Далианис, Михалис

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Михалис Далианис, известный также как Хадзимихалис Далианис (греч. Χατζημιχάλης Νταλιάνης, 1775—1828) — военачальник Греческой революции; возглавлял революцию на Крите на последнем её этапе.





Биография

Далианис родился в Делвинаки нома Янина Эпира в 1775 году[1][2] Согласно некоторым авторам, родился в одноимённом Делвинаки Северного Эпира, нынешнего Пермети (округ) в Албании. Вырос в Триесте, где его отец был торговцем[3].

Далианис получил образование в Италии и стал преуспевающим торговцем табаком и производителем табачных изделий. Имя Хадзимихалис, было дано ему после его посещения Святой земли и крещения в реке Иордан, согласно негласной традиции, укоренившейся у балканских христиан той эпохи, поскольку это соответствовало мусульманскому «хаджу».

В 1816 году вступил в тайное революционое греческое общество Филики Этерия[2]

Греческая революция

С началом Греческой революции 1821 года возглавил отряд всадников, который и содержал на свои деньги.

13 июня 1825 года принял участие в Лернейской битве[4] вместе с Иоанном Макрияннисом и Константином Мавромихалисом.

В марте 1826 года, вместе с Николаосом Криезотисом, черногорцем Мавровуниотисом и Ставросом Лиакопулосом, высадился под Бейрутом, Ливан).

Ливанский эмир Башир Шихаб II запросил помощь у революционной Греции, чтобы выступить против Османской империи. Греческое правительство, несмотря на свои ограниченные силы, решило оказать ливанцам помощь. Однако когда греческие повстанцы высадились в Бейруте, оказалось что эмир продолжал сотрудничать с османами[5].

С боем греческим повстанцам удалось добраться до кораблей и вернуться в Грецию. В августе 1826 года Хадзимихалис, с конным отрядом, примкнул к силам Георгия Караискакиса[6].

В ноябре под командованием Караискакиса принял участие в походе в Среднюю Грецию[7].

Хадзимихалис принял участие в атаке в начале Битвы при Фалероне, в которой Караискакис был смертельно ранен[8].

Экспедиция на Крит

Критские беженцы на Пелопоннесе, в особенности Эммануил Антониадис, содействовали отправке войск на Крит под командованием известных военачальников[9]

Костас Боцарис и другие военачальники отказались от участия в экспедиции, в то время как Хадзимихалис принял вызов. Экспедиции не способствовали ни ситуация на Крите, пострадавшем от военных действий предыдущих лет, ни международная обстановка: Британия противилась включению Крита в возрождаемое греческое государство, Франция занимала выжидательную позицию, лишь Россия относилась к этому благосклонно.

Хадзимизалис со своей сотней кавалеристов и Антониадис вышли из Нафплиона к Криту в январе 1828 года[10] на борту брига «Леонидас». Северо-восточнее мыса Малеас (юг Пелопоннеса) они случайно встретили британский фрегат HMS Warspite (1807), на борту которого находился Иоанн Каподистрия, направлявшийся в Нафплион принимать правление Грецией. Он принял Хадзимизалиса и Антοниадиса холодно, что было воспринято ими как безразличие к судьбе Крита[11][12].

Далианис вместе с 700 бойцами (600 пеших и 100 на конях или мулах)[1] высадился первоначально на островке Грамвуса. Грамвуса тогда была более пиратским логовом, нежели революционным центром (см. Пиратство в годы Греческой революции). Пираты Грамвусы пытались переманить Хадзимихалиса, а сам Хадзимихалис, потеряв два месяца на переговоры с ними, решил направиться к Сфакии, центру революционных действий[1]. Жители Сфакия, подобно обитателям пелопоннеской Мани, только номинально признавали османскую власть. С оружием в руках они отстаивали свою свободу в ряде критских восстаний.

Хадзимихалис прибыл в Сфакию 4 марта, но сфакиоты, воевавшие непрерывно 7 лет, не проявили энтузиазма. Многие советовали ему уйти, чтобы не провоцировать османов. На слова Хадзимихалиса «не переживайте, пусть придут и 50 тысяч турок, вы увидите как воююм мы в Румелии», сфакиоты отвечали, что грекоязычные Критские мусульмане умеют воевать лучше турок, которых знал Хадзимихалис. Хадзмихалис со своими бойцами и немногими критянами взял Франгокастелло, венецианскую крепость XIV века, недалеко от побережья Ливийского моря[12]. Пашой в Ханья был албанец Мустафа Наили-паша. Мустафа, проводя осторожную политику, заявил выступая из города, что его целью являются только пришельцы. Не получив поддержки от критян Ханьи, Хадзимихалис решил опередить события. 8 мая он со своей кавалерией и немногими критянами под командованием Манусояннакиса неожиданно атаковал силы Османа-паши, вышедшего из Ретимнон и шедшего на соединение с Мустафой и одержал победу, Осман-паша спрятался за стенами Ретимнона, а Хадзимихалис вернулся во Франгокастелло.

Бой у Франгокастелло

После этих событий Мустафа обратился к Хадзимихалису, которого он знал ещё по Константинополю, с письмом, требуя капитуляции. Одновременно Мустафа написал письмо к сфакиотам, информируя их, что Сфакия не является целью его похода и попросил их не вмешиваться.

Мустафа Наили-паша выступил с оттомано-албанскими силами (8000 пеших и 300 кавалеристов) 13 мая 1828 года[1][13].

16 мая он разбил лагерь в получасе от Франгокастелло. Хадзимихалис располагал 660 бойцами (из них 60 критян), при этом его кавалерия насчитывала 60 всадников. Хадзимихалис принял рискованное решение дать бой перед крепостью. 18 мая он получил письмо от сфакиотов, которые советовали оставить крепость и занять позицию в горах. Хадзимихалис ответил: «Благодарю сфакиотов за то, что они жалеют нас. Советую им перехватывать в ущельях разбежавшихся коней паши». На повторное письмо Мануселиса, который был дружен с ним, Хадзимизалис ответил: «Пусть подымется на самую высокую вершину и смотрит как мы воюем».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3940 дней]

18 мая Мустафа всеми силами атаковал бастионы возведённые Хадзимихалисом вне стен. Бастион, которым командовал его адъютант Аргиокастритис, Кирьякулис был взят османами. Из 123 защитником в живых осталось пятеро. Видя это, защитники других бастионов стали оставлять бастионы, направляясь к крепости, Хадзимихалис с кавалерией атаковал турок, чтобы дать возможность отступавшим скрыться за стенами крепости. У крепостных ворот шёл рукопашный бой. Поскольку ворота не закрывались, защитники крепости стали убивать мулов и завалили ворота их тушами. Хадзимихалис, видя, что не может войти в крепость, галопом попытался пройти через строй османов, при этом был окружён, но не сдался. Погиб в бою, где был убит и его конь. Отрубленную голову Хадзимихалиса османы принесли Мустафе, но бакшиша не получили, поскольку Мустафа хотел заполучить Хадзимихалиса живым. В этом бою погибло 338 греков, среди них почти все кавалеристы Хадзимихалиса[1][14][15] Мустафа потерял 800 человек[1].

Историк Коккинос ставит бой у Франгокастелло в один ряд с Битвой при Аламане Афанасия Дьяка, Битвой при Карпениси Маркоса Боцариса и Битвой при Маниаки Папафлессаса[16].

Оставшиеся в живых защитники крепости оборонялись ещё неделю. Большинство защитников были из Эпира. Некоторые из них знали албанский язык и вели переговоры со стен с албанцами Мустафы. Албанцы и сам Мустафа с симпатией отнеслись к «землякам». 25 мая Мустафа позволил осаждённым уйти с оружием в руках.

Позже Мустафа выслал дочери Хадзимихалиса бумаги, найденные при нём, и его сломанный в бою меч, который ныне хранится в Национальном историческом музее.

Последний бой на Крите

Мустафа, зная повадки воинственных сфакиотов и не доверяяим им, торопился уйти далеко от их гор, за стены Ханья и выступил 29 мая. 600 сфакиотов устроили ему засаду у Акатсаре. Отступая перед превосходящими силами, сфакиоты подожгли кустарники. Ветер дул в направлении войск Мустафы и пожар вынудил Мустафу изменить направление. Сфакиоты вновь устроили засаду у Коракас. Сфакиоты обложили осман с 3-х сторон. Османы потеряли убитыми 1900 человек[14]. Зная о бедности сфакиотов, османы в в своём бегстве бросали серебряное и золотое оружие и ценные вещи. Сфакиоты теряли время, ссорясь из-за трофеев, что спасло осман от окончательного разгрома[17].

Дросулиты

События у Франгокастелло и жертва Хадзимихалиса и его бойцов настолько впечатлили критян, что стали источником рассказов о видениях. Каждый год в конце мая, до восхода солнца и испарения росы, в районе Франгокастелло видят тени, похожие на людей. Этот оптический феномен, который продолжается до 10 минут, критяне связывают с боем у Франгокастелло, поскольку он сопадает с датой боя. Явление получило различные интерпретации[18], однако критяне верят, что это души погибших. Явление получило название Дросулитес (греч. Δροσουλίτες, от греч. Δροσιά — роса)[19]

Гибель Хадзимихалиса и его бойцов нашла отражение во многих народных песнях Крита[20].

Источники

  • Συλλογικό έργο, Παγκόσμιο Βιογραφικό Λεξικό, Εκδοτική Αθηνών. Αθήνα 1987.
  • Detorakis, Theocharis (1988). «Η Τουρκοκρατία στην Κρήτη („Turkish rule in Crete“)». In Panagiotakis, Nikolaos M. (in Greek). Crete, History and Civilization. II. Vikelea Library, Association of Regional Associations of Regional Municipalities. pp. 333—436.

Напишите отзыв о статье "Далианис, Михалис"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Detorakis, Turkish rule in Crete, p. 383
  2. 1 2 Στεργίου, Άννα [www.enet.gr/?i=news.el.article&id=170128 Γιορτή τιμής στον Ηπειρώτη οπλαρχηγό Χατζημιχάλη Νταλιάνη]. enet.gr. Проверено 25 ноября 2012. [www.webcitation.org/6HSJobu5Q Архивировано из первоисточника 18 июня 2013].
  3. Pango Apostol. Enciklopedia e Delvinës dhe e Sarandës. — Botimet Toena, 2002. — P. 81. — ISBN 9789992715970.
  4. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Г,σελ.103-106
  5. [books.google.com/books?lr=&cd=1&hl=el&id=M5ovAAAAMAAJ&dq=%CE%BD%CF%84%CE%B1%CE%BB%CE%B9%CE%AC%CE%BD%CE%B7%CF%82%2B%CE%BC%CE%B1%CF%85%CF%81%CE%BF%CE%B2%CE%BF%CF%85%CE%BD%CE%B9%CF%8E%CF%84%CE%B7%CF%82&q=%CE%BD%CF%84%CE%B1%CE%BB%CE%B9%CE%AC%CE%BD%CE%B7#search_anchor Θέματα Νεώτερης Ελληνικής Ιστορίας.] Εκδόσεις Παπαζήση, 2000. ISBN 978-960-02-1408-6, p. 103 (Greek)
  6. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Г,σελ.284
  7. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Г,σελ.298,309
  8. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Г,σελ.353
  9. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Δ,σελ.54
  10. Sakellariou M.V.. [books.google.com/books?id=UV1oAAAAMAAJ&q= Epirus, 4000 years of Greek history and civilization]. Ekdotike Athenon, 1997. ISBN 978-960-213-371-2, p. 286
  11. [Στέφανος Π. Παπαγεωργίου, Από το Γένος στο Έθνος, σελ. 240, ISBN 960-02-1769-6]
  12. 1 2 Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Δ,σελ.55
  13. Bakker compiled by Johan de. [books.google.gr/books?id=bDQJ5ubpxzcC&dq=dalianis+1828+crete&hl=el&source=gbs_navlinks_s Across Crete : from Khania to Herakleion]. — 1st ed.. — Amsterdam: Logos Tekstproducties, 2001. — ISBN 9781850433873.
  14. 1 2 Bakker Johan de. [books.google.com/books?id=bDQJ5ubpxzcC&dq= Across Crete: From Khania to Herakleion]. — I.B.Tauris, 2003. — P. 82–83. — ISBN 978-1-85043-387-3.
  15. Dana Facaros, Michael Pauls. [books.google.com/books?id=Mf-i1qnNSzsC&dq= Crete]. New Holland Publishers, 2003. ISBN 978-1-86011-106-8, p. 148.
  16. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Δ,σελ.59
  17. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Δ,σελ.62
  18. Costis Davaras, Kōstēs Davaras. [books.google.com/books?lr=&cd=6&hl=el&as_brr=0&id=_dl9AAAAIAAJ&dq=drosoulites%2B1828&q=drosoulites#search_anchor Guide to Cretan antiquities]. Noyes Press, 1976. ISBN 978-0-8155-5044-0, p. 103.
  19. [books.google.gr/books?lr=&cd=15&as_brr=0&id=vKETAQAAIAAJ&dq=dalianis%2B1828&q=overwhelmed+in+1828#search_anchor Omnibus vol. 15-20.] Joint Association of Classical Teachers. J.A.C.T., 1991, p. 10
  20. Δημήτρη Φωτιάδη,Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ.Δ,σελ.60

Ссылки

  • [www.kritikoi.gr/main_titles/articles/afieromata/sfakia/articles234.html Φραγκοκάστελο και «Δροσουλίτες».] kritikoi.gr
  • [hellas.teipir.gr/Thesis/Kriti/genika/history2.htm Ιστορία της Κρήτης]. ΤΕΙ Πειραιά.

Отрывок, характеризующий Далианис, Михалис

Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.