Даммит, Майкл Энтони Эрдли
| Майкл Даммит | |
| Michael Anthony Eardley Dummett | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
27 декабря 2011 (86 лет) |
| Основные интересы: |
философия математики, философия логики, философия языка, метафизика |
| Оказавшие влияние: | |
| Премии: |
Премия Рольфа Шока (1995) |
Майкл Даммит (англ. Michael Anthony Eardley Dummett; 27 июня 1925, Лондон — 27 декабря 2011) — британский философ, видный представитель аналитической школы; также является разработчиком теории избирательной системы голосования и специалистом по истории карточных игр.
Содержание
Образование и академическая карьера
Майкл учился в сэндройдской школе в Уилтшире и в винчестерском колледже в Хэмпшире. Затем поступил в Крайст-Чёрч. В 1944 году он вступил в ряды римской-католической церкви и с тех пор остается практикующим католиком.
С 1979 по 1992 гг. — профессор логики в Оксфорде. Также Даммит преподавал в Калифорнийском университете в Беркли, в Бирмингемском, Принстонском и Гарвардском университетах.
Занимаясь логикой и философией языка, Даммит стал автором работы, которая сейчас признается классической в соответствующей среде, — «Фреге: Философия языка» (англ. Frege: Philosophy of Language, 1973). Значителен также его вклад в области философии математики и метафизики.
В 1995 году он получил премию Рольфа Шока за участие в дискуссии, посвященной философии Фреге, и за вклад в развитие теории значения[1].
Философия
Главная область исследований Даммита — философия языка[2]. По его мнению, первым ключевую роль философии языка осознал Фреге. Даммит перерабатывает теорию значения Фреге, полагая, что создание систематической теории значения является центральной задачей философии языка. Такая теория должна быть теорией о том, что значит понимать язык[2].
Даммит утверждает принципиальную непереводимость различных языков и невозможность универсальной теории метафоры. Каждое толкование конкретно и контекстуально[3]
Некоторые произведения
- Frege: Philosophy of Language. London: Duckworth, and Cambridge MA: Harvard University Press, 1st ed. 1973; 2nd ed. 1981a.
- The Interpretation of Frege’s Philosophy. London: Duckworth, and Cambridge MA: Harvard University Press, 1981b.
- Voting Procedures. Oxford: Clarendon Press, 1984.
- The Visconti-Sforza Tarot Cards. New York: George Braziller, 1986.
- Frege: Philosophy of Mathematics. London: Duckworth, and Cambridge: Harvard University Press, 1991a.
- The Logical Basis of Metaphysics. London: Duckworth, and Cambridge MA: Harvard University Press, 1991b.
- Origins of Analytical Philosophy. London: Duckworth and Cambridge MA: Harvard University Press, 1993a.
- Elements of Intuitionism. Oxford: Clarendon Press, 1st ed. 1977; 2nd ed. 2000.
- Thought and Reality. Oxford: Oxford University Press, 2006.
Произведения, опубликованные в русском переводе
- М. Даммит. Что такое теория значения. — В кн.: Философия, логика, язык. М.: Прогресс, 1987, с. 127—212.
- М. Даммит. Истина. — В кн.: Грязнов А. Ф. (сост.) Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998.
Напишите отзыв о статье "Даммит, Майкл Энтони Эрдли"
Ссылки
- М.Даммит. [www.philosophy.ru/library/lang/dummett.html Истина]. Статья Майкла Даммита в переводе О. А. Назаровой на сайте philosophy.ru.
- [www.iep.utm.edu/dummett/#H6 О Майкле Даммите] на сайте Internet Encyclopedia of Philosophy (англ.).
- [www.conoscenza.rai.it/site/it-IT/?ContentID=756&Guid=2c6959ea59664400ba002e3b08103bf0 Видеозапись интервью Майкла Даммита об основных понятиях философии языка] (англ.) (итал.).
- [iph.ras.ru/elib/0888.html О Майкле Даммите и его философских взглядах] в Новой философской энциклопедии на сайте института философии РАН.
- [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/pass_sovr/04.php «Дэвидсон и Даммит»] — глава работы Джона Пассмора «Современные философы».
Примечания
|
||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Даммит, Майкл Энтони Эрдли
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
