Данстейбл, Джон

Джон Данстейбл
Страна	Королевство Англия Королевство Англия

Джон Да́нстейбл, правильней Да́нстейпл (англ. John Dunstable и др. варианты; 1370, или 1380, или 1390 — 24 декабря 1453) — английский композитор.

Жизнь

Вероятно, композитор родился в Данстейбле в Бедфордшире. Дата его рождения неизвестна, её исчисляют приблизительно по самым ранним дошедшим до нас работам Данстейбла 1410—1420 годов. О многих событиях в жизни Данстейбла можно только строить предположения.

Возможно, до 1427 г. он служил придворным музыкантом у герцога Бедфордского (брата короля Генриха V), поэтому мог жить некоторое время во Франции, так как герцог был регентом Франции в 1423—1429 гг. В 1427—1436 гг. Данстейбл находился при дворе Жанны Наваррской, второй жены английского короля Генриха IV. Согласно налоговым записям за 1436 г., Данстейбл имел собственность в Нормандии, а также в Кембриджшире, Эссексе и Лондоне. В 1438 г. он находился на службе у Хамфри, герцога Глостерского.

В отличие от многих композиторов того времени, Данстейбл не был клириком. Вероятно, он был женат.

По-видимому, Данстейбл занимался также астрономией и математикой. Во всяком случае, из его эпитафии мы знаем, что он «изучал законы небесных созвездий». Сохранившаяся его работа по астрономии носит компилятивный характер.

Данстейбл похоронен в Лондоне в церкви Сент-Стивен-Уолбрук. Надгробие было поставлено в церкви в начале 17 в. Церковь была восстановлена после пожара 1666 года, надгробие восстановили в 1904. В эпитафии Данстейбл назван славой и светилом музыки.

Влияние

Творчество Данстейбла является важным связующим звеном между музыкой Средневековья и полифонией эпохи Возрождения. С 16 в. закрепилась легенда о Данстейбле как «изобретателе» полифонии, хотя в действительности полифонический принцип коренится в народном музицировании, а перенесение его в профессиональную музыку, начавшись в Средневековье, заняло несколько веков. Однако Данстейбл придал хоровому звучанию ту полноту, естественность, силу и блеск, которые характеризуют хоровой стиль нидерландской школы.

В составе капеллы герцога Бедфордского Данстейбл бывал в Камбре, где у него могли учиться Г. Дюфаи и Ж. Беншуа. Во всяком случае, живший при французском дворе знаменитый поэт Мартин ле Франк отмечал, что на их музыку повлиял contenance angloise (английский стиль) Данстейбла. Под «английским стилем», вероятно, имелось в виду использование фобурдона и особое значение терций и секст.

Данстейбл стремился к единству в многоголосии. Одним из первых он стал использовать в «свободных» голосах мелодический материал, родственный материалу cantus firmus. Данстейбл разработал жанр декламационного мотета, в котором музыкальный ритм подчинён ритму стиха.

Музыка

До нас дошло около 50 композиций Данстейбла. Возможно, его перу принадлежат и другие произведения, сведения об авторах которых не сохранились. Данстейблу приписываются две полные мессы «Rex seculorum» и «Da gaudiorum premia». Сохранились части месс (среди них встречаются парные, например Kyrie—Gloria или Sanctus—Agnus dei), около 12 мотетов (включая известный мотет, объединяющий гимн «Veni creator Spiritus» и секвенцию «Veni Sancte Spiritus», мотет «Quam pulcra es» на библейские слова из «Песни песней» и «Nasciens mater virgo»), другие обработки литургических текстов, несколько песен на французские или итальянские тексты, среди которых получившая всеевропейскую популярность «О rosa bella» (авторство оспаривается). Данстейблу также приписывается одна пьеса («I pray you all») в жанре кэрол.

Музыку Данстейбла характеризует господство трёхголосия, мелодическое богатство голосов, импровизационность в развитии мелодии. В мессах в качестве cantus firmus Данстейбл использовал традиционные григорианские мелодии, помещая или в теноре или в верхнем голосе. В технике многоголосной композиции композитор пользовался изысканными и разнообразными приёмами письма, включая изоритмию (в мотетах), имитацию и ракоход.

Литература

• Bent M. Dunstaple. London, 1981.
• Евдокимова Ю. Музыка эпохи Возрождения, XV век // История полифонии. Вып. 2а. Москва, 1989.

Ссылки

• [blankov.narod.ru Проект «Школа старинной музыки»]

Отрывок, характеризующий Данстейбл, Джон

«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.