Трамбо, Далтон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Далтон Трамбо»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Трамбо.
Далтон Трамбо
Dalton Trumbo

На слушаниях Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности, 1947
Имя при рождении:

Джеймс Далтон Трамбо

Место рождения:

Монтроуз, Колорадо

Место смерти:

Лос-Анджелес, Калифорния

Профессия:

сценарист
писатель

Карьера:

1936—1973

Направление:

драма

Награды:

«Оскар» — 1954, 1957

Да́лтон Тра́мбо (англ. Dalton Trumbo, 9 декабря 1905 — 10 сентября 1976) — американский сценарист и писатель, один из Голливудской десятки кинематографистов, представших в 1947 году перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности.





Биография

Трамбо родился в Монтроуз, Колорадо. Во время учёбы в школе работал в местной газете репортером, освещая деятельность различных гражданских организаций, включая школы и суды. В Университете Колорадо он продолжает заниматься журналистикой. Свою профессиональную карьеру начал с сотрудничества с журналом Vogue. Первое опубликованное произведение, «Затмение», было написано в жанре соцреализма и рассказывало о жизни простых людей в провинциальном городке штата Колорадо. Работать в кинематографе Далтон Трамбо начал в 1936 году, но уже в начале 1940-х он был одним из ведущих и высокооплачиваемых авторов Голливуда, и даже успел отметиться номинацией на премию «Оскар» в 1940 году.

Антивоенный роман Трамбо «Джонни взял ружьё» выиграл в 1939 году Национальную литературную премию. Идея написать подобную книгу родилась из прочтённой им статьи о солдате, искалеченном на фронтах Первой мировой войны.

Причастность к коммунизму

Трамбо сблизился с Коммунистической партией США ещё до 1940-х (но официально вступает в партию лишь в 1943 году).

«Чёрный список»

Основная статья: Чёрный список Голливуда

В 1947 году Трамбо, наряду с девятью другими сценаристами и режиссёрами, предстал перед судом как один из основных свидетелей по делам Комиссии. Трамбо отказался дать информацию, что посчитали неуважением к Конгрессу, в результате чего его имя занесли в чёрный список, и в 1950-м году он провёл 11 месяцев в федеральной тюрьме Ашленда, штате Кентукки.

После того, как Трамбо оказался в чёрном списке, некоторые голливудские актёры и режиссёры, в частности, Элиа Казан и Клиффорд Одетс, согласились свидетельствовать и назвать Конгрессу имена людей, сотрудничавших с коммунистической партией. Многие из тех, кто свидетельствовал, были немедленно подвергнуты остракизму и осуждению их прежними друзьями и коллегами. Однако Трамбо всегда утверждал, что те, кто свидетельствовал под давлением Комиссии и киностудий, были такими же жертвами «Красной паники», как и он сам.

Продолжение карьеры

После тюремного заключения Трамбо вместе с семьёй перебирается в Мексику. Там он продолжает писать, однако с этого момента вынужден пользоваться псевдонимами. В частности, в 1956 году фильм «Отважный» получает премию Оскар за лучший сценарий, который был им написан под псевдонимом «Роберт Рич».

При поддержке Отто Премингера Трамбо получает заказ на написание сценария фильма «Исход». Сразу после этого Кирк Дуглас смог добиться для него разрешения работать над фильмом «Спартак». Всё это послужило завершением «травли», Трамбо был восстановлен в Гильдии Авторов Америки, Запад. Произведениям, написанным под псевдонимами, возвращается подлинное имя автора, а в 1993 году Далтона Трамбо посмертно награждают премией Оскар за сценарий фильма «Римские каникулы», которая до этого момента формально принадлежала другому человеку — его товарищу Яну Мак-Леллану Хантеру, впоследствии также внесённому в чёрные списки.

В 1971 году Далтон Трамбо снимает фильм «Джонни взял ружьё», который является адаптацией его же собственного литературного произведения.

Одна из его последних киноработ — «Привести в исполнение», основана на различных теориях заговора об убийстве Джона Кеннеди. Примером глубокого анализа политической жизни также служит публицистическое произведение «Дьявол в книге», посвящённое Акту Смита.

Далтон Трамбо умер в результате сердечного приступа в Лос-Анджелесе в возрасте 70 лет.

В 2007 году в городе Гранд-Джанкшен, штат Колорадо, был открыт памятник Далтону Трамбо[1].

О Далтоне Трамбо сняты несколько биографических фильмов. В том числе фильм 2015 года «Трамбо», главную роль в котором исполнил Брайан Крэнстон. Игра Крэнстона удостоилась номинации на премию «Оскар» за лучшую мужскую роль.

Произведения

Сценарии

неполный список

Режиссура

  • 1971 — Джонни взял ружье / Johnny Got His Gun

Литература

  • 1935 — Затмение / Eclipse
  • 1936 — Вашингтонская дрожь / Washington Jitters
  • 1939 — Джонни взял ружьё / Johnny Got His Gun
  • 1940 — Замечательный Эндрю / The Remarkable Andrew
  • 1949 — Самый большой вор в городе / The Biggest Thief in Town
  • 1972 — Перерыв гадины / The Time Out of the Toad — (эссе)
  • 1979 — Ночь Зубра / Night of the Aurochs — (неоконченная новелла)

Публицистика

  • 1941 — Гарри Бриджес / Harry Bridges
  • 1949 — Перерыв гадины / The Time Out of the Toad
  • 1956 — Дьявол в книге / The Devil in the Book
  • 1970 — Письма Далтона Трамбо, 1943—1962 / Additional Dialogue: Letters of Dalton Trumbo, 1942-62

Награды

Напишите отзыв о статье "Трамбо, Далтон"

Примечания

  1. ↑ Джош Николс. [www.postindependent.com/article/20071015/COMMUNITY_NEWS/71014009 Trumbo sculpture unveiled] на сайте postindependent.com, 14 октября 2007

Ссылки

  • [www.kinopoisk.ru/level/4/people/135678/ Фильмография Далтона Трамбо] на сайте КиноПоиск.Ru

Отрывок, характеризующий Трамбо, Далтон

– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Трамбо,_Далтон&oldid=80104577»