Далматовский Успенский монастырь

Монастырь
Далматовский Свято-Успенский мужской монастырь
Фото из серии «Коллекция достопримечательностей Российской империи», 1912 г.
Страна	Россия
Город	Далматово
Конфессия	православная церковь
Епархия	Шадринская
Тип	общежитный
Основатель	преподобный Далмат
Первое упоминание	1644
Дата основания	1644
Известные насельники	Исаак (Мокринский)
Настоятель	Варнава (Аверьянов)
Статус	Культурное наследие Российской Федерации, объект № 4510395000
Состояние	действующий, восстанавливается
Сайт	[www.dalmat.su Официальный сайт]

К:Википедия:Ссылка на Викисклад непосредственно в статье

 памятник архитектуры (федеральный) Далма́товский Успенский монасты́рь — православный мужской монастырь, расположенный на левом берегу реки Исети, при впадении в неё Течи, находится по адресу ул. Советская, 194, в городе Далматово Курганской области (до 1923 года в Шадринском уезде Пермской губернии) и принадлежит Шадринской епархии. Ансамбль Далматовского монастыря и входящие в него строения — Успенский собор, церковь Всех Скорбящих Радость, крепостные стены, монастырские кельи — являются объектами культурного наследия Российской Федерации федерального значения.

История

Монастырь был основан в 1644 году иноком Далматом (или Долматом), в миру — Дмитрий Иванович Мокринский. Он родился в 1594 году в городе Берёзове, где служил. А в 1642 году удалился в один из монастырей Верхотурского уезда (Невьянский Спасо-Богоявленский), где постригся в монахи. Через некоторое время ушел и стал жить отшельником в пещере на высоком берегу реки Исети при впадении реки Течи, называвшемся Белым Городищем. Эти земли принадлежали тюменскому ясачному татарину Илигею, который сдавал их в аренду жителям Невьянской и Ирбитской слобод Королёвым и Шипицыным для рыбных и зверовых промыслов. Однажды Илигей пришел к пещере Далмата и хотел его убить. Далмат объяснил Илигею, что он по своей матери из крещенных татар и приходится тому родственником. Услышав это, Илигей смягчился, но осенью 1645 года он вернулся к Белому Городищу с намерением убить Далмата. Утомленный поездкой от Тюмени, Илигей с толпою своих единоплеменников остановился на ночлег напротив пещеры. К сонному Илигею явилась Богородица, которая изрекла: старца Далмата не убивать, зла слова ему не произносить и отдать ему всю вотчину с угодьями. Утром Илигей явился к Далату рассказал ему о чудесном явлении. После этого Илигей часто посещал Далмата, покровительствовал ему и снабжал дарами. В 1646 году, когда кончился договор с арендаторами, Илигей прибыл на Белое Городище со своими детьми и родственниками, взял с собой Далмата, обошел с ним вокруг своей вотчины и, исполняя повеление Пресвятой Богородицы, отдал всю землю во владение Далмата. В знак особой любви Илигей подарил ему также и свои доспехи — шишак и кольчугу (в настоящее время шишак находится в Екатеринбургском краеведческом музее, а кольчуга неизвестно где).

Первым сподвижником Далмата стал старец Иван из Нижнего Новгорода, ученик старца Дорофея. Затем в пустыни стали селиться другие подвижники. Исетская пустынь, стала первым русским поселением в долине реки Исети. С 1649 года в монастыре Далмата за вклад жил Тимофей Невежин, основатель города Кургана, который выполнял всякую монастырскую работу без денежного и хлебного жалования. По благословению Тобольского архиепископа Герасима (Кремлёва) в монастыре была построена деревянная часовня. Главной святыней обители стала икона Успения Пресвятой Богородицы, принесённая Далматом из Невьянского монастыря.

В сентябре 1651 года пустынь была сожжена войском сибирского царевича Девлет-Гирея. Часть монахов была убита, остальных увели в плен. Преподобный Далмат отсутствовал во время набега на пустынь и, придя на пепелище, нашёл неповреждённую икону Успения Богородицы. После этих событий к Далмату вновь пришли сподвижники, и обитель была восстановлена.

В 1651 году, старцы обратились с челобитной к царю Алексею Михайловичу и тобольскому воеводе Василию Борисовичу Шереметьеву с просьбой о пожаловании им этих земель. Царской грамотой от 17 мая 1659 года пустынь была утверждена в качестве монастыря, его охрана была поручена тобольскому воеводе. Первым игуменом монастыря стал сын преподобного Далмата Исаак, принявший монашеский постриг в обители своего отца после 1651 года.

В начале 1650-х годов в пустынь к Далмату пришёл, стал его учеником и прожил в пустыни более 10 лет Афанасий (Любимов) — будущий первый Холмогорский и Важский архиепископ. В Исетской пустыни по благословению архиепископа Тобольского Симеона была построена церковь Успения Пресвятой Богородицы с приделом Димитрия Прилуцкого и кельи, а саму обитель обнесли острогом.

В 1662—1664 годах монастырь неоднократно подвергался набегам кочевых племён, разорявших его (например, про набег отряда Сары Мергена в 1662 году архивные документы сообщают, что монастырь «варварами не оставлен даже в развалинах, но по сожжению сравнен с землею».

В монастыре Далматом поддерживался очень строгий монашеский устав. Так, в 1664 году Тобольской съезжей избой был рассмотрен донос на руководителей монастыря, гласивший, что в нём не отмечаются дни ангела царя Алексея Михайловича и членов его семьи. В собственноручно написанных Далматом объяснениях он сообщает, что в его монастыре царские именины, приходящиеся на дни Великого поста, отмечают только совершением молебна, а празднование совершают уже после Светлой седмицы.

После проведения патриархом Никоном богослужебной реформы Далмат не сразу принял исправления богослужения. Из-за связи Далматова монастыря со старообрядцами сын Далмата Исаак 31 июня 1669 года был отстранён от игуменства (все прещения с него были сняты только в 1685 году под условием, чтобы он «с раскольниками раскола не говорил»).

В 1674 году в монастырь был назначен строитель Никон. По его распоряжению вкладные, выданные в 1671 году, были объявлены подложными и их владельцы были изгнаны из монастыря. Пострадавший от этого Тимофей Анисимов в числе поверенных вкладчиков был отправлен в Тобольск в поисках правды. В 1674 году к строителю Никону от митрополита Корнилия приходит грамота с указанием не обижать вкладчиков. В 1675 году игумен Афанасий получает память от митрополита Корнилия из Тобольска: выслать старца Никона на очную ставку с Тимошкой Анисимовым, представлявшем интересы обманутых вкладчиков. Однако последующие события свидетельствуют о том, что отношения Никона с вкладчиками не наладились. Через несколько лет на него было совершено нападение пашенных крестьян Митки и Спирки Никитиных. В 1676 году суд встал на сторону челобитчиков и постановил в наказной памяти: «Никону впредь строителем быть не велят, потому, будучи он в строителях, в монастырской казне учинил хитрость большую и всякие дела делал без братского ведома и вкладчикам и крестьянам и бобылям налога и обиды чинил». Спирке Никитину который ножом резал старца Никона, в Тобольске учинено градское наказание: бит кнутом. Суд учел, что братья содержались в тюремном заключении до очной ставки со старцем Никоном, и отпустил их из Тобольска, оставив их по-прежнему за монастырем. При этом особо оговаривалось: «и чтобы наветом их здесь не изгонять и натуги и обиды не чинить и зла им никакого места прежней грубости не помнить».

15 марта 1675 года Митрополит Корнилий поручил игумену Афанасию ведать всякие дела вместе с игуменом Исааком, вместо Никона. После шести лет Исаак «хотя и не выше, на степень строителя был поставлен, никому не поведомствен кроме Игумена Афанасия».

В 1677 году Исаак и игумен Афанасий за «церковные вины» они были сосланы в Енисейский Спасский монастырь. В мае или июне 1679 года Игумен Афанасий и Игумен Исаак ездили в город Тобольск к митрополиту Павлу по своим монастырским делам. 31 июля 1679 года по его грамоте Исаак становится настоятелем Далматова монастыря. А Игумен Афанасий под названием черного попа с благословения митрополита Павла отправляется в г. Москву.

В 1682 году игумен Исаак с братиею обратился с челобитной к Тобольскому воеводе князю А. А. Голицыну о передаче монастырю земель, находящихся в 80 км от монастыря по р. Железенке (Каменке), притоку р. Исети, на что получил согласие. Здесь были обнаружены залежи железной руды. Был построен монастырский двор и переселены крестьяне (40 дворов). Монастырский завод просуществовал 18 лет и был отобран у монастыря в казну, отписано от монастыря к заводу 145 душ мужского пола.

В 1688 году митрополит отстраняет Исаака от должност. Назначенный настоятелем архимандрит Тихон по челобитью черного попа Израиля с братией и служек и службников, и стариц Введенского девичьего монастыря 26 сентября 1689 года был низведен со степени настоятеля. Игумену Исааку митрополит Сибирский благословил и указал быть в Успенском монастыре в игуменах по-прежнему вместо архимандрита Тихона.

В 1696 году у монастыря было людей : службников — 31, детенышей — 9, крестьян, их детей, братьев, племянников — 145, бобылей — 45, деловых людей и их детей — 34, плавильщик на Железенском поселье — 1, всего 265 человек. В Успенском монастыре старцев: старец Далмат, черный поп Осия, черный поп Филарет, черный дьякон Василид, рядовые старцы: Сарапион, Михайло, Варлам, Саватий, Агапит, Аввакум, Никандро, Иаков, Протасей, Дмитрей, Вавило, Афанасий, Киприян, Спиридон, Капитон, Андроник, Симеон, Харитон, Кирило, в Железенском поселье Питирим, казначей Никанор, строитель Никон, игумен Исаак. Всех 27 человек.

В 1704 году разрешено строить на Белом Городище церковь каменную во имя Пресвятой Богородицы, 17 декабря 1705 года был заключен договор с тюменским подмастерьем Иваном Борисовым «по реклу» Сорока на каменные работы.

В 1707—1709 годах башкиры опустошали вотчину монастыря так, что настоятель монастыря Исаак не мог собрать положенные сборы с крестьян и внести столовые припасы в Тобольский митрополичий дом.

11 января 1707 года в монастыре случился пожар, от которого сгорели все три монастырские церкви, колокольня, семь келий, две башни, оградной стены третья доля и иные служебные помещения.

23 октября 1708 года снова случился в монастыре пожар: загорелась поповская келья, от нее огонь распространился и уничтожил оставшиеся от прошлогоднего пожара строения. Сгорели также грамоты и указы. Принимая во внимание эти обстоятельства, а также случавшиеся в 1707 и 1708 годах пожары, митрополит Сибирский Филофей своим указом от 14 июня 1710 года повелел не брать с монастыря полагавшиеся столовые припасы.

в 1713 году начато строительство монастырской каменной стены на счет казны для защиты от воровских воинских людей. По государеву указу было выделено в 1713 году 200 рублей денег, 20 пудов соли, 100 четвертей овса. В 1716, 1717, 1718, 1719 гг. отпускались казенные деньги из Исетска по 200 руб., из Шадринска по 100 руб. Северо-восточная башня (бастион) так и не была закончена. С 1731 года начинаются работы по строительству западной стены и угловой северо-западной башни.

В 1714 году в монастыре открыто училище для детей церковнослужителей.

В 1717 году завершается строительство Успенской церкви. В 1719 году завершается строительство колокольни. 13 августа 1720 года освящение церкви.

В 1735 году в Далматовом монастыре учреждается славяно-российская школа, первым учителем которой был Петро Кирьянов. Эта школа давала начальное образование. В 1738 году в ней обучалось 15 человек в возрасте от 10 до 18 лет.

В 1735 и 1742 в монастыре случались пожары.

В 1761 году открыта семинария.

К 1763 году монастырская каменная ограда была построена полностью. Она имела форму неправильного шестиугольника и занимала площадь около 4,5 гектара.

В январе 1763 года крестьяне села Николаевского (ныне город Далматово) изгнали из мирского правления старосту — ставленника монахов и избрали Мирским старостой крестьянина Лаврентия Широкова, сотским — Ивана Лобова, писарем был избран Михайло Барсуков. Монахов не устроило крестьянское самоуправление. Они обманным путем захватили выборных, пригласив их в монастырь для переговоров, и страшно избили. Во главе мирского правления были снова поставлены монастырские: староста Василий Лавров, писщиком — Иван Могильников. В апреле 1763 года прибывает в монастырь архимандрит Иоакинф, который считался его настоятелем с 1760 года. Он организует карательный отряд, с помощью которого захватывает крестьянские земли, засевает монастырским зерном, уводит лошадей и т. д. Это вызвало возмущение крестьян села, поддержанное и другими селениями вотчины. В конце июня 1763 года в Далматовский монастырь прибыл карательный отряд Азовского драгунского полка в составе 60 человек под руководством подпоручика Телепнева, который приступил к усмирению крестьян, сопровождавшемуся насилием и произволом. Мирская изба в селе Николаевском стала центром крестьянского бунта, вошедшем в историю края под названием «дубинщина». 2 августа 1763 года крестьяне разбили команду Телепнева. Пик восстания пришёлся на сентябрь-декабрь 1763 года, когда крестьяне, вооруженные в большинстве дубинами и косами, насаженными на древко, пошли на открытое неповиновение, окружили Далматовский монастырь, перерезали дорогу на Шадринск и на Челябинск. В начале декабря с начавшимися морозами крестьяне сами ушли от стен монастыря, установив на подступах к деревням засады. В конце марта в помощь осажденному монастырю прибыл Азовский драгунский полк под командованием подполковника Аборина. Восстание подавлено с помощью войск. 167 человек главных «крамольников» были преданы казни.

26 февраля 1764 году Екатерина II подписала указ о передаче монастырских крестьян введение коллегии экономии. С 1837 года крестьяне Далматовской волости, бывшие экономические, стали именоваться государственными крестьянами.

В 1764 году в монастыре числилось 56 разного звания служителей (дворовых работников) из них: столяров — 5, мельников — 3, бондарей — 2, кожевников — 2, оловянщик — 1, рыбаков — 3, кузнецов — 3, колясошник — 1, портной — 1, чеботарь, сапожник — 2, поваров — 5. Все они обслуживали живших в монастыре монахов в количестве 26 человек.

Отряд пугачевцев, до 2 000 человек под командованием челябинского есаула Прохора Пестерева, с 11 февраля по 2 марта 1774 года стоял в селе Николаевском и проводил осаду монастыря. Монастырь выдержал штурмы 12 и 13 февраля и осаду, но имущество тех, кто ушел под защиту монастыря и для его защиты, было разграблено. Монастырь понес потери в денежном отношении на 1 025 рублей 21 копейку. Эту сумму разложили по всем селениям вотчины. С села Николаевского было взыскано 68 рублей 18,5 копейки.

В июне 1776 года архимандрит Иоакинф (Камперов) переводится в Пыскорский Преображенский монастырь города Соликамска. В передаточной ведомости архимандрита Иоакинфа указано, что на все произведенные в монастыре работы: ремонтные, строительные, живописные и прочие истрачено 11442 рубля 64 копейки.

В 1816 году в Далматовском монастыре открывается уездное духовное двухгодичное училище закрытого типа для детей церковносвященнослужителей. В нём учились Антонин (Капустин), А.Н. Зырянов, А.С. Попов, К.Д. Носилов и В.М. Флоринский.

В 1852 году был пожар, сгорели верхняя расписанная внутри церковь с иконостасом, трапеза, колокольня, и др. нанесен ущерб 6000 рублей серебром.

В 1853 году построена церковь Сергия Радонежского и Никона Радонежского (не сохранилась).

В 1871-1881 годах на месте часовни над погребением старца Далмата строилась церковь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Боковые приделы Стефана Пермского и прп. Исаакия, Далмата и Фавста. В 1989 возвращена верующим, отреставрирована, устроена крестильня с престолом 70 апостолов.

В 1904 году по Указу Св. Синода за № 765 монастырь обращен из штатного 3-классного в общежительный.

В 1912 году по Указу Св. Синода о возведении Далматовского Успенского монастыря из 3-классного во 2-й класс.

В монастыре находится чудотворная Далматская икона Божией Матери, принесенная сюда основателем монастыря и чудесным образом сохранившаяся в целости, несмотря на неоднократные нападения на обитель и опустошавшие её пожары. На этой святой иконе изображено Успение Пресвятой Богородицы. Кроме 15 августа, в монастыре в честь этой святой иконы празднуется еще 15 февраля. В монастыре есть часовня, устроенная над могилой его основателя старца Далмата (скончавшегося в 1697 году); в ней хранятся его портрет, мантия и клобук. При монастыре 2 школы — двухклассная и одноклассная. Из книги С. В. Булгакова «Русские монастыри в 1913 году»

В 1917 году освящена надвратная церковь Иоанна Богослова.

Монастырь в XX—XXI веках

После Октябрьской революции монастырь был закрыт. В 1922 году в зданиях бывшего монастыря открылся краеведческий музей. В 1923 году при Скорбященском храме была зарегистрирована приходская община, впоследствии принявшая обновленчество. В 1928 году церковь Всех Скорбящих Радость была закрыта и её здание передали под Народный дом. В период с 1932 по 1939 годы в бывшей церкви действовал колхозно-совхозный драматический театр.

В годы Великой Отечественной войны в бывшем монастыре размещался госпиталь и курсы усовершенствования командного состава.

8 августа 1945 года вышло распоряжение СНК СССР о передаче Наркоммясмолпрому зданий бывшего Далматовского монастыря. На территории монастыря разместился завод «Молмашстрой». Для нужд завода была разобрана часть стены рядом с северными воротами и устроен проезд. При устройстве фундаментов возводимого цеха разобран северо-западный бастион, зубцы с северо-западной и восточной стен монастырской ограды. Монастырский парк исчез под возведенным механосборочным цехом. В 1988 году переименован в завод «Старт».

27 сентября 1989 года при Скорбященской церкви была зарегистрирована приходская община, в том же году началась реставрация храма, он был заново освящен.

С 1989 года завод начал освобождать помещения бывшего монастыря и передавать их церкви. Полностью монастырь был передан православной церкви в 1994 году.

6 мая 1992 года решением Священного Синода монастырь был открыт, наместником утвержден игумен Василий (Ожерельев).

В апреле 1994 года в монастыре произошел пожар, нанесен ущерб в 49 млн. рублей.

В настоящее время монастырь является действующим. Многие постройки монастыря находятся в неудовлетворительном состоянии. Ведутся восстановительные и реставрационные работы.

Ансамбль Далматовского монастыря находится в неудовлетворительном состоянии. Архитектура во многих деталях утрачена. Происходит разрушение фундаментов из-за выветривания и разрушения кирпичной кладки, отсутствия и неудовлетворительного состояния конструкций крыш, отмостки. В связи с этим наблюдается отклонение от вертикали юго-восточной башни. Поверхности незащищенных конструкций покрываются мхом и зарастают кустарником.

Настоятели монастыря

• 1659—1669 — игумен Исаак (Мокринский)
• 1669—1670 — строитель старец Никон
• 1670—1674 — игумен Иосиф
• 1674—1675 — строитель старец Никон (2-й раз)
• 1675—1679 — игумен Афанасий (Любимов)
• 1679—1688 — игумен Исаак (Мокринский) (2-й раз)
• 1688—1689 — архимандрит Тихон
• 1689—1724 — архимандрит Исаак (Мокринский) (3-й раз)
•  ?—1730—? — архимандрит Сильвестр
•  ?—1737—? — архимандрит Порфирий
•  ?—1751—? — архимандрит Митрофан
• 1760—1776 — архимандрит Иоакинф (Камперов)
• 1777—? — игумен Адам (Аркудинский)
•  ?—1782—1783—? — игумен Маргарит
•  ?—1785—? — игумен Даниил
•  ?—1799—? — игумен Гедеон
•  ?—1812—? — игумен Никандр
•  ?—1816—? — игумен Александр
•  ?—1844—? — игумен Павел
•  ?—1848—1859—? — архимандрит Мефодий
• 1898—1904 — архимандрит Агафон (Колесников)
• 1992—2001 — игумен Василий (Ожерельев)
• С 2001 — игумен Варнава (Аверьянов)

Сосланные в монастырь

• Лаврентий Карамышев, родной дядя князя Матвея Гагарин — первого Сибирского губернатора. В 1721 году его содержали в монастырском хлебне на цепи.
• Граф Петр Фёдорович Апраксин, с 1775 по 1778, по именному указу Екатерины II
• Отставной секунд-майор Алексей Ржевский, с 1775 по 1791, сослан по правительственному указу от 15 апреля 1763 года «за отставление в Прусскую войну Ея Величества службы самовольно, за учиненные в чужих краях придерзости».
• Александр Чадоев, с 1753 года, иероучитель Московской Владимирской церкви в Катае «по сумасшедствии».
• Федор Маковкин, крестьянин графов Орловых, с 1787 как секретный арестант, «за учиненную им придерзость и для удержания от подобного» сроком на пять лет.

Литература

• Манькова И. Л., Нечаева М. Ю. [www.pravenc.ru/text/168668.html Далматовский в честь Успения Пресвятой Богородицы мужской монастырь] // Православная энциклопедия. Том XIII. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2006. — С. 659-664. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-022-6
• Пашков А. А. [www.kurgan.orthodoxy.ru/index.php?option=com_content&view=article&catid=70%3Ahistory&id=145%3Abook&Itemid=61 Свято-Успенский Далматовский мужской монастырь] / под редакцией Емельянова Н. Ф.. — Шадринск: Исеть, 2000. — 415 с. — ISBN 5-7142-0330-5.

Ссылки

• [kurgan.orthodoxy.ru/index.php Курганская и Шадринская епархия. Официальный сайт]
• [www.kurgangen.org/religion/Dalmatovsky%20mona/ Статья о монастыре на сайте, посвященном зауральской генеалогии]
• [510mln.ru/articles/via_0045.html Блог — Рассказ о монастыре (2009 г.)]
• [russian-church.ru/viewpage.php?cat=kurgan&page=1 Свято-Успенский Далматовский мужской монастырь на сайте russian-church.ru]
• [dalmat.su Официальный сайт Свято-Успенского Далматовского мужского монастыря]
• [starye-karty.litera-ru.ru/uezd/perm_karta-dolmatovskiy_uezd.html Старые карты Долматовского (Далматовского) уезда]
• [dalmatovo.pro Культурное наследие Далматово]

Отрывок, характеризующий Далматовский Успенский монастырь

Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.


Поговорив еще несколько времени с эсаулом о завтрашнем нападении, которое теперь, глядя на близость французов, Денисов, казалось, окончательно решил, он повернул лошадь и поехал назад.
– Ну, бг'ат, тепег'ь поедем обсушимся, – сказал он Пете.
Подъезжая к лесной караулке, Денисов остановился, вглядываясь в лес. По лесу, между деревьев, большими легкими шагами шел на длинных ногах, с длинными мотающимися руками, человек в куртке, лаптях и казанской шляпе, с ружьем через плечо и топором за поясом. Увидав Денисова, человек этот поспешно швырнул что то в куст и, сняв с отвисшими полями мокрую шляпу, подошел к начальнику. Это был Тихон. Изрытое оспой и морщинами лицо его с маленькими узкими глазами сияло самодовольным весельем. Он, высоко подняв голову и как будто удерживаясь от смеха, уставился на Денисова.
– Ну где пг'опадал? – сказал Денисов.
– Где пропадал? За французами ходил, – смело и поспешно отвечал Тихон хриплым, но певучим басом.
– Зачем же ты днем полез? Скотина! Ну что ж, не взял?..
– Взять то взял, – сказал Тихон.
– Где ж он?
– Да я его взял сперва наперво на зорьке еще, – продолжал Тихон, переставляя пошире плоские, вывернутые в лаптях ноги, – да и свел в лес. Вижу, не ладен. Думаю, дай схожу, другого поаккуратнее какого возьму.
– Ишь, шельма, так и есть, – сказал Денисов эсаулу. – Зачем же ты этого не пг'ивел?
– Да что ж его водить то, – сердито и поспешно перебил Тихон, – не гожающий. Разве я не знаю, каких вам надо?
– Эка бестия!.. Ну?..
– Пошел за другим, – продолжал Тихон, – подполоз я таким манером в лес, да и лег. – Тихон неожиданно и гибко лег на брюхо, представляя в лицах, как он это сделал. – Один и навернись, – продолжал он. – Я его таким манером и сграбь. – Тихон быстро, легко вскочил. – Пойдем, говорю, к полковнику. Как загалдит. А их тут четверо. Бросились на меня с шпажками. Я на них таким манером топором: что вы, мол, Христос с вами, – вскрикнул Тихон, размахнув руками и грозно хмурясь, выставляя грудь.
– То то мы с горы видели, как ты стречка задавал через лужи то, – сказал эсаул, суживая свои блестящие глаза.
Пете очень хотелось смеяться, но он видел, что все удерживались от смеха. Он быстро переводил глаза с лица Тихона на лицо эсаула и Денисова, не понимая того, что все это значило.
– Ты дуг'ака то не представляй, – сказал Денисов, сердито покашливая. – Зачем пег'вого не пг'ивел?
Тихон стал чесать одной рукой спину, другой голову, и вдруг вся рожа его растянулась в сияющую глупую улыбку, открывшую недостаток зуба (за что он и прозван Щербатый). Денисов улыбнулся, и Петя залился веселым смехом, к которому присоединился и сам Тихон.
– Да что, совсем несправный, – сказал Тихон. – Одежонка плохенькая на нем, куда же его водить то. Да и грубиян, ваше благородие. Как же, говорит, я сам анаральский сын, не пойду, говорит.
– Экая скотина! – сказал Денисов. – Мне расспросить надо…
– Да я его спрашивал, – сказал Тихон. – Он говорит: плохо зн аком. Наших, говорит, и много, да всё плохие; только, говорит, одна названия. Ахнете, говорит, хорошенько, всех заберете, – заключил Тихон, весело и решительно взглянув в глаза Денисова.
– Вот я те всыплю сотню гог'ячих, ты и будешь дуг'ака то ког'чить, – сказал Денисов строго.
– Да что же серчать то, – сказал Тихон, – что ж, я не видал французов ваших? Вот дай позатемняет, я табе каких хошь, хоть троих приведу.
– Ну, поедем, – сказал Денисов, и до самой караулки он ехал, сердито нахмурившись и молча.
Тихон зашел сзади, и Петя слышал, как смеялись с ним и над ним казаки о каких то сапогах, которые он бросил в куст.
Когда прошел тот овладевший им смех при словах и улыбке Тихона, и Петя понял на мгновенье, что Тихон этот убил человека, ему сделалось неловко. Он оглянулся на пленного барабанщика, и что то кольнуло его в сердце. Но эта неловкость продолжалась только одно мгновенье. Он почувствовал необходимость повыше поднять голову, подбодриться и расспросить эсаула с значительным видом о завтрашнем предприятии, с тем чтобы не быть недостойным того общества, в котором он находился.
Посланный офицер встретил Денисова на дороге с известием, что Долохов сам сейчас приедет и что с его стороны все благополучно.
Денисов вдруг повеселел и подозвал к себе Петю.
– Ну, г'асскажи ты мне пг'о себя, – сказал он.


Петя при выезде из Москвы, оставив своих родных, присоединился к своему полку и скоро после этого был взят ординарцем к генералу, командовавшему большим отрядом. Со времени своего производства в офицеры, и в особенности с поступления в действующую армию, где он участвовал в Вяземском сражении, Петя находился в постоянно счастливо возбужденном состоянии радости на то, что он большой, и в постоянно восторженной поспешности не пропустить какого нибудь случая настоящего геройства. Он был очень счастлив тем, что он видел и испытал в армии, но вместе с тем ему все казалось, что там, где его нет, там то теперь и совершается самое настоящее, геройское. И он торопился поспеть туда, где его не было.
Когда 21 го октября его генерал выразил желание послать кого нибудь в отряд Денисова, Петя так жалостно просил, чтобы послать его, что генерал не мог отказать. Но, отправляя его, генерал, поминая безумный поступок Пети в Вяземском сражении, где Петя, вместо того чтобы ехать дорогой туда, куда он был послан, поскакал в цепь под огонь французов и выстрелил там два раза из своего пистолета, – отправляя его, генерал именно запретил Пете участвовать в каких бы то ни было действиях Денисова. От этого то Петя покраснел и смешался, когда Денисов спросил, можно ли ему остаться. До выезда на опушку леса Петя считал, что ему надобно, строго исполняя свой долг, сейчас же вернуться. Но когда он увидал французов, увидал Тихона, узнал, что в ночь непременно атакуют, он, с быстротою переходов молодых людей от одного взгляда к другому, решил сам с собою, что генерал его, которого он до сих пор очень уважал, – дрянь, немец, что Денисов герой, и эсаул герой, и что Тихон герой, и что ему было бы стыдно уехать от них в трудную минуту.
Уже смеркалось, когда Денисов с Петей и эсаулом подъехали к караулке. В полутьме виднелись лошади в седлах, казаки, гусары, прилаживавшие шалашики на поляне и (чтобы не видели дыма французы) разводившие красневший огонь в лесном овраге. В сенях маленькой избушки казак, засучив рукава, рубил баранину. В самой избе были три офицера из партии Денисова, устроивавшие стол из двери. Петя снял, отдав сушить, свое мокрое платье и тотчас принялся содействовать офицерам в устройстве обеденного стола.
Через десять минут был готов стол, покрытый салфеткой. На столе была водка, ром в фляжке, белый хлеб и жареная баранина с солью.
Сидя вместе с офицерами за столом и разрывая руками, по которым текло сало, жирную душистую баранину, Петя находился в восторженном детском состоянии нежной любви ко всем людям и вследствие того уверенности в такой же любви к себе других людей.
– Так что же вы думаете, Василий Федорович, – обратился он к Денисову, – ничего, что я с вами останусь на денек? – И, не дожидаясь ответа, он сам отвечал себе: – Ведь мне велено узнать, ну вот я и узнаю… Только вы меня пустите в самую… в главную. Мне не нужно наград… А мне хочется… – Петя стиснул зубы и оглянулся, подергивая кверху поднятой головой и размахивая рукой.
– В самую главную… – повторил Денисов, улыбаясь.
– Только уж, пожалуйста, мне дайте команду совсем, чтобы я командовал, – продолжал Петя, – ну что вам стоит? Ах, вам ножик? – обратился он к офицеру, хотевшему отрезать баранины. И он подал свой складной ножик.
Офицер похвалил ножик.
– Возьмите, пожалуйста, себе. У меня много таких… – покраснев, сказал Петя. – Батюшки! Я и забыл совсем, – вдруг вскрикнул он. – У меня изюм чудесный, знаете, такой, без косточек. У нас маркитант новый – и такие прекрасные вещи. Я купил десять фунтов. Я привык что нибудь сладкое. Хотите?.. – И Петя побежал в сени к своему казаку, принес торбы, в которых было фунтов пять изюму. – Кушайте, господа, кушайте.
– А то не нужно ли вам кофейник? – обратился он к эсаулу. – Я у нашего маркитанта купил, чудесный! У него прекрасные вещи. И он честный очень. Это главное. Я вам пришлю непременно. А может быть еще, у вас вышли, обились кремни, – ведь это бывает. Я взял с собою, у меня вот тут… – он показал на торбы, – сто кремней. Я очень дешево купил. Возьмите, пожалуйста, сколько нужно, а то и все… – И вдруг, испугавшись, не заврался ли он, Петя остановился и покраснел.
Он стал вспоминать, не сделал ли он еще каких нибудь глупостей. И, перебирая воспоминания нынешнего дня, воспоминание о французе барабанщике представилось ему. «Нам то отлично, а ему каково? Куда его дели? Покормили ли его? Не обидели ли?» – подумал он. Но заметив, что он заврался о кремнях, он теперь боялся.
«Спросить бы можно, – думал он, – да скажут: сам мальчик и мальчика пожалел. Я им покажу завтра, какой я мальчик! Стыдно будет, если я спрошу? – думал Петя. – Ну, да все равно!» – и тотчас же, покраснев и испуганно глядя на офицеров, не будет ли в их лицах насмешки, он сказал:
– А можно позвать этого мальчика, что взяли в плен? дать ему чего нибудь поесть… может…
– Да, жалкий мальчишка, – сказал Денисов, видимо, не найдя ничего стыдного в этом напоминании. – Позвать его сюда. Vincent Bosse его зовут. Позвать.
– Я позову, – сказал Петя.
– Позови, позови. Жалкий мальчишка, – повторил Денисов.
Петя стоял у двери, когда Денисов сказал это. Петя пролез между офицерами и близко подошел к Денисову.
– Позвольте вас поцеловать, голубчик, – сказал он. – Ах, как отлично! как хорошо! – И, поцеловав Денисова, он побежал на двор.
– Bosse! Vincent! – прокричал Петя, остановясь у двери.
– Вам кого, сударь, надо? – сказал голос из темноты. Петя отвечал, что того мальчика француза, которого взяли нынче.
– А! Весеннего? – сказал казак.
Имя его Vincent уже переделали: казаки – в Весеннего, а мужики и солдаты – в Висеню. В обеих переделках это напоминание о весне сходилось с представлением о молоденьком мальчике.
– Он там у костра грелся. Эй, Висеня! Висеня! Весенний! – послышались в темноте передающиеся голоса и смех.
– А мальчонок шустрый, – сказал гусар, стоявший подле Пети. – Мы его покормили давеча. Страсть голодный был!
В темноте послышались шаги и, шлепая босыми ногами по грязи, барабанщик подошел к двери.
– Ah, c'est vous! – сказал Петя. – Voulez vous manger? N'ayez pas peur, on ne vous fera pas de mal, – прибавил он, робко и ласково дотрогиваясь до его руки. – Entrez, entrez. [Ах, это вы! Хотите есть? Не бойтесь, вам ничего не сделают. Войдите, войдите.]
– Merci, monsieur, [Благодарю, господин.] – отвечал барабанщик дрожащим, почти детским голосом и стал обтирать о порог свои грязные ноги. Пете многое хотелось сказать барабанщику, но он не смел. Он, переминаясь, стоял подле него в сенях. Потом в темноте взял его за руку и пожал ее.
– Entrez, entrez, – повторил он только нежным шепотом.
«Ах, что бы мне ему сделать!» – проговорил сам с собою Петя и, отворив дверь, пропустил мимо себя мальчика.
Когда барабанщик вошел в избушку, Петя сел подальше от него, считая для себя унизительным обращать на него внимание. Он только ощупывал в кармане деньги и был в сомненье, не стыдно ли будет дать их барабанщику.


От барабанщика, которому по приказанию Денисова дали водки, баранины и которого Денисов велел одеть в русский кафтан, с тем, чтобы, не отсылая с пленными, оставить его при партии, внимание Пети было отвлечено приездом Долохова. Петя в армии слышал много рассказов про необычайные храбрость и жестокость Долохова с французами, и потому с тех пор, как Долохов вошел в избу, Петя, не спуская глаз, смотрел на него и все больше подбадривался, подергивая поднятой головой, с тем чтобы не быть недостойным даже и такого общества, как Долохов.
Наружность Долохова странно поразила Петю своей простотой.
Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения. Долохов же, напротив, прежде, в Москве, носивший персидский костюм, теперь имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Лицо его было чисто выбрито, одет он был в гвардейский ваточный сюртук с Георгием в петлице и в прямо надетой простой фуражке. Он снял в углу мокрую бурку и, подойдя к Денисову, не здороваясь ни с кем, тотчас же стал расспрашивать о деле. Денисов рассказывал ему про замыслы, которые имели на их транспорт большие отряды, и про присылку Пети, и про то, как он отвечал обоим генералам. Потом Денисов рассказал все, что он знал про положение французского отряда.
– Это так, но надо знать, какие и сколько войск, – сказал Долохов, – надо будет съездить. Не зная верно, сколько их, пускаться в дело нельзя. Я люблю аккуратно дело делать. Вот, не хочет ли кто из господ съездить со мной в их лагерь. У меня мундиры с собою.
– Я, я… я поеду с вами! – вскрикнул Петя.
– Совсем и тебе не нужно ездить, – сказал Денисов, обращаясь к Долохову, – а уж его я ни за что не пущу.
– Вот прекрасно! – вскрикнул Петя, – отчего же мне не ехать?..
– Да оттого, что незачем.
– Ну, уж вы меня извините, потому что… потому что… я поеду, вот и все. Вы возьмете меня? – обратился он к Долохову.
– Отчего ж… – рассеянно отвечал Долохов, вглядываясь в лицо французского барабанщика.
– Давно у тебя молодчик этот? – спросил он у Денисова.
– Нынче взяли, да ничего не знает. Я оставил его пг'и себе.
– Ну, а остальных ты куда деваешь? – сказал Долохов.
– Как куда? Отсылаю под г'асписки! – вдруг покраснев, вскрикнул Денисов. – И смело скажу, что на моей совести нет ни одного человека. Разве тебе тг'удно отослать тг'идцать ли, тг'иста ли человек под конвоем в гог'од, чем маг'ать, я пг'ямо скажу, честь солдата.
– Вот молоденькому графчику в шестнадцать лет говорить эти любезности прилично, – с холодной усмешкой сказал Долохов, – а тебе то уж это оставить пора.
– Что ж, я ничего не говорю, я только говорю, что я непременно поеду с вами, – робко сказал Петя.
– А нам с тобой пора, брат, бросить эти любезности, – продолжал Долохов, как будто он находил особенное удовольствие говорить об этом предмете, раздражавшем Денисова. – Ну этого ты зачем взял к себе? – сказал он, покачивая головой. – Затем, что тебе его жалко? Ведь мы знаем эти твои расписки. Ты пошлешь их сто человек, а придут тридцать. Помрут с голоду или побьют. Так не все ли равно их и не брать?
Эсаул, щуря светлые глаза, одобрительно кивал головой.
– Это все г'авно, тут Рассуждать нечего. Я на свою душу взять не хочу. Ты говог'ишь – помг'ут. Ну, хог'ошо. Только бы не от меня.
Долохов засмеялся.
– Кто же им не велел меня двадцать раз поймать? А ведь поймают – меня и тебя, с твоим рыцарством, все равно на осинку. – Он помолчал. – Однако надо дело делать. Послать моего казака с вьюком! У меня два французских мундира. Что ж, едем со мной? – спросил он у Пети.