Данненберг, Пётр Андреевич

Пётр Андреевич Данненберг
Генерал от инфантерии Пётр Андреевич Данненберг
Дата рождения	9 июня 1792(1792-06-09)
Место рождения	Российская империя
Дата смерти	6 августа 1872(1872-08-06) (80 лет)
Место смерти	Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Звание	генерал от инфантерии
Сражения/войны	Отечественная война 1812 года, Заграничный поход 1813—1814 гг., Польское восстание 1830 года, Венгерский поход, Крымская война
Награды и премии	Орден Святого Владимира 4-й ст. (1812) Кульмский крест (1813) Орден Святой Анны 2-й ст. (1814) Орден Святой Анны 1-й ст. (1831) Орден Святого Георгия 4-й ст. (1839) Орден Святого Владимира 1-й ст. (1862)

Пётр Андреевич Данненберг (1792—1872) — генерал от инфантерии, участник Крымской войны.

Биография

Родился 19 июня 1792 года в Олонецкой губернии, в дворянской семье реформатского вероисповедания.

Первоначальное образование получил в Софийском лесном институте (1807—1810 гг.), из которого перешёл в Петербургский лесной институт. Здесь в 1811 г. он окончил курс со званием учёного землемера и, в чине 13-го класса, вступил в должность городового секретаря. Однако, в том же году Данненберг решил посвятить себя военной службе и, стремясь к высшему специальному образованию, поступил в училище колонновожатых. Успешно окончив здесь курс наук, Данненберг 26 января 1812 г. был произведён в прапорщики с зачислением в свиту Е. И. В. по квартирмейстерской части и с прикомандированием к 24-й пехотной дивизии.

Отечественная война 1812 года

Двадцатилетним юношей он принял участие в сражениях Отечественной войны: 12 июня 1812 г. — в бою под Смоленском, 26 августа — при Бородине, 6 октября — при Тарутине, 12 октября — при Малоярославце, причём за это сражение был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом, и, наконец, с 3 по 10 ноября — в делах под Красным. 4 декабря 1812 г. за отличие в сражении он был произведён в подпоручики. Заграничный поход 1813—1814 гг. был для Данненберга новым рядом боевых отличий: 20 апреля 1813 г. он был в бою под Лютценом, 16 августа — под Дрезденом, 17 и 18 августа — под Кульмом (за который получил Кульмский крест) и затем 4 и 6 октября — под Лейпцигом. В 1814 г., находясь в резервной армии, молодой Данненберг участвовал в сражениях: при Бриенне 20 января, при Арси-сюр-Об 8 марта, при Фер-Шампенуазе — 13 марта, в бою под Парижем — 18 марта и, наконец, во взятии столицы Франции 19 марта. Великий Князь Константин Павлович назначил его состоять при своей особе. Помимо этого лестного служебного назначения, Данненберг получил за отличия в сражениях чины поручика и штабс-капитана, орден св. Анны 2-й степени и 1 августа 1814 г. переведен в Гвардейский генеральный штаб. При наследнике цесаревиче он состоял до 1830 г. и в это время получил чин полковника (1818 г.) и генерал-майора (1827 г.) с назначением генерал-квартирмейстером главного штаба Цесаревича.

Польское восстание 1830 года

В памятную ночь на 18 ноября 1830 г., когда великий князь был вынужден выехать из Бельведера, а затем из Варшавы, генерал Данненберг оставался с егерскими ротами и конноегерским полком для прикрытия дворца. В 1831 г., перейдя границу Царства Польского и состоя при отряде генерал-адъютанта графа Толя, он участвовал в сражении под Минском 5 февраля и, находясь при Цесаревиче, — в бою под Гроховым 13 февраля. По приказанию графа Дибича, Данненберг 10 апреля был командирован в штаб главнокомандующего, но вслед за тем, ввиду ожидавшегося тогда нападения на гвардейский отряд при местечке Сточек, он был оставлен Дибичем при этом отряде. 25 апреля главнокомандующий вторично потребовал его в главную квартиру. С 1 по 18 мая он был в командировке с гвардейским отрядом и принял участие в сражении под Остроленкой, после чего возвратился в распоряжение главнокомандующего. Граф Толь командировал его затем в резервную армию и «с особенными словесными наставлениями» к генералу Храповицкому в Вильно, куда прибыл 6 июня к гвардейскому отряду, присоединившемуся тогда к отряду генерал-лейтенанта Остен-Сакена. На следующий же день Данненберг принял участие в сражении на Понарских высотах, за что был награждён орденом св. Анны 1-й степени, а 12 июня отправился к главнокомандующему резервною армиею графу Толстому, при котором и состоял до окончания похода против литовских мятежников. После этого он присоединился с гвардейским отрядом к действующей армии; к заменившему Дибича фельдмаршалу Паскевичу.

Согласно воле императора Николая I, фельдмаршал старался избежать кровопролития при взятии Варшавы и, ввиду этого, 22 августа послал генерала Данненберга с предложением всепрощения, если поляки безусловно положат оружие. Данненберг имел переговоры о том с Прондзинским; свидание было на форпостах. Прондзинский заявил, что должен о сделанном предложении доложить президенту, но в разговоре с Данненбергом проговорился о преследовании Розена корпусом Ромарино. После этого известия было решено без замедления приступить к штурму. 26 августа сам фельдмаршал имел свидание с Прондзинским, а затем послал Данненберга за Круковецким для переговоров с ним. Они не увенчались успехом, и Паскевич приказал штурмовать Варшаву. Данненберг принял участие в штурме и взятии Варшавы и, как знакомый с городом, должен был служить проводником для войск. За двухдневный бой при Варшаве он был пожалован орденом св. Владимира 2-й степени. При князе Паскевиче Данненберг оставался до 1834 г., когда был назначен командиром 1-й бригады 12-й (впоследствии 18-й) пехотной дивизии.

Венгерский поход

В 1836 г. он получил в командование 15-ю пехотную дивизию, через три года произведён в генерал-лейтенанты, а в 1840 г. назначен начальником штаба 5-го пехотного корпуса; 3 декабря 1839 г. награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 5911 по списку Григоровича — Степанова). Когда в 1844 г. некоторые части этого корпуса были отправлены из Новороссийского края на Кавказ, то Данненбергу были переданы в командование все оставшиеся части корпуса (до 29 мая 1846 г.). То же повторилось и в 1848 г., когда командир этого корпуса, генерал Лидерс, с особым отрядом вступил в княжества Молдавию и Валахию. В следующем же году, по Высочайшему повелению, генералу Данненбергу были переданы все остальные части того же корпуса, остававшиеся в Дунайских княжествах, и подчинены другие бывшие там войска. В мае 1849 г. Данненберг прибыл из Одессы в Бухарест. Когда ополчения венгерцев с душою восстания Бемом в июле вторглись в княжества, генерал Лидерс приказал отряду Данненберга выступить из Молдавии через Ойтозское ущелье к Беречку; в этом направлении он и преследовал уже разбитого Бема до местечка Чик-Середы в Трансильвании. В сентябре, по окончании войны, Данненберг возвратился в Одессу. В 1852 г. он был назначен начальником всех пехотных резервных и запасных войск армии, а затем командиром 4-го пехотного корпуса, с производством в генералы от инфантерии.

Крымская война

В следующем году возгорелась Восточная война. Генерал Данненберг с частью своего корпуса 21 июня перешёл у Скулян пограничную реку Прут и вступил в Молдавию. 23 октября он явился руководителем в Ольтеницкой битве с турками. Некоторые военные писатели обвиняют Данненберга за это неудачное сражение, стоившее русским довольно значительных потерь: в особенности ставят ему в вину приказание начать отступление в тот момент, когда русские подошли к укреплениям Ольтеницкого карантина. По мнению генералов Богдановича и Леера, значительная доля вины в этой неудаче ложится на князя Горчакова, которому следовало послать в Ольтеницу не одну бригаду, а целую дивизию, и предварительно дать надлежащие наставления генералу Данненбергу. Не вдаваясь в подробный разбор его действий у Ольтеницы, стоит упомянуть, что «за отличие по службе, при атаке укрепленной неприятельской позиции у Ольтеницкого карантина» ему было объявлено Монаршее благоволение (17 декабря 1853 г.). Тем не менее этот день повредил репутации Данненберга, как военного человека.

Когда союзники высадились в Крыму, положение командовавшего там князя Меншикова, ввиду недостатка войск, стало опасным. Главнокомандующий южной армией, князь Горчаков, 3 октября 1854 г. предписал Данненбергу с вверенным ему корпусом вступить в Крым, куда он и последовал форсированным маршем, без днёвок. Сознавая, что с прибытием подкреплений крымская армия находилась в очень выгодных условиях, Меншиков решил действовать наступательно. После некоторого колебания, он назначил атаку союзников на 22 октября, но по просьбе Данненберга, ввиду сильного утомления полков от продолжительного и поспешного похода, атака была отложена на 24 октября. К сожалению, Данненберг, в числе других генералов, на которых возлагалось командование войсками, был совершенно устранён от составления диспозиции для предстоявшего наступления и не присутствовал при составлении окончательного плана действий, что было поручено штабу Меншикова. Согласно диспозиции последнего, роль Данненберга была неопределённа и мало соответствовала положению его, как корпусного командира. В Инкерманском сражении закончившемся для нас неудачею, наступление производилось двумя отрядами: генерала Соймонова — из Севастополя (от Килен-балки) и генерала Павлова — с Инкерманской горы; при этом последнем отряде приказано было находиться Данненбергу, «которому, по соединении помянутых двух отрядов, принять общее над ними начальство». Все частные распоряжения Меншиков должен был поручить не Соймонову и Павлову, а Данненбергу, и если не сделал этого, то лишь вследствие своего нерасположения к Данненбергу. Его неудачная деятельность на Дунае была известна Меншикову, который при первом известии о движении в Крым 4-го пехотного корпуса в полном его составе, неоднократно высказывал словесно своё нежелание иметь генерала Данненберга в числе начальников войск крымской армии. Князь Горчаков хотя и знал об этом, но не мог, однако же, исполнить желание светлейшего, по неимению достаточных к тому поводов. Несмотря на нерасположение своё к Данненбергу, главнокомандующий наружно выказывал ему полное доверие. Поэтому Данненберг был крайне удивлен, когда получил диспозицию Меншикова, ставившую его в двусмысленное положение. По этой диспозиции, он должен был командовать войсками, движением которых в начале действий он не мог распоряжаться: он был поставлен в необходимость быть начальником и приводить в исполнение решение своих подчинённых; ему поручено командовать войсками и в то же время приказано находиться при отряде генерала Павлова, чем лишали его возможности быть распорядителем в самом начале сражения. Впоследствии, при всеподданнейшем донесении об Инкерманском сражении, князь Меншиков выразился, будто командование войсками поручено было безусловно генералу Данненбергу. Это выражение, при отсутствии сведений о всех подробностях дела, имело естественным последствием то, что неудача Инкерманского сражения легла всею своею тяжестью на одно лицо, и Данненберг был обвинён совершенно несправедливо. Последствия этого обвинения преследовали его до самой кончины и остаются в силе даже теперь, после обнародования весьма многих документов. Не касаясь подробностей этого сражения, в котором Данненбергу все же удалось проявить значительную распорядительность несмотря на свою неопределенную роль по диспозиции главнокомандующего, упомянем лишь, что ему же пришлось отдать и приказание об отступлении (под ним были убиты две лошади); по непонятной причине Данненберг ввёл в бой лишь часть своего 12-тысячного резерва. Князь Меншиков сначала воспротивился этому распоряжению Данненберга, но затем принужден был с ним согласиться. Одного Данненберга ни в коем случае нельзя считать виновником неудачи 24 октября, наряду с ним виновны и Меншиков, дававшие неопределённые указания, и Горчаков, чей 22-тысячный отряд в бездействии простоял у Чоргуна. Опасаясь, чтобы в случае его болезни, командование армией не перешло к Данненбергу, главнокомандующий просил военного министра исходатайствовать разрешение Государя поменять командиров корпусов 3-го — барона Остен-Сакена и 4-го — Данненберга. И действительно, Меншикову удалось удалить последнего: в собственноручном письме к главнокомандующему от 14—15 ноября 1854 г. Император Николай Павлович, между прочим, выразил желание, чтобы Липранди принял корпус от Данненберга, «а ему ехать в Петербург, — писал Государь, — где я назначил его в члены Военного Совета, где он полезен будет».

Так закончилась для Данненберга Севастопольская кампания.

Последние годы

В ноябре 1855 г. он был назначен председателем комиссии, учрежденной «для улучшения по военной части», но в апреле следующего года, по случаю увольнения его в заграничный отпуск в Швейцарию на 2 месяца, эту должность занял его высочество генерал-фельдцейхмейстер князь Михаил Николаевич; с сентября того же года Данненберг совсем не состоял в этой комиссии. 27 января 1862 г. генерал от инфантерии Данненберг отпраздновал 50-летие своей службы в офицерских чинах и в этот день был всемилостивейше награждён орденом св. Владимира 1-й степени с мечами. В октябре того же года он получил последнее назначение — председателя комитета для устройства военно-сухопутных сил а в 1866 г. — последнюю высочайшую награду: бриллиантовый перстень с портретом государя императора.

Данненберг был женат на дочери помещика, Матильде Матвеевне Заблоцкой, скончался 6 августа 1872 г.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.

Ссылки

• [adjudant.ru/crimea/bogdan00.htm Богданович М. И. Восточная война 1853—1855 г. Т. 1—4.]
• [militera.lib.ru/h/tarle3/index.html Тарле Е. В. Крымская война. Т. 1—2.]

Отрывок, характеризующий Данненберг, Пётр Андреевич

На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала: