Дансранбилэгийн Догсом

Это имя — монгольское; «Дансранбилэгийн» — отчество, а не фамилия; личное имя этого человека — «Догсом».

Дансранбилэгийн Догсом<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Президиума Государственного Малого хурала МНР
22 марта 1936 — 9 июля 1939
Предшественник:	Анандын Амар
Преемник:	Гончигийн Бумцэнд (с 6 июля 1940)
Рождение:	1884(1884)
Смерть:	27 июля 1941(1941-07-27)
Партия:	МНРП

Дансранбилэгийн Догсом (1884 — 1941) — монгольский политический деятель, в 1936—1939 Председатель Президиума Государственного Малого хурала Монгольской народной республики.

Биография

Родился в сомоне Баян-Ово Хэнтэйского аймака.

Был служащим Министерства финансов и членом нижней палаты монгольского хурала богдо-ханской Монголии. В период китайской оккупации Урги был одним из руководителей антикитайского кружка «Восточное хурэ», на базе которого после объединения с другим кружком создана Монгольская народная партия. Входил в состав делегации монгольских революционеров, отправившейся в августе 1920 в Советскую Россию.

22 марта 1936 избран Председателем Президиума Малого Государственного Хурала Монголии, а также назначен Председателем СНК Монголии.

7 марта 1939 снят с поста Председателя СНК. 9 июля 1939 отправлен в отставку с поста Председателя Президиума Малого Государственного Хурала. После этого пост главы государства остался вакантным до 1940 года.

9 июля 1939 арестован. 7 июля 1941 года приговорен Военной Коллегией Верховного Суда по обвинению в участии в контрреволюционной организации к расстрелу. 27 июля 1941 года он был расстрелян на полигоне «Коммунарка» под Москвой. 15 декабря 1956 реабилитирован.

Ссылки

• [www.mongolinternet.com/famous/DansranbiligDogsom.htm Dansranbilig Dosgom (1884—1941)]  (монг.)
• [www.mayor.mn/article/9 Дансранбилэгийн Догсом]  (монг.) (недоступная ссылка)

Отрывок, характеризующий Дансранбилэгийн Догсом

Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.