Киш, Данило

Данило Киш

Дани́ло Ки́ш (серб. Danilo Kiš, 22 февраля 1935, Суботица — 15 октября 1989, Париж) — югославский и сербский поэт, прозаик, драматург, переводчик русской, французской и венгерской литературы.

Биография

Данило Киш родился в Суботице (провинция Воеводина) в 1935 году в смешанной семье: отец, Эдвард Киш, урожденный Кон — венгерский еврей, а мать, Милица Драгичевич — сербка из Черногории. Это смешанное происхождение, разнообразие культурных влияний (Воеводина является домом для нескольких десятков этнических групп), как и последующие перемещения Киша по разным странам и культурам, во многом определили интернациональный характер его творчества. Сам Киш говорил так о влиянии семьи на его творчество: «От своей матери я унаследовал склонность к повествовательному смешению фактов и легенд, а от отца — патетику и иронию. Моя мать читала романы до двадцати лет, когда она осознала, не без сожаления, что романы это „вымысел“, и отказалась от них раз и навсегда. Эта непрязнь к „пустым измышлениям“ присутствует латентно и у меня.»

Киш был крещен по сербскому православному обряду в Новом Саде в 1939 году. Вполне возможно, что это спасло ему жизнь. Фашистская Венгрия, которая оккупировала Воеводину во время Второй мировой войны, активно применяла антиеврейское законодательство. Отец Киша, работавший старшим инспектором государственных железных дорог, был арестован в 1944 г. и отправлен в Освенцим, где и погиб.

В 1947 году Данило Киш вместе во своей матерью и старшей сестрой Даницей были репатриированы с помощью Красного Креста из западной Венгрии (куда семья Кишей переехала во время войны) в Цетине в Черногории, на родину матери. Здесь Киш окончил гимназию и в 1954 г. поступил на вновь созданное отделение сравнительной литературы философского факультета Белградского университета. По окончании университета в 1958 году Киш продолжил постдипломное образование в университете до 1960 г., когда он защитил выпускную работу по теме «О некоторых отличиях русского и французского символизма».

В 1962 г. белградским издательством «Космос» была опубликована первая книга Киша «Чердак» (известная также как «Мансарда»). В течение следующих десяти лет Киш опубликовал несколько книг, которые выдвинули его в разряд заметных югославских авторов, что было отмечено престижной премией НИН в 1973 г. В этом же году Киш переехал во Францию, чтобы преподавать сербско-хорватский язык в университете Бордо. В последующие годы он жил во Франции, совмещая литературное творчество с преподаванием сербско-хорватского языка и югославской литературы в университете Лилля (1979—1985). Вместе с тем, Киш приводил много времени в Югославии, особенно в Белграде и Черногории.

Киш приобрел международную известность после публикации своего романа «Могила для Бориса Давидовича» в 1976 г. Роман был переведен на основные европейские языки и высоко оценен критикой. Вместе с тем, в самой Югославии это произведение, осуждающее тоталитаризм во всех его проявлениях, подверглось уничтожающей политической критике с заметным привкусом антисемитизма. Тем не менее, известность Киша в последующие года росла как у него на родине, так и за рубежом. Свидетельством этого являются престижные литературные премии, а также избрание Киша членом-корреспондентом Сербской академии наук и искусств в 1988 г. В 1989 г. Киш был номинирован на Нобелевскую премию по литературе, получить которую ему помешала его преждевременная смерть.

Данило Киш был женат первым браком на Мирьяне Миочинович (Mirjana Miočinvić), а после развода с ней в 1981 г. и до конца жизни жил с Паскаль Дельпеш (Pascale Delpech), которая стала переводчицей его книг на французский язык.

Данило Киш скончался от рака лёгких в Париже 15 октября 1989 г. в возрасте 54 лет. По своему желанию Данило Киш был похоронен в Белграде по православному обряду.

Творчество

Киш не был, что называется, плодовитым автором. За жизнь он опубликовал девять книг, причем семь из них — в четырнадцатилетнем промежутке между 1962 годом, когда ему было двадцать семь, и 1976-м, когда ему исполнился сорок один. Первыми стали два сборника новелл «Чердак» и «Псалом сорок четвертый», вышедшие одним томом в 1962. Вторая книга «Сад, пепел» (1965) была романом. Третья, «Печали ранних лет» (1968), — снова сборник новелл, четвертая, «Клепсидра» (1972), — опять роман. Пятая и шестая — сборники эссе «По-этика I» (1972) и «По-этика II» (1974). Седьмая, «Могила для Бориса Давидовича» (1976) — это сборник тематически взаимосвязанных рассказов, который издатели предпочли назвать романом. Киш писал его, преподавая сербохорватский язык в университете Бордо, как «Сад, пепел» — преподавая в Страсбурге.

В это время Киш все чаще и дольше жил за границей, хотя не считал себя эмигрантом, как никогда не называл диссидентом: для него было абсолютно ясно, что литература, достойная своего имени, просто обречена быть неофициальной. Седьмая книга, сборник вымышленных рассказов о сталинском терроре, в конце концов привлекла давно заслуженный Кишем интерес мировой общественности. Вместе с тем, «Могила для Бориса Давидовича» вызвала семимесячную кампанию крайне негативных оценок у писателя дома, в Белграде. Кампания, отдававшая антисемитизмом, строилась на единственном обвинении, будто бы книга Киша — набор заимствований из целой библиотеки не упомянутых книг, обвинении, на которое автор не мог не ответить. Ответом стала его восьмая книга, «Урок анатомии» (1978). Защищая «Могилу для Бориса Давидовича» от оскорбительных нападок, Киш представил публике полное изложение своей литературной генеалогии (иначе говоря, литературных вкусов), а одновременно — дал свод пост- или протомодернистской поэтики романа и воочию показал, что такое честь писателя. На протяжении следующего десятилетия он выпустил еще только одну книгу, сборник не связанных между собой новелл «Энциклопедия мертвых» (1984). Ряд произведений Киша были опубликованы посмертно: сборник театральных произведений «Механические львы и другие пьесы», сборник интервью «Горький осадок опыта», стихотворный сборник, сборник новелл «Лютня и шрамы», сборник эссе и рассказов «Склад».

Киш также стал известен благодаря своим переводам на сербско-хорватский язык русских поэтов (О. Мандельштама, С. Есенина, М. Цветаевой), венгерских поэтов (Шандора Петёфи и Эндре Ади), а также ряда французских авторов (Лотреамон, Бодлер, Кено, Превер). Его стихотворные переводы вошли в золотой фонд литературы на сербско-хорватском языке.

В марте 1989 Киш посетил Израиль вместе со съемочной группой студии Авала фильм для съемок интервью с Евой Нахир и Жени Лебл, двумя еврейскими женщинами, которые прошли через ад концлагеря на Голом острове, где во время Тито содержались политические диссиденты. Документальный сериал на основе этих интервью под названием «Голая жизнь» был показан по Сараевскому телевидению 12-15 марта 1990, уже после смерти Киша.

Литературные критики отмечают сложность литературной генеалогии Киша. По словам американской писательницы и критика Сьюзен Зонтаг, Киш упрощал свою литературную генеалогию, объявляя себя, как не раз делал, отпрыском Борхеса и Бруно Шульца. «Однако, — продолжает Зонтаг, — в соединении космополитичного аргентинца с замурованным в своем местечке польским евреем есть зерно истины. В частности, сочетая уравновешенного, умозрительного эрудита Борхеса с самопоглощенным, не знавшим меры в описаниях Шульцем, писатель подчеркивал две основные линии, переплетавшиеся в его собственной прозе. Киш обожал диковинные смеси. Смешение литературных методов, полнее всего реализованное в историческом романе „Клепсидра“ и выдуманной истории „Могила для Бориса Давидовича“, давало ему настоящую свободу пользоваться как правдой, так и вымыслом.» Другие критики отмечают в произведениях Киша влияние таких авторов, как Рабле, Пильняк и Джойс.

По мнению Ги Скарпетта, для творчества Киша в целом характерны следующие черты: особый подход к «великим сюжетам» XX века (включая нацизм и сталинизм), который отвергает пафосные стереотипы и оставляет место для юмора или иронии; ощутимое напряжение между утопией «всесказанности» и бегством от реальности; тяга к манипуляциям, стратагемам, тонко схваченным мизансценам, что дает ощущение проникновения за исторические декорации; упорство, с которым он смешивает границы между документом и фикцией, мысленные реконструкции и изобретения на основе исторических документов и фактов.

Культурную почву Киша питали еврейские, сербские, венгерские традиции, поскольку он работал там, где наследие Австро-Венгрии смешивалось с балканским, и нес титул «последнего югослава», предполагавший постоянное противодействие любым видам национальной исключительности. В своих многочисленных интервью и публицистических статьях Киш неоднократно предупреждал об опасности национализма, религиозной и национальной нетерпимости. Его страстная речь против национализма, вошедшая в книгу «Урок анатомии» — один из двух пророческих текстов (другой — это рассказ Иво Андрича «Письмо из 1920 года»), на которые чаще всего ссылаются, говоря о трагических событиях 90-х годов в бывшей Югославии. В этом произведении Киш определил национализм как сумму индивидуальных параной, рожденных страхом и завистью и доведенных до пароксизма.

Данило Киш по праву считается одним из лучших писателей второй половины XX столетия. Его творчество высоко ценили С.Зонтаг, И.Бродский, М.Кундера, П.Эстерхази, У.Гасс.

Награды и признание

Киш был награждён Большим Золотым орлом г. Ницца (1980), он — лауреат югославской литературной премии НИН 1973, премии Иво Андрича (1984), итальянской премии Тибра (1988). В 1984 г. Киш стал кавалером французского Ордена искусств и литуратуры. В 1990 году Киш был удостоен ПЕН-Клубом США премии Бруно Шульца как лучший зарубежный автор года. В 1988 г. Киш был избран членом-корреспондентом Сербской академии наук и искусств. Своё отношение к наградам Киш выразил так: «Конечно, человеку приятнее получать награду, чем брань. Но у меня есть принцип, который я сформулировал в Советах молодому писателю — принимай награды с равнодушием, но не делай ничего, чтобы их заслужить — думаю, что я до сего дня последовательно придерживался этого принципа, и совесть моя перед наградами чиста» (Горький осадок опыта).

Киш в кино

По сценарию писателя снят телевизионный фильм Горана Марковича Без названия (1971). В 2007 венгерский режиссёр Саболч Толнай снял фильм по роману «Клепсидра» (Fövenyóra)[www.imdb.com/title/tt0756237/].

Библиография

Сочинения

1. «Мансарда» (серб. Mansarda: satirična poema, 1962)
2. «Псалом сорок четвертый» (серб. Psalam 44, 1962)
3. «Сад, пепел» (серб. Bašta, pepeo, 1965)
4. серб. «Rani jadi: za decu i osetljive» (1969)
5. «Клепсидра» (серб. Peščanik, 1972)
6. серб. «Po-etika» (1972)
7. серб. «Po-etika, knjiga druga» (1974)
8. «Могила для Бориса Давидовича» (серб. Grobnica za Borisa Davidoviča: sedam poglavlja jedne zajedničke povesti, 1976)
9. «Урок анатомии» (серб. Čas anatomije, 1978)
10. серб. «Noć i magla» (1983)
11. «Homo poeticus» (1983)
12. «Энциклопедия мертвых» (серб. Enciklopedija mrtvih, 1983)
13. «Горький осадок опыта» (серб. Gorki talog iskustva, 1990)
14. «Жизнь, литература» (серб. Život, literatura, 1990)
15. серб. «Pesme i prepevi» (1992)
16. серб. «Lauta i ožiljci» (1994)
17. серб. «Skladište» (1995)
18. серб. «Varia» (1995)
19. серб. «Pesme, Elektra» (1995)

Переводы

• Собака и мальчик / пер. А. Романенко // Иностранная литература. 1971. № 12. С. 59—63.
  • Собака и мальчик / пер. А. Романенко // Повести и рассказы югославских писателей / сост. и справки об авторах Г. Я. Ильиной, О. Д. Кутасовой, Н. Б. Яковлевой; предисл. Миливое Марковича. М.: Художественная литература, 1978. С. 644—651.
• Энциклопедия мертвых: [фрагменты из книги] / пер. И. Юферева; предисл. А. Шешкен // Иностранная литература. 1995. № 5. С. 125—151. («Симон Чудотворец», «Посмертные почести», «Энциклопедия мертвых», «Красные марки с портретом Ленина». — «Постскриптум»).
• Из «Энциклопедии мёртвых»: (История мастера и ученика. — Почётно умирать за отечество) / пер. В. Бацунова // Ілюзіон. 2004. С. 11—22.
• [www.box.com/shared/n8nfbuoiu5 Лютня и шрамы] / пер. В. Бацунова // Солнечное сплетение. 2004/5764. № 7 (26). С. 1—8.
• [magazines.russ.ru/zvezda/2006/5/se8.html Лиссабонская конференция по литературе. Русские писатели и писатели Центральной Европы за круглым столом] / пер. Л. Семеновой // Звезда. 2006. № 5.
• [magazines.russ.ru/kreschatik/2010/1/ki22.html Красные марки с портретом Ленина: Рассказ] / пер. В. Бацунова // Крещатик. 2010. № 1 (47).

Литература

• Шешкен А. Г. Изменение повествовательной модели в сербском модернистском и постмодернистском романе (на примере романов Б. Щепановича и Д. Киша) // Славяноведение. 1995. № 5. С. 69-73.
• Шешкен А. Г. Реквием по человеку // Иностранная литература. 1995. № 5.
• Косановић Б. Интермедиальная семантика «мусора/свалки/склада» в авангарде и постмодернизме (Бабель — Шейка — Киш) // Studia Litteraria Polono-Slavica. 1999. № 4. С. 325—336.
• Скарпетта Г. Данило Киш искусство истинное или ложное // Монд дипломатик. 2007. №. 6.
• Мейер-Фраатц А. Память и воспоминание: Холокост в произведениях Александра Тишмы и Данило Киша // ОПЫТ ИСТОРИИ — ОПЫТ ЛИТЕРАТУРЫ. Вторая мировая война: Центральная и Юго-Восточная Европа: [по материалам Международной научной конференции, 22—23 ноября 2005 г.] / [отв. ред. С. А. Шерлаимова]; Институт славяноведения РАН. М.: Наука, 2007. С. 88-97. ISBN 5-02-034392-7
• Анисимова Д. Ю. [www.danilokis.org/d_anisimova.htm М. Чудич. Данило Киш и современная венгерская поэзия] // Славяноведение. 2010. № 1. С. 114—117.
• Зонтаг С. [textonly.ru/case/?issue=20&article=14962 Данило Киш. Предисловие к сборнику эссе и интервью Данило Киша «Homo Poeticus»] / пер. с англ. Бориса Дубина // Text only. 2006. № 6 (20).
• Дебеляк А. [textonly.ru/case/?issue=20&article=14962 Мой балканский учитель] / пер. с англ. Бориса Дубина // Text only. 2006. № 6 (20).
• Петцер Т. [shalamov.ru/research/61/8.html Олимп воров. Фиксация следов у Варлама Шаламова и Данило Киша] // Сайт «Варлам Шаламов».

• Danilo Kiš. Marseille: Sud, 1986.
• Delic J. Knjizevni pogledi Danila Kisa. Beograd: BIGZ, 1995.
• Delic J. Kroz prozu Danila Kisa. Beograd: BIGZ, 1997.
• Gazzetti M., Schmidt D. Danilo Kiš. Reinbek bei Hamburg: Rowohlt, 1998.
• Vuletić I. The prose fiction of Danilo Kiš, Serbian Jewish writer: childhood and the Holocaust. Lewiston: Edwin Mellen Press, 2003.
• Prstojevic A. Temps de l’histoire: études sur Danilo Kiš. Paris: L’Harmattan, 2003.
• Sontag S. Danilo Kis // Sontag S. Where the Stress Falls: Essays. London: Vintage, 2003. P. 92—96.
• Schulte J. Eine Poetik der Offenbarung: Isaak Babelʹ, Bruno Schulz, Danilo Kiš. Wiesbaden: Harrassowitz, 2004.
• Radics V. Danilo Kiš: život & delo i brevijar. Beograd: Forum pisaca, 2005.
• Prstojevic A. Le roman face à l’histoire: essai sur Claude Simon et Danilo Kiš. Paris: Harmattan, 2005.
• Guy Scarpetta. Danilo Kiš ou l’art de mentir vrai // Le Monde diplomatique. 2007 (juin).

Ссылки

• [community.livejournal.com/yugo_ru/50726.html Данило Киш (1935—1989)]
• [www.kis.org.rs Домашняя страница Данилы Киша] (серб.)
• [www.sanu.ac.rs/ciril/Novosti/Kis.htm Danilo Kiš] (серб.)
• [www.vox-poetica.com/ecrivains/KIS/kis.htm Danilo Kis] (фр.)
• [textonly.ru/case/?issue=20&article=14962 Две статьи о Кише в журнале Text Only]
• [www.danilokis.org/ www.danilokis.org]
• [www.imdb.com/name/nm0457101/ На сайте IMDB]

Отрывок, характеризующий Киш, Данило

Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.