Дамасий Родригес Мартин
| Дамасий Родригес Мартин | |
| «колдун» и «мазо» | |
 волшебной картинкой в доме, где скрывался Дамасо в горах Анага. | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: |
19 февраля 1991 (46 лет) |
| Место смерти: | |
Дамасий Родригес Мартин (исп. Dámaso Rodríguez Martín; 11 декабря 1944, Сан-Кристобаль-де-ла-Лагуна, Тенерифе — 19 февраля 1991 года, Тегесте, Тенерифе) — испанский серийный убийца. Прозвища «колдун» и «мазо».[1]
Содержание
Биография
Ранний период жизни
Он родился 11 декабря 1944 года в деревне Эль Батан (муниципалитет Сан-Кристобаль-де-ла-Лагуна, Тенерифе, Испания).[1]
Убийства
Своё первое убийство он совершил 11 ноября 1981, когда убил парня со своей подругой в машине в отдаленном горном районе. Дамасо был вуайеристом, который любил наблюдать за парами, которые поддерживали интимные отношения.[2] Дамасий был приговорен к 55 годам лишения свободы за убийство, изнасилование, кражу огнестрельного оружия и незаконное хранение оружия. Однако, 17 января 1991 Дамасий бежал из тюрьмы. Через месяц после побега, когда его дом окружила полиция, преступник совершил самоубийство, застрелив себя из ружья. Дамасий Родригес Мартин стал самым разыскиваемым преступником в Испании. Его преступления получили широкую огласку, поэтому он стал самым известным убийцей с Канарсьих островов.[2]
Источник
Напишите отзыв о статье "Дамасий Родригес Мартин"
Отрывок, характеризующий Дамасий Родригес Мартин
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
