Апостол, Даниил Павлович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Даниил Апостол»)
Перейти к: навигация, поиск
Даниил Павлович Апостол<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Разновидность герба Юньчик</td></tr>

Гетман Войска Запорожского
1727 — 1734
Предшественник: Павел Полуботок
Преемник: Кирилл Разумовский
Миргородский полковник
1683 — 1727
Предшественник: Иван Дубяга
Преемник: Матвей Иванович Остроградский
 
Рождение: 17 декабря 1654(1654-12-17)
Смерть: 17 января 1734(1734-01-17) (79 лет)
Большие Сорочинцы Миргородский район,Полтавская область
Место погребения: Храм Священномученика Харлампия Гамалеевского монастыря, ныне в черте города Шостка
Династия: Апостолы
Отец: Павел Ефремович Апостол
Супруга: Ульяна Васильевна Искрицкая
Дети: Иван, Пётр, Павел
 
Награды:

Дании́л Па́влович Апо́стол (укр. Данило Апостол, рум. Dănilă Apostol; 17 декабря 1654,[1] Большие Сорочинцы, Миргородский полк, Русское царство — 17 января 1734, Большие Сорочинцы, Миргородский полк, Киевская губерния, Российская империя) — миргородский полковник, гетман Войска Запорожского с 1727 по 1734 годы, один из авторов прошения императору Петру II, известного как «Решительные пункты». Родоначальник русского дворянского дома Апостолов, после пресечения преемственности по мужской линии получившего дозволение носить сдвоенную фамилию — Муравьёв-Апостол.





Происхождение

Отец Данилы Апостола Павел Ефремович (умер в 1678 году[2]). Павел Ефремович был родом из Молдавии, он переселился к казакам Войска Запорожского и в период восстания Хмельницкого в 1653 году женился на казачке Марии Лесницкой, дочери миргородского полковника Григория Лесницкого. В 1654 году, через полтора месяца после вступления Войска Запорожского в подданство Русского царства, у них родился сын Даниил. Позднее Павел Апостол стал миргородским полковником. В 1659 году, после Конотопской битвы Павел Ефремович возглавлял оборону Гадяча от войск пропольского гетмана Ивана Выговского и крымского хана, чем заслужил доверие со стороны русского царя.

Биография

После смерти отца, Даниил Апостол стал миргородским полковником. Гетман Иван Самойлович сказал по этому поводу: «в Миргороде после отца сын полковником»[3]. Мазепа, достигши гетманства, какое-то время преследовал Апостола как приверженца своего предшественника Самойловича и лишил его звания, хотя и не надолго, так как в 1693 году он снова является миргородским полковником, посланным Мазепою вместе с другими полковниками преследовать Петрика — войскового канцеляриста. Петрик Иваненко бежал в Крым и, объявив себя гетманом, совершал набеги на Малороссию вместе с татарами из Едисанской Орды и небольшой группой запорожцев, которых Петрик переманил на свою сторону. Апостол боролся с ним весьма успешно на протяжении трёх лет и не раз разбивал его: так, в 1693 году Апостол разбил татар Иваненко на реке Ингул.

В первом Азовском походе Апостол был послан с казаками овладеть турецкими крепостями близ устий Днепра; поход окончился весьма удачно, но Мазепа, не любивший Апостола, не послал его с вестями в Москву, так как полагал, что посланцы будут щедро одарены Петром, что и действительно случилось. Апостол и гадяцкий полковник Борухович в 1696 году разбили крымского хана, снова ворвавшегося на Украину вместе с Петриком, на реке Ворскле, при Соколке. Авантюрист Петрик в этом сражении был убит. В 1697 году Мазепа, отправляясь на защиту завоеванных татарских крепостей, оставил Апостола наказным гетманом.

В 1700 году Апостол отправлен на шведскую границу к наказному гетману полковнику Обидовскому, по смерти которого принял его звание.

В 1701 году, под начальством Б. П. Шереметева, Апостол участвовал в походе на Лифляндию и в сражении при Эретсфере, а затем вернулся на Украину.

В 1704 году Апостол отправлен в Польшу с 3000 казаков на помощь королю Августу, где действовал весьма успешно, не раз разбивая неприятельские отряды; так, перед занятием Варшавы Августом Апостол рассеял неприятельский отряд в 760 человек, взял в плен 300 шведов и способствовал изгнанию из Варшавы шведского генерала Арвида Горна. Вскоре он вместе с Мировичем самовольно вернулся на Украину, так как не выносил жестокого обращения Паткуля, который бил палками «непонятных», отбирал лошадей у товарищества и учил пешему строю по-немецки, - а между тем, будучи сперва под начальством генерала Брандта, жил с ним мирно, и с ним было «мило жить и умереть» (письмо Апостола к Мазепе).

В 1706 году Апостол послан на выручку Мировича, сидевшего в Ляховичах, окруженного шведами, но не поспел на помощь вовремя (как полагал Костомаров, по умыслу Мазепы), да кроме того, был разбит шведами под Клецком.

В деле Кочубея и Искры Апостол обвинялся в том, что сообщил Кочубею о намерении Мазепы убить Петра, и если бы донос удался, то Кочубей и Искра намерены были устроить получение Апостолом гетманской булавы. Сначала упорно обвиняемый, Апостол затем даже не призывался к допросу, и наказание его поручено было самому Мазепе, который оправдал его и написал о нём Петру: «Апостол породы волошской[4], человек от отца заслуженный в войске, воин добрый, из всех полковников давнейший, старейший, знатный, заслуживший честь и любовь от всех полков».

Когда Мазепа присоединился к шведскому королю, Апостол находился при нём. Когда же «удача Карла предала», Апостол был послан к Петру от Мазепы с предложением выдать шведского короля и генералов, если ему возвратят гетманское достоинство. Вскоре Апостол написал поздравление новому гетману - Скоропадскому, где просил ходатайствовать за него перед царем.

В 1722 году Апостол отправлен с 10000 казаков на Персию; отряд этот участвовал при заложении крепости Св. Креста при р. Сулаке (Койсу в Закавказье). Через год Апостол был сменён лубенским полковником Андреем Маркевичем и отправлен на Коломаку охранять границу от татар и нелояльных запорожцев.

По возвращении был вызван в Петербург, где судились П. Л. Полуботок и украинские старшины, протестовавшие против новых порядков, вводимых Петром на Украине. Они обвинялись в притеснении народа и в том, что просьбами к царю стремились остановить жалобы, на них подаваемые. Екатерина I простила и освободила старшин[5], но оставила их в Петербурге безвыездно, в том числе и Апостола, о котором в манифесте по этому делу говорится: «А миргородскому полковнику Апостолу, на которого от малороссийского народа в обидах челобитья хотя и не явилось, однако же он, будучи в полках на Коломаке, в челобитной, присланной к нему от старшин, многое переправил и некоторые пункты прибавил, и приложа сам руку, других полковников и полковую старшину прикладывать также заставлял — жить также в Петербург бессъездно».

Вскоре Апостолу позволено возвратиться в полк, и по уничтожении Малороссийской коллегии Петром II, возвратившим казакам право избрания гетмана, был радою выбран в Глухове гетманом 1 октября 1727 года в присутствии русского уполномоченного Наумова. Апостол отговаривался старостью (70 лет), но все же согласился быть гетманом. Наумов остался при гетмане для советов и, судя по его донесению об этом избрании, можно думать, что оно произошло не без влияния и желания двора, хотя некоторые малороссийские историки говорят, что Апостол избран единогласно, что весьма понятно, так как Наумов доносил, что собраны были «кто ехать похотел».

Младший сын Апостола, Павел, был послан заложником в Петербург; к государю послана была благодарственная депутация, и сам гетман поехал с Наумовым и старейшинами в Москву на коронацию. Апостол был милостиво принят Петром II и из Москвы привез Решительные пункты — статьи, утверждённые государем, по которым восстановлены прежнее выборное управление, свой суд, войсковой скарб, уничтожены подати, наложенные Малороссийскою коллегиею.

В начале 1730 году Апостол снова ездил в Москву и был свидетелем кончины Петра II. Новое царствование также милостиво отнеслось к Украине: Апостол получил ещё до 1460 дворов крестьянских на уряд, 600 рублей на содержание доктора и аптеки ежегодно из войскового скарба; убавлено число великорусских полков, стоявших на Украине, до 6-ти, прощены казаки, ушедшие с Мазепою, а самому Апостолу пожалован орден Александра Невского; но за то казаков посылали насыпать земляной вал с башнями — на линию, где многие обрели могилу, изнемогая целые годы от тяжелой работы. При Апостоле казаки ходили на помощь Ласси в Польшу.

Гетман умер от паралича в с. Сорочинцах, где проводил последние годы жизни, занимаясь разведением садов. Будучи доблестным и мужественным, Апостол, судя по запискам Марковича, был горд и мстителен, не говоря уже об общем грехе в стремлении к милостям.

Семья

Жена Ульяна, дочь дымерского полковника Василия Искрицкого, внучатая племянница гетмана Павла Тетери. Овдовев, Ульяна Васильевна была утверждена в наследстве и пожалована пенсией в 3000 рублей. Умерла в 1742 году. В браке родились семь дочерей и четыре сына, в том числе:

  • Иван.
  • Павел — избран миргородским полковником в день избрания отца в гетманы; детей не было.
  • Петр — лубенский полковник с 1728 года.
  • Василий (умер молодым, оставил сына Якова).
  • Марта; муж - полтавский полковник Василий Кочубей.
  • Анна; муж - нежинский наказной полковник Лукьян Жураковский.
  • Прасковья; первый муж - Михаил Дунин-Борковский, второй - генеральный подскарбий Михаил Скоропадский.
  • Татьяна; муж - бунчуковый товарищ Иван Ломиковский.
  • Мария; муж - прилуцкий полковник Андрей Горленко. В этом браке родился епископ Иоасаф Белгородский.
  • Анна; муж - войсковой товарищ Пётр Кулябко.

Род Апостолов угас со смертью правнука гетмана, после чего фамилию «Апостол» принял потомок Даниила Павловича по женской линии — Иван Муравьёв.

Память

В 2001 году была выпущена почтовая марка Украины, посвященная Апостолу, в 2010 году — памятная монета в 10 гривен.

Напишите отзыв о статье "Апостол, Даниил Павлович"

Примечания

  1. Кривошея В. В. Козацька еліта Гетьманщини. — К., 2008. — С. 300. — ISBN 978-966-02-4850.
  2. Модзалевский В. Л. Малороссийский родословник. — Киев, 1908. — Т. 1. — С. 6.
  3. Кривошея В. В. Козацька еліта Гетьманщини. — С. 234.
  4. Точнее - молдавской.
  5. Кроме Полуботка, коего уже освободила смкрть.

Литература

  • Крупницький Б. Гетьман Данило Апостол і його доба (1727–1734). – Авгбург, 1948. – 192 с.; К., 2004. – 288 с.
  • Север А. Русско-украинские войны. — М.: Яуза-пресс, 2009. — С. 80. — 384 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-9955-0033-9.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Апостол, Даниил Павлович

Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.