MacCulloch, Diarmaid. [books.google.ru/books?id=Y_tNHK0J4A0C The Boy King: Edward VI and the Protestant Reformation]. — St. Martin's Press, 1999. — 283 p. — ISBN 0312238304, 9780312238308.
  • Porter, Linda. [books.google.ru/books?id=6T-SQAAACAAJ Katherine the Queen: The Remarkable Life of Katherine Parr]. — Macmillan, 2010. — 383 p. — ISBN 0230710395, 9780230710399.
  • Richardson, Jerusha D. [books.google.ru/books?id=YzZnawEACAAJ The Lover of Queen Elizabeth: Being the Life and Character of Robert Dudley, Earl of Leicester, 1533-1588]. — BiblioLife, 2015. — 434 p. — ISBN 1297912578, 9781297912573.
  • Starkey, David. The Reign of Henry VIII. — London: Vintage, 2002. — ISBN 0-09-944510-7.
  • Stewart, Alan. [books.google.ru/books?id=_XEjWSmFeacC Philip Sidney: A Double Life]. — Random House, 2011. — 416 p. — ISBN 1448104564, 9781448104567.
  • Wilson, Derek A. [books.google.ru/books?id=RmgJAAAAIAAJ Sweet Robin: A Biography of Robert Dudley, Earl of Leicester, 1533-1588]. — H. Hamilton, 1981. — 355 p. — ISBN 0241101492, 9780241101490.

Ссылки

  • [www.chelseaoldchurch.org.uk/files Monuments] (англ.). Chelsea Old Church. Проверено 29 марта 2016.

Отрывок, характеризующий Дадли, Джейн

– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Дадли,_Джейн&oldid=81257673»