Датско-норвежская уния
| Дания-Норвегия | |||||||||
| Danmark-Norge | |||||||||
| Личная уния | |||||||||
| |||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||
 Датско-норвежское государство около 1780 года | |||||||||
| Столица | Копенгаген | ||||||||
| Язык(и) | датский, норвежский, немецкий, также исландский, фарерский и саамский | ||||||||
| Религия | лютеранство | ||||||||
| Площадь | 487 476 км² (1780) | ||||||||
| Население | 1 315 000 (1645) 1 859 000 (1801) | ||||||||
| Форма правления | монархия | ||||||||
Датско-норвежская уния, также Датско-норвежское государство, Датско-норвежское королевство, Дания-Норвегия (Danmark-Norge), — личная уния Дании и Норвегии, существовавшая с 1536 по 1814 год; государство включало также Фарерские острова, Исландию и Гренландию. Датско-норвежская уния пришла на смену Кальмарской унии, объединявшей все три скандинавских королевства, после того как королём Швеции стал Густав I Ваза.
Доминировала в союзе Дания, государи которой из династии Ольденбургов правили королевством, официальными языками были датский и немецкий. Титулом короля было «Король Дании и Норвегии, вендов и готов» (титулы короля готов и вендов, в обратном порядке, носили также шведские короли).
Уния оказала большое влияние на развитие норвежской культуры; литературным языком Норвегии был датский, затем, в XIX веке, после распада унии, начал развиваться, а в XX в. был кодифицирован основной современный литературный язык Норвегии букмол — в основе датский с рядом привнесённых в него норвежских черт.
Во время Наполеоновских войн после бомбардировки Копенгагена англичанами датско-норвежское королевство оказалось втянутым в разорительную англо-датскую войну 1807—1814 годов. По итогам её Дания объявила себя банкротом (1813 год) и уступила континентальную Норвегию по Кильскому договору (1814) королю Швеции; при этом заморские владения Норвегии — Фареры, Гренландия и Исландия — остались у Дании. Норвежцы восстали против этого решения, приняли конституцию и избрали своим королём датского кронпринца Кристиана Фредерика (будущего короля Дании Кристиана VIII), но после вторжения шведских войск Кристиан был низложен, а королём Норвегии формально стал престарелый шведский король Карл XIII, которого спустя четыре года сменил основатель дома Бернадотов Карл XIV Юхан. Так датско-норвежскую унию сменила шведско-норвежская (с сохранением отдельной норвежской конституции), просуществовавшая до 1905 года.
Напишите отзыв о статье "Датско-норвежская уния"
Отрывок, характеризующий Датско-норвежская уния
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
