Далай-лама VI

Ригцзин Чжамьянг Гьямцхо<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Далай-лама VI
1697 — 1706
Предшественник:	Далай-лама V
Преемник:	Далай-лама VII
Рождение:	(1683-03-01)1 марта 1683 Таванг, Тибет теперь в Индии
Смерть:	15 ноября 1706(1706-11-15) Коконор, Династия Цин

Цангья́нг Гьяцо́ (Ригцзин Чжамьянг Гьяцо, 1683—1706) — тибетский поэт и шестой Далай-Лама. Вёл светский образ жизни, жил в праздности и отказался принять монашество. Некоторые школы и комментаторы не считают его подлинным Далай-ламой.

Однако ряд буддийских школ и групп признают за ним особую мистическую силу, почитают и высоко ценят его как Учителя. Считается потомком Пемы Лингпа и почитается в Бутане.

Премьер-министр Сангье Гьямцо много лет скрывал смерть Далай-ламы V, и предписанное время поисков его нового «явления» миновало. Это впоследствии дало возможность утверждать, что новый Далай-лама был определен неправильно.

Поиски шестого Далай-ламы велись в строгой секретности. Ригцзин Чжамьянг Гьямцхо был найден на юго-западе Тибета, в местечке Мён, к востоку от Бутана — в настоящее время в штате Аруначал-Прадеш на территория Индии. По одному из преданий на месте его рождения находится монастырь Ургеллинг. Он родился в семье последователей Ньингма. Мальчика привезли в монастырь Цёна, а позже в Намкарце. Лишь в 1697 году была раскрыта его личность. Пятый Панчен-лама самолично приехал к новому Далай-ламе и ещё в стенах монастыря передал ему обеты «гэцхула» (шраманеры).

Новый первоиерарх оказался весьма способным, но мало подходящим для своего сана молодым человеком. Он оказался одарённым поэтом (пожалуй, вторым по значению после Миларепы поэтом Тибета), но монашеская жизнь ему явно претила. Он отправился в монастырь Ташилунпо в Шигацзе и отказался от монашеских обетов «Гецюл», трижды поклонившись Панчен-ламе. Он попросил прощения у своего духовного наставника за то, что ему недостаёт внутренней убеждённости для монашеской жизни, пояснив, что лишь тот должен носить монашеские одежды, кто чувствует к этому призвание. Далай-лама VI предпочитал инкогнито покидать Поталу и веселиться в Лхасе. Он пил вино, пел песни, связывался с женщинами, при этом писал вдохновенные стихи.

Облака розового цвета
Скрывают небеса и град.
Быть монахом лишь наполовину
Значит быть скрытым врагом учения.

Такой «глава государства» не нравился Сангье Гьямцо . Как-то ночью в Лхасе было совершено нападение на Далай-ламу. Доверительным отношениям между Далай-ламой и премьером были разорваны. В результате царь монголов Лабсанг Гьямцо вторгся со своим войском в Лхасу и приказал схватить Сангье Гьямцо, которого позже казнили, и попытался объявить настоящим Далай-ламой другого молодого монаха. Настоятели трёх крупнейших монастырей Дрепунг, Ганден и Сера и Панчен-лама воспротивились этой идее.

В дело вмешался Китай, считавший себя сюзереном Тибета. Лама-поэт был приглашен (а фактически вызван) в Пекин. В Лхасе поднялось восстание. Во избежание кровопролития Далай-лама отдал себя в руки монголов и добровольно отправился с ними. Через несколько недель на крайнем северо-востоке Тибета, в пустынной области близ озера Коконор, Джамьянг Гьямцо умер при загадочных обстоятельствах (ходили слухи, что он был отравлен). По другой версии он стал исполнять «Танец Ламы», вызвал таким образом песчаную бурю, после чего сел в позу медитации и перестал дышать, чтобы не быть политическим заложником против своей страны.

После этого началась смута. Пекин надавил на Лхасу и добился признания лхасским духовенством ошибочности сделанного ранее выбора. Начались поиски нового, опять-таки Шестого Далай-ламы. Между тем сторонники умершего поэта начали поиски Далай-ламы VII. Однако в конечном итоге покойный поэт мог торжествовать: конец смуте был положен признанием его статуса законного Далай-ламы VI и нахождением нового Далай-ламы VII как его нового «явления».

Перед тем как покинуть Лхасу 6-й Далай-лама написал одной из своих любовниц стихотворение, в котором содержалось указание на место рождения его преемника.

Белый журавль,
Одолжи мне крылья твои.
Полечу я не дальше Литханга,
И оттуда вскоре вернусь.

Литература

• [dharmabooks.net/books/ppdsl.html Далай лама VI Цаньян Джамцо. Песни, приятные для слуха. Пер. с тиб., исслед., комм.: Л. Савицкий. М: ГРВЛ '1983]
• [www.buddhism.ru/buddhru/bru4/d_lama.php Михаэль ден Хут. Далай-лама и его линия преемственности]

Отрывок, характеризующий Далай-лама VI

Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.